Тьма (сборник)

Они оставили чайник со свежезаваренным «Дарджилингом» остывать на кухне. Белла задабривала тетю Ингу (помогла ей сесть на переднее пассажирское место в «Лексусе», застегнула ремень), а Сэл тем временем снял Стежка и принес, завернув в старое полотенце. Убрал назад.

Белла ни за что сама бы этого не сделала. У нее кружилась голова от сильной и совершенно необъяснимой радости. Внезапная уверенность: «Все правильно, во всех смыслах». Инга в роли хозяйки сама принесет к ней Стежка. Совершенный план.

Белла не помнила, что она говорила по дороге, помнила лишь, что радостно болтала насчет особенного подарка ко дню рождения, того, как все это важно. Тетя Инга цвела, окруженная вниманием. Ее день. Поездка в ее честь. Белла вела себя, ну, как тетушка.

Стежок не сказал ни слова.

Он был там, сзади, рядом с Сэлом, спрятанный в полотенце. Он этого тоже, несомненно, хотел – быть так близко, но, с другой стороны, он не был больше в той ванной наверху. На привычном месте.

Они остановились, чтобы купить праздничный торт, как она и договорилась с Сэлом. Обычный магазинный шоколадный пирог с большой белой надписью – «С Днем рождения», и через пару минут уже были на тенистой Элтэм-стрит, с деревьями по обе стороны, у большого белого дома с зеленой дверью.

– Выглядит прекрасно, дорогая, – сказала тетя Инга. – Твоя мать любила белый с зеленой каймой. Чудесно, что ты за ним так следишь. Она бы очень гордилась, Белл.

Белла вынесла это, заставила себя сказать «спасибо», ожидая, что эти слова повторит Стежок. Она бы очень гордилась. Но ничего не произошло. Снова тишина. Возможно, он думал, что все еще может победить. Возможно, оставил на закуску самые лучшие фокусы. Возможно… это внезапно пришло ей в голову, для него уже слишком – оказаться при свете настоящего дня на настоящей улице. В любом случае она подготовилась. Она готова ко встрече с ним.

Белла свернула на крытую подъездную дорогу, открыла гараж с пульта и въехала внутрь. Подмигнула и улыбнулась дяде Сэлу в зеркало заднего вида, принялась возиться с тетей Ингой, помогая ей выйти, переключая ее внимание на календулу и герань в больших горшках, а Сэл тем временем тащил за собой Стежка. Кто бы мог подумать, что все пройдет так гладко?

Они вошли в первую зеленую дверь по коридору, потом через вторую и, наконец, оказались в гостиной.

Инга и Сэл этого вовсе не ожидали. Они только успели сморщить носы от странного запаха, их глаза едва успели расшириться, осознавая то, что они увидели, а Белла уже схватила с серванта стилет и вонзила в горло Инге. Прежде, чем ее тетя поняла, что происходит, прежде, чем едва зародившийся в ее горле вопль перешел в бульканье. Белла мгновенно вытащила лезвие и вонзила его в шею Сэлу – в тот самый момент, когда он уронил рамку, едва успев сказать:

– Белла, ради всего святого?..

Но он знал, что это, должен был знать. Его глаза расширились, остекленели и потухли. Он знал. Он увидел эти фигуры – матери Беллы, ее отца, Бенни, Роджера. Сидящие в креслах, вышитые с головы до ног черными стежками, каждая их поверхность была покрыта драгоценной темной нитью. Навсегда закрытые от зазубренного человека.

Белла закрыла дверь, защелкнула замок. Старый инстинкт, старая привычка. Протянула руку и сдернула полотенце с рамки. Стекло разбито, на ткани – крохотная беспомощная фигурка. Вытерев стилет насухо, она села на полу, скрестив ноги, и принялась распускать стежки. Семьдесят с половиной стежков, и все будут в безопасности. Все дети.

Глен Хиршберг

Танцующие человечки

Короткий роман Глена Хиршберга «Древо Януса» в 2008 году был награжден премией Ширли Джексон, два сборника – «Американские идиоты» и «Два Сэма» – были удостоены премии Международной Гильдии Ужаса. Кроме того, опубликован роман «Дети Снеговика». В конце 2010 года в издательстве «Землянин» вышел роман «Книга Вздора».

Совместно с Деннисом Этчисоном и Питером Эткинсом он основал ежегодный альманах «Прокатный обзор мрака» – театрализованное представление с постановками рассказов о призраках с туром по западному побережью США каждый октябрь, приуроченным к Хэллоуину. Рассказы Хиршберга публиковались во многих журналах и сборниках, в том числе в «Инферно», «Темные Ужасы-6», «Трамплин» и «Кладбищенские танцы». Несколько раз его рассказы появлялись в сборниках «Лучшее фэнтези последних лет», «Хоррор, антология ярчайших новинок» и «Лучший хоррор года».

Я считаю «Танцующих человечков» одним из самых потрясающих рассказов Хиршберга, с тех пор как впервые опубликовала его во «Мраке». Этот короткий роман был удостоен премии Международной Гильдии Ужаса в 2003 году.

Это последние дни нашей жизни, и мы оставляем весть. Быть может, найдутся родственники или знакомые этих людей… Их пытали и сожгли, прощайте…

Весь день мы были на Старом еврейском кладбище, где проходящий сквозь листву деревьев солнечный свет становится зеленым, будто ряской окрашивая покосившиеся могильные камни. Дети, думаю, порядком устали. Двухнедельная экскурсия «Наследие холокоста», которую я устроил, привела нас на Поле Цеппелина в Нюрнберге с упавшими проводами в траве, Бебель-плац в Восточном Берлине, где призраки сожженных книг трепетали белыми крыльями в своих гробницах. Мы проводили ночи без сна в спальных вагонах поездов (по дороге в Освенцим и Биркенау), в общественном транспорте, проезжая мимо мест гибели людей и памятников им. Семерым ребятам-старшеклассникам, которых мне вверили, этого хватило.

Мы сидели на скамейке у отгороженной канатами, мощеной каменистой дорожки, зигзагами идущей по кладбищу в сторону улицы Иозефова; я глядел, как шестеро из семи моих подопечных, хихикая и болтая, бегают по месту последнего упокоения Рабби Лёва. Я рассказал им историю жизни Рабби, о глиняном големе, который, как рассказывают, он создал и оживил, и теперь они ощупывали руками его надгробный камень, проводя пальцами по буквам древнееврейского алфавита, которые не могли прочесть, и распевали «Эмет» – слово, которому я их научил. Тихо, смеясь. Но ничто не восстало из земли. «Племя» – так они стали называть себя, после того как я сказал им, что «Вечные Жиды» не подойдет с исторической точки зрения, поскольку основной чертой Вечного Жида было его одиночество.

Допускаю, есть учителя, которых бы «Племя» сочло за своих, особенно в летней поездке вдали от дома, школы, телевизора и родного языка: Но я таким никогда не был.

Не был я и единственным, кого исключили из нашей компании путешественников. Я заметил Пенни Берри, спрятавшуюся неподалеку, самую молчаливую из моих подопечных, единственного гоя в нашей компании. Она глядела поверх могил вдаль полуприкрытыми бесстрастными глазами, ее губы, ненакрашенные, были слегка изогнуты в намеке на улыбку. Ее красно-коричневая шляпа была сдвинута на затылок, упираясь в безупречно собранные в «конский хвост» волосы. Когда она заметила мой взгляд, двинулась дальше, и я сдержал вздох. Не то чтобы я недолюбливал Пенни по правде. Но она задавала неудобные вопросы, умела дожидаться ответа и нервировала меня по необъяснимой причине.

– Эй, мистер Гадежски, – сказала она с идеальным, отточенным произношением (заставила меня научить правильно произносить мою фамилию, соединять эти «ж» и «с» в простой для славян звук), – что такое с этими камнями?

Она показала на крохотные серые камешки на части надгробий поблизости. Камни на самом близком надгробии светились теплым зеленым светом, как маленькие глаза.

– В память, – ответил я. Хотел было подвинуться на скамейке, чтобы дать ей сесть, но решил, что это сделает положение еще более неловким для нас обоих.

– А почему не цветы? – спросила Пенни.

Я сидел неподвижно, слыша гомон вступившей в новое тысячелетие Праги за каменной стеной, ограждающей кладбище.