Наследник

Один из гостей, чья жена по счастливой случайности – хотя вряд ли все было затеяно ради этого – коротала новогоднюю ночь в роддоме, всё же исполнил в мою сторону наглый этюд бровями. Назывался этюд при свечах неприлично длинно: «Не были бы вы, сударь, столь любезны помаяться с полчасика за пределами комнаты?» И слезливая нотка в зал: «А?» Первым просёк фальшь Дядя Гоша. Глазом знатока он оценил потупившую взор девицу, проворчал: «Тут получасом хрен обойдется», – и развалился на единственной в комнате койке.

– Жаль, что со светом так вышло, – извинился я перед парочкой сразу за всё. – Хорошо хоть не до полуночи.

– Ну, хорошо… – ответили мне обреченно.

Признаться, я изрядно подустал развлекать гостей, так что авария и последовавшие скоротечные прощания были мне на руку. Полагаю, по этой причине и мама не подхватилась спасать ситуацию. Да и полноценный электрический свет в единственной в доме квартире выглядел бы вызовом. И вызов этот мог вызвать немало ненужных вопросов.

Даже Дядя Гоша обошелся без свойственного его натуре занудства и мало что объясняющих реплик с уничижительными вздохами: «Эх… С тобой, Ивашка, всегда так». Или вроде того. На всякий случай я подготовился: «Со мной? Всегда? Да какого черта?! В конце концов, моя гирлянда в полном порядке! Возможно, это единственное, что у меня в полном порядке – гирлянда и проводка! И кстати, какая сволочь сожрала половину блюда рыбы под маринадом?»

Однако, полемика не состоялась. Лишь диалог. Причем со всем уместным уважением сторон.

– Нормально всё, Дядь Гош? Ты как?

– Нормалёк. Хорошо посидели, чаще бы так.

– Ну да… Ты как, в ночное? До утра?

– Как наладится. Да и утро уже, вот оно, недолго ждать.

– Ну тогда бывай. Пошли, выпущу.

– А Петруха?

– Только его сейчас и не хватает. Сидит себе взаперти и пусть сидит. Ничего ему, охламону, не сделается. Завтра скажу – тридцать первое, ну и Новый год соответственно. Втроем отметим. Президента в записи крутанем.

– Решай. Втроем, завтра – это хорошо.

– Уже решил.

– Тебе бы, Иваш, тоже не мешало… Ну это… Чего ты опять… непарный. Может, подогнать кого? Но ты же знаешь, меня могут и не послушаться. Лучше самому тебе… Ну да ладно, проспись, потом поговорим.

«Я тебе поговорю, засранец неуемный! Поговорить ему…» – отозвалось во мне эхом. По тому, как замер и напрягся Дядя Гоша, я понял, кто в списке адресатов шел первым и единственным номером. На большее, чем свидетельствовать материнское негодование, я не годился.

«Ой-ой, уже умолкаю! Расслабился, пошутил я, честное слово, сестренка. Ничего дурного и в мыслях не было. Извиняй, пожалуйста. Душевно прошу».

«Мама, я все слышу…»

«А я, можно подумать, не догадываюсь. Вот и славно, что слышишь. Еще раз с Новым годом тебя, Ванечка!»

«И тебя, мамочка».

Помню, меня нешуточно озадачило, что Дядя Гоша слышит маму. Судя по его реакции, такое с ним было далеко не впервой. А ведь о другом договаривались…

«Ванечка, ты же знаешь, как всё зыбко и переменчиво», – откликнулась на мое недоумение мама.

«Да уж», – легко согласился я, потому что легче всего соглашаться с тем, о чем бесполезно думать. И не соглашаться тоже. Как с существованием бога.

Когда Дядя Гоша «вымелся» наконец с жилплощади – торопливо, последним, – я подумал: а ведь прав он насчет того, что и мне бы… И не заметил, как уперся взглядом в пошлый подарок, кем-то на скорую руку наряженный Снегурочкой. Эту часть действия я пропустил, видимо отбегал на кухню, мог там и прикорнуть. В свете луны голубое бумажное пальтецо и кокошник с коряво вырезанной снежинкой выглядели вполне натурально, круглолицее личико казалось разрумяненным. Я смотрел на подарок оценивающе, без восторгов, без мыслей, но с помыслами. Не так, как на подарки в детстве. Правда, в детстве мне никто ничего из секс-шопов не подносил. Надувные предметы были, но другого предназначения. Какие-то пустяки. Желанные, долгожданные пустяки. У каждого возраста свои заморочки. Наверное, счастье детства в том и состоит, что всерьез дети думают исключительно о пустяках. Некоторые, как выяснилось, исподволь к этому привыкают и втягиваются. Только счастье не терпит взросления, – подумал я значимо, – а привычки – те да-а, терпят вовсю…

Я пересел на пол поближе к искусственной, щедро политой хвойным ароматизатором елке и такой же ненатуральной подружке. Мысль родилась глупая, ерническая: как однажды, в старости, на остывшем супружеском ложе буду бесстыдно поддразнивать невозмутимую бабку небылицами об этом странном свидании. А Снегурочка, скажу ей, через ниппель подтравливала. Поддувать приходилось все время, это сильно мешало.

Жаль, у людей такой ниппель не предусмотрен. Куда достойнее была бы конструкция. А то спортзалы, диеты… Или уже есть что-то подобное в эстетической хирургии? С другой стороны – куда его вошьешь.

От пикантного воспоминания по спине пробежал мураш. Я не знал, к чему его приписать – к стыдливости или залежался? Как выяснилось, и резиновая женщина в пьяную новогоднюю ночь может спровоцировать на… В общем, черт знает на что. И мы с ней знаем. Трое нас: черт, я и она. При этом любопытство удовлетворили только двое.

«Четверо, сынок, четверо. И не говори, прошу тебя, что я с чертом вместе. Мы с ним за совершенно разные клубы играем».

«Иногда я в этом сомневаюсь».

«Иногда всякое и бывает. Но уж точно не в тот раз. И, сын, от твоих романтических воспоминаний сильно отдает перепревшей резиной. С чего бы это?»

«В самом деле – с чего? Даже не догадываюсь. Тальком должно пахнуть, тальком».

Как-то само собой все получилось. До того случая я всегда думал, что провокация – никакая не стихия, не страсть, а игра ума. Даже если речь о глупости. Впрочем, если разобраться, провокация и не была стихией. Стихией, скорее, оказался ответ на провокацию. Интересно, это я сейчас себе польстил?

«Не думаю, если тебе интересно мнение матери. Стыдитесь, юноша».

«Стыжусь. Нет, ну, правда, стыжусь. А с другой стороны, делов то…»

«Делов. Мы лингвисты-журналисты».

«Досадное стечение жизненных обстоятельств и юношеская несдержанность. К тому же гарантированное отсутствие последствий. Кстати, ты ведь сама меня наставляла…»

«Учила».

«Пусть учила. Есть разница?»

«Разумеется. Обучение предполагает передачу знаний, а наставление – опыта».

«Не понимаю. То есть у тебя не оказалось опыта, скажем… флирта с резиновой женщиной?»

«Балда».

«В этом всё дело. Ты уверена, что я твой сын?»

«Не сомневайся».

«Честно?»

«Святые угодники…»

«Они ведь угодники, потому что угождают? То есть если я тебе угождаю, то тоже угодник?»

«Негодник, вот ты кто».

«Ну ладно, тогда и я честно. Про эту… Про бабу надутую. По всему получается, что вроде бы и досадное стечение, ну этих… жизненных обстоятельств! Надо же так мудрено завернуть. Сейчас, если со стороны посмотреть, вроде бы гнусность выходит и сплошь моветон. А тогда – очень даже ничего!»

«Иван!»

«Пьют же люди безалкогольное пиво? Пьют. И удовольствие получают. Иначе бы не пили».

«Пиво, Иван, пиво. И пьют».

«Я и говорю: кругом двойные стандарты. Платонический роман с куклой? Оксюморон».

«Как пишется?»

«В одно слово».

«Вставай уже».

«Не дави».

Мои «отношения» с куклой были предопределены жизненным опытом. Им суждено было сложиться именно так, как они сложились. Было бы странным, случись иначе. «Разжился бабосами – мухой в лавку. Добыл пузырь, притаранил – открывай. Открыл – разливай. Разлил – пей. Вмазал – дуй за следующей, не зевай. Логика жизни, пацаны, учитесь».