Мнимая беспечность

Аннелида закончила расставлять тюльпаны в вазе и посмотрела прямо ему в глаза.

– Уверена, все уладится, – мягко заметила она. – Все будет хорошо. Слишком смело с моей стороны так рассуждать, но вы так много рассказывали мне о ней. Порой кажется, я хорошо знакома с этой женщиной.

– Мне очень хотелось бы вас познакомить. Кстати, это и является главной целью моего сегодняшнего визита. Разрешите заехать за вами в шесть и отвезти к ней? Там состоится вечеринка, надеюсь, вам будет весело, но прежде всего мне бы хотелось познакомить вас с ней. Вы согласны, Аннелида?

Она выдержала долгую паузу, потом ответила:

– Не думаю, что получится. Я… я сегодня вечером занята.

– А я вам не верю. Почему не хотите пойти?

– Просто не могу. Ведь это ее день рождения, сугубо личный праздник для самых близких и друзей. И нельзя приводить на него какую-то незнакомую женщину. К тому же никому не известную актрису.

– Почему бы нет?

– Это неприлично.

– Что за слово, однако? И с чего это вы, черт возьми, взяли, что познакомить двух самых симпатичных мне на этом свете женщин будет неприлично?

– Ну, не знаю… – протянула Аннелида.

– Да все вы прекрасно знаете и понимаете, – строго заметил Ричард. – Вы должны там быть.

– Мы же с вами едва знакомы.

– Жаль, что у вас сложилось такое мнение.

– Я хотела сказать… что познакомились недавно…

– Что за увертки!

– Нет, послушайте…

– Извините. Очевидно, я слишком увлекся и выдавал желаемое за действительное.

И тут, когда они оказались почти на грани ссоры, которой никто из них не желал, послышался стук трости и вошел Октавиус.

– Да, кстати, Дейкерс, – весело заметил он, – я тут с утра поддался романтическому порыву. Оправил вашей патронессе поздравительную телеграмму, одну из сотен, которые она, несомненно, получит. Аллюзию, навеянную Спенсером. Надеюсь, она не обидится.

– Очень мило с вашей стороны, сэр, – громко сказал Ричард. – Она будет просто в восторге. Ей всегда нравилось внимание. Спасибо вам за то, что отыскали эту гравюру.

И, забыв заплатить за подарок, он вылетел из магазина в самых расстроенных чувствах.

Дом Мэри Беллами располагался рядом с книжным магазином «Пегас», но Ричард был слишком расстроен, чтобы сразу отправиться туда. Он обошел по кругу Пардонерс, Плейс, пытаясь привести в порядок свои мысли и чувства. Он уже имел за плечами печальный опыт, к счастью, встречающийся довольно редко, где жертва видит себя незнакомцем, как бы со стороны и в далекой перспективе. Процесс этот напоминал псевдонаучные фильмы, где показан рост какого-нибудь растения, и где путем технических уловок срок этот сокращается от нескольких недель до нескольких минут. Вот семя в земле поливают, затем оно дает росток, стебель вылезает на поверхность, с невероятной быстротой удлиняется, словно движимый некой невидимой силой, и наконец расцветает.

В случае с Ричардом этой неведомой силой была Мэри Беллами. Конечный продукт ее стараний на протяжении двадцати семи лет написал две успешных комедии для Уэст-Энда[6], третье произведение лежало в сумке (тут он еще крепче зажал ее под мышкой) – и представляло собой серьезную пьесу.

Всем этим он был обязан Мэри Беллами и никогда не упускал случая сказать ей об этом. Ну, наверное, все же не совсем всем. Не этой серьезной пьесой.

Он почти завершил обход Пардонерс Плейс, и, не желая проходить мимо магазинной витрины, завернул обратно. Почему он так вспылил, когда Аннелида отказалась познакомиться с Мэри? И почему она отказалась? Да любая другая девушка на месте Аннелиды, с ноткой тревоги подумал он, запрыгала бы от радости, получив такое приглашение. Еще бы: день рождения великой Мэри Беллами! Ведь там соберутся сливки лондонского театрального общества. Театральное руководство. Продюсер. Да любая другая девушка… Тут он одернул себя, понимая, что если довести эти мысли до логического конца, то окажется в довольно неудобном положении. Да кто, собственно он сам такой, этот Ричард Дейкерс? Реальность растворилась, и он оказался лицом к лицу с незнакомцем. Такое с ним уже бывало, и особой радости не доставляло. Он тряхнул головой, отгоняя все эти мысли, принял решение, быстро зашагал к дому и позвонил в дверь.

Чарльз Темплтон завтракал у себя в кабинете, на первом этаже. Дверь туда была открыта, и Ричард сразу увидел его. Чарльз сидел и читал «Таймс», и, судя по всему, чувствовал себя вполне уютно среди шести тщательно подобранных изделий китайского фарфора, трех любимых картин, нескольких антикварных стульев и прелестного старинного стола. Чарльз всегда очень трепетно и с большим пониманием относился к окружавшим его предметам. Иногда годами ждал возможности приобрести нужную вещицу – по его понятиям – сущее сокровище.

Ричард вошел.

– Чарльз! – воскликнул он. – Как поживаешь?

– Привет, старина. Пришел выразить свою преданность?

– Я что, первый?

– Первый, который делает это лично. Тут, как обычно, гора поздравительных писем и телеграмм. Мэри будет очень тебе рада.

– Тогда я наверх, – сказал Ричард, но все еще топтался на месте. Чарльз опустил газету. Как же часто, подумал Ричард, я видел этот жест. Он опускал газету, снимал очки и рассеянно улыбался. Ричард, все еще пребывающий в поисках истины, что было всегда ему свойственно, задался вопросом: насколько он хорошо знает Чарльза? Насколько привык он к этой его сдержанной любезности, этому слегка рассеянному взгляду? Каким бывает Чарльз в других местах? Является ли он, если верить слухам, столь неумолимо последовательным деловым человеком, сумевшим сколотить целое состояние? Или: каким любовником был Чарльз лет двадцать пять тому назад? Трудно представить, подумал Ричард, поглядывая на пустую нишу в стене.

И тут же спросил:

– Послушай, а куда девалась статуя музыкантши династии Тан?

– Исчезла.

– Исчезла? Как это? Разбилась, что ли?

– Испорчена. Откололся кусочек ее лютни. Думаю, работа Грейсфилда. Пришлось отдать статуэтку Морису Уорендеру.

– Но если даже так… то есть, хочу сказать, в старинных вещах часто встречаются дефекты… Но разве можно было отдавать? Ведь это твое сокровище.

– Уже нет, – ответил Чарльз. – Ты же знаешь, я перфекционист.

– Это ты так говоришь! – воскликнул Ричард. – Но готов побиться об заклад, причина не в том. Морис всегда жаждал заполучить эту статуэтку. Ты поразительно щедр, старина.

– Ерунда, – буркнул Чарльз и снова взялся за газету. Ричард колебался. Затем вдруг слышал свой голос:

– Скажи, Чарльз, я когда-нибудь говорил тебе спасибо? Тебе и Мэри?

– За что, мой дорогой?

– За все. – Ричард решил прикрыться иронией. – За то, что приютили бедного сироту. Ну и за все такое прочее.

– Искренне надеюсь, что это взято не из поздравительного послания викария ко дню рождения.

– Просто вдруг осенило.

Чарльз выждал секунду-другую, затем произнес:

– Ты принес нам много радости, и наблюдать за тобой было жутко интересно. – Он заколебался, словно стараясь подобрать нужные слова для следующего высказывания. – Мы с Мэри, – вымолвил он наконец, – смотрели на тебя как на большое достижение. А теперь ступай и наговори ей кучу самых приятных слов.

– Да, – кивнул Ричард. – Пожалуй, пойду. Увидимся позже.

Чарльз поднес газету к глазам, а Ричард стал медленно подниматься наверх, пожалуй, впервые в жизни притворяясь, что не наносит официального визита мисс Беллами.

Мэри была у себя в комнате, разодетая в пух и прах, осыпанная подарками. Тут он сразу переключил скорость. Крепко обнял ее, прижал к сердцу, а затем чуть отстранил от себя и сказал, что выглядит она просто потрясающе.

– Дорогой, милый, милый! – игриво воскликнула Мэри. – Как замечательно, что ты пришел! Я так ждала, так надеялась!

Ричард про себя отметил, что было бы странно с его стороны не осыпать именинницу комплиментами. Еще раз поцеловал ее и вручил подарок.

6

Уэст-Энд – западная часть центра Лондона, где сосредоточена концертная и театральная жизнь.