Мнимая беспечность

– Ну и еще обычная почта, – проворчала Флоренс. – Куда больше, чем обычно.

– Правда?

– Лежит на подносе в холле. Принести?

– После ванной, дорогая, хорошо?

Флоренс принялась открывать дверцы и ящики и выкладывать наряды, в которых должна была появиться сегодня ее хозяйка. Мисс Беллами, сидевшая на строгой диете, выпила чаю, съела тост и принялась вскрывать телеграммы, сопровождая каждую радостными восклицаниями.

– Берти, дорогой! Какое милое, хоть и краткое послание! И еще, Флори, тут телеграмма от Бэнтинга, из Нью-Йорка. Благослови их Господь!

– Мне говорили, будто шоу закрывают, – сказала Флоренс, – и я ничуть не удивлена. Грязное и скучное во всех отношениях. Тебе не к лицу в нем участвовать.

– Ничего ты в этом не понимаешь, – рассеянно заметила мисс Беллами. И с удивлением уставилась на очередную телеграмму. – Нет, – сказала она. – Это не правда. Это не правда! Ты только послушай, дорогая моя Флори! – И с чудесными модуляциями своего красивого голоса мисс Беллами прочла вслух следующее: – «Она явилась на этот свет из чрева утренней росы и помогла постичь концепцию всей красоты рассвета».

– Омерзительно, – пробормотала Флоренс.

– А я нахожу, что очень трогательно. Но кто он такой, скажи на милость, этот Октавиус Брауни?

– Понятия не имею, душа моя. – Флоренс помогла мисс Беллами переодеться в неглиже дизайна Берти Сарацина, затем пошла в ванную комнату. Мисс Беллами уселась перед зеркалом и принялась за предварительною работу над лицом.

Тут раздался стук в дверь, отделявшую ее спальню от спальни мужа, и он вошел. Чарльзу Темплтону исполнилось шестьдесят, то был высокий светловолосый господин с солидным брюшком. На темно-красный халат свисал монокль, тщательно причесанные волосы изрядно поредели и стали тонкими и пушистыми, как у младенца. А красноватое лицо, обычно ассоциирующееся с сердечным заболеванием, было чисто выбрито. Он поцеловал жене руку, потом чмокнул в лоб и положил на столик маленький пакетик.

– С днем рожденья, Мэри, дорогая, всех тебе благ, – сказал он. Двадцать лет назад, выходя за него замуж, она сказала, что он обаял ее своим красивым голосом. Голос до сих пор был хорош, только теперь мисс Беллами больше этого не замечала, что не мешало ей внимательно слушать, что слова мужа.

Тем не менее ответила она на его поздравления весело и даже игриво, и выразила восхищением подарком – браслетом с бриллиантами и изумрудами. Даже для Чарльза то был слишком щедрый подарок, и на мгновенье мисс Беллами вдруг вспомнила, что и он, как старая нянечка и Флоренс, знает, сколько лет ей исполнилось. И подумала: может, он намеренно хотел подчеркнуть этим подарком круглую дату? Есть несколько цифр, которые одним своим видом – тяжеловесным и округлым – навевают тоску и напоминают о старости. К примеру, цифра пять. Но мисс Беллами тут же отогнала эти мысли и показала ему телеграмму.

– Хотелось бы знать, как ты отнесешься к подобному поздравлению, – сказала она и отправилась в ванную, оставив дверь открытой. Вернулась Флоренс и стала застилать постель, всем видом давая понять, что больше таких глупостей не потерпит.

– Доброе утро, Флоренс, – сказал Чарльз Темплтон. Вставил монокль и подошел к аркообразному окну с телеграммой.

– Доброе утро, сэр, – деревянным голосом откликнулась Флоренс. Лишь оставшись наедине с хозяйкой, она позволяла себе самые вольные высказывания.

– Ты когда-нибудь видел, – окликнула его из ванной мисс Беллами, – нечто подобное?

– Но ведь это же просто восхитительно, – заметил Чарльз. – И так мило со стороны Октавиуса.

– Хочешь сказать, он тебе знаком?

– Октавиус Брауни? Ну, конечно, я его знаю. Старый знакомец по книжному магазину «Пегас». Поселился в нашем доме, наверху, еще до того, как мы сюда въехали. Замечательный человек.

– Разрази меня гром! – воскликнула мисс Беллами, плескаясь в ванной. – Ты имеешь в виду эту мрачную маленькую квартирку, где на подоконнике вечно сидит жирный котище?

– Именно. Он специализируется по литературе доякобинского периода.

– Так вот откуда все эти аллюзии с чревом и концепциями? О чем именно он думал, этот бедняга мистер Брауни?

– Это цитата, – ответил Чарльз, роняя монокль на грудь. – Из Спенсера. Кстати, на прошлой неделе я купил у него замечательный томик Спенсера. И он, несомненно, полагает, что ты его читала.

– Ну, тогда конечно. Придется притвориться, что читала. Наверное, надо позвонить ему и поблагодарить. Добрый мистер Брауни!

– Кстати, они большие друзья с Ричардом.

– Кто? Кто это «они»? – настороженно уточнила мисс Беллами.

– Октавиус Брауни и его племянница. Очень симпатичная девушка. – Чарльз покосился на Флоренс и после паузы добавил: – А звать ее Аннелида Ли.

Флоренс откашлялась.

– Быть того не может! – усмехнулся голос в ванной. – Ан-не-ли-да! Звучит прямо как название крема для лица!

– Это из Чосера.

– Тогда, наверное, кота зовут не иначе, как Петр Пахарь[1].

– Нет. Это из предыдущего периода. Кота зовут Ходж.

– Странно. Никогда не слышала, чтобы Ричард упоминал ее имя.

– Как выяснилось, она тоже выступает на сцене, – сказал Чарльз.

– О боже!

– В этом новом любительском театре, ну, что сразу за Уолтон-стрит. «Бонавентура»[2].

– Ни слова больше, мой бедный Чарльз! Всему есть предел. – Чарльз тотчас умолк, и мисс Беллами спросила: – Ты еще здесь?

– Да, дорогая.

– А откуда ты знаешь, что Ричард с ними близок?

– Время от времени видел его там, – ответил Чарльз и после небольшой заминки добавил: – Я тоже сблизился с ними, Мэри.

Снова повисло молчание, затем веселый голос прокричал из ванной:

– Флори! Принеси мне… Ну, сама знаешь, что.

Флоренс подхватила выбранные ею вещи и понесла в ванную.

Чарльз Темплтон смотрел из окна на маленькую лондонскую площадь, залитую лучами яркого апрельского солнца. На углу Пардонер-Роу женщина продавала цветы – сидела, утопая в целом море тюльпанов. Тюльпаны были повсюду. Даже его жена превратила подоконник аркообразного окна в цветник, и выращивала на нем не только тюльпаны, но и множество рано зацветающих азалий, некоторые бутоны еще не распустились. Он рассеянно рассматривал эти цветы и вдруг заметил среди них жестяной баллончик со спреем. На этикетке красовалась надпись: «Распылитель от насекомых и садовых вредителей». Ниже была наклейка с предупреждениями, что неправильное использование этого средства может привести к летальному исходу. Чарльз рассмотрел эти надписи в монокль.

– Флоренс, – сказал он, – не думаю, что здесь самое подходящее место для этой опасной штуки.

– Вот и я то же самое ей говорю, – заметила, вернувшись из ванной, Флоренс.

– Здесь столько предупреждений. Этот яд нельзя использовать в замкнутом пространстве. А она, наверное, так и делает?

– Да я ей говорила, все бесполезно, – ответила Флоренс.

– Нет, не нравится мне это. Может, выбросишь ее?

– Ага, и получу за это такой нагоняй, что мало не покажется, – проворчала Флоренс.

– И тем не менее, – настаивал Чарльз, – это гадость надо выбросить. Может, скажешь, что куда-то задевалась?

Флоренс окинула его полным презрения взглядом и что-то пробормотала себе под нос.

– Что ты сказала? – спросил он.

– Сказала, что не так-то это просто. Она все знает. Читать умеет. Я ей говорила. – Тут Флоренс, гневно сверкнув глазами, уставилась на него. – Я принимаю приказы только от нее. Так было и так оно всегда будет.

Чарльз молчал секунду-другую.

– Это верно, – проговорил он. – И все же… – Тут он услышал голос жены. Она выключила душ, вздохнула и вышла в спальню.

На мисс Беллами красовался наряд – подарок от Флоренс. На паркет падало пятно солнечного света, и она позировала в нем, радостная и не осознающая, как это полупрозрачное одеяние ее разоблачает.

1

Петр Пахарь – персонаж средневековой аллегорической поэмы Уильяма Лэнгланда «Видение Петра Пахаря». – Здесь и далее: примеч. пер.

2

«Бонавентура» – в переводе с итальянского «Хорошее начинание», «Успешная затея».