Мнимая беспечность

– Но как же так? Ведь она очень скоро это поймет.

– Я вроде бы уже говорил вам: вы плохо знаете людей театра.

Тут, к его удивлению, Аннелида заявила:

– Зато я знаю, что умею играть.

– Да, – согласился он. – Конечно, умеете. Вы очень хорошая актриса.

– Но вы же не видели меня на сцене.

– А вот и ошибаетесь.

– Ричард!

– Даже удивлен, что вы называете меня просто по имени.

– Но где вы могли меня видеть?

– Запамятовал, знаете ли. Но все это часть большого и очень секретного плана. Скоро узнаете.

– Когда?

– На вечеринке. Ладно, мне пора. Au revoir, дорогая Аннелида.

Ричард ушел, и некоторое время Аннелида стояла совершенно неподвижно. Она была растеряна, терялась в догадках. И еще ее переполняло счастье.

А Ричард тем временем вернулся домой, окончательно все для себя решив. И направился прямо в кабинет к Чарльзу Темплтону. Там он нашел Чарльза и Мориса Уорендера – довольно мрачные они сидели за графинчиком шерри. Увидев Ричарда, оба тотчас умолкли.

– А мы тут как раз о тебе говорили, – сообщил Чарльз. – Что будешь пить в сей неурочный час, Дики? Может, пива?

– Спасибо, пожалуй, да. Или, может, мне уйти, чтоб вы могли продолжить этот разговор обо мне?

– Нет, нет.

– Мы уже закончили, – поспешил вставить Уорендер. – Я прав, Чарльз?

– Да, думаю, да. Закончили.

Ричард налил себе пива.

– Вообще-то, – заметил он, – я заскочил с мыслью поделиться кое-какими наблюдениями в столь узком и приятном кругу.

Уорендер пробормотал что-то на тему того, что ему надобно выйти.

– Ну, разве что только в самом крайнем случае, Морис, – сказал Ричард. – К тому же эта мысль у меня возникла после ваших утренних высказываний. – Он уселся и уставился на кружку с пивом. – И разговор у нас будет не из легких, – добавил он.

Они ждали. Уорендер сидел, нахохлившись, Чарльз, как всегда, с вежливо терпеливым видом.

– Полагаю, это вопрос лояльности, если хотите, верности, – выдавил наконец Ричард. – По крайней мере, отчасти. – И он продолжил, стараясь по мере возможности сохранять полную объективность. Но вскоре понял, что запутался, и пожалел, что вообще затеял этот разговор.

Чарльз разглядывал свою руку в старческих веснушках. Уорендер потягивал шерри и время от времени украдкой косился на Ричарда.

И вот наконец Чарльз спросил:

– А нельзя ли ближе к делу?

– Мне и самому хотелось бы, – поспешно ответил Ричард. – Понимаю, что-то я совсем запутался.

– Может, я помогу разобраться? Сказать, полагаю, ты хотел следующее. Ты считаешь, что написал совсем другую пьесу, которая никак не подходит Мэри. Да, действительно, написал. И считаешь, что это лучшее из написанного тобой, но боишься, что Мэри не понравится отклонение от привычных для нее канонов. Ты уже дал ей эту пьесу, и сейчас она ее читает. Ты опасаешься, что она воспримет это как знак того, что в главной роли ты видишь только ее. Я прав или нет?

– Да. Все именно так.

– Но в таком случае, – неожиданно вмешался Уорендер, – ей не должна понравиться эта пьеса!

– Не думаю, что понравится.

– Ну вот тебе и ответ, – сказал Чарльз. – Если она ей не понравится, ты имеешь полное право предложить ее кому-то другому, верно?

– Все не так просто, – ответил Ричард. И, глядя на этих двух джентльменов, по возрасту годившихся ему в отцы, имевших тридцатилетний опыт общения с мисс Беллами, он увидел: они его поняли.

– Тут утром уже случился один скандал, – заметил Ричард. – Настоящая буря.

Уорендер покосился на Чарльза.

– Не знаю, может, просто показалось, – начал он, – но ощущение такое, что скандалы последнее время случаются все чаще. Я прав?

Чарльз и Ричард промолчали.

– Человек должен жить своей собственной жизнью, – продолжил Уорендер. – Таково мое мнение. И самое худшее случается с человеком, когда он обманывается, принимает на веру фальшивую или неискреннюю преданность. Сам видел, как такое случалось. С одним человеком из нашего полка. Печальная история.

– Нам всем свойственно ошибаться в людях, – проговорил Чарльз.

Снова повисла пауза.

А затем Ричард пылко заметил:

– Но я… всем обязан ей! Эти ужасные опусы, которые начал сочинять еще в школе. Первые совершенно бездарные пьески. А потом вдруг одна получилась. И она заставила руководство театра принять ее. Мы все с ней обговаривали. Все! И вот теперь вдруг… почему-то не захотел этого делать. Не захотел. Но почему? Почему?

– Так и должно быть, – сказал Чарльз, и Ричард взглянул на него с удивлением. Чарльз тихо продолжил: – Сочинение пьес – это твой бизнес. Ты в нем разбираешься. Ты эксперт. И ты должен самостоятельно принимать решения.

– Да. Но Мэри…

– Мэри принадлежит некоторое количество акций в компаниях, которыми управляю я. Но я не советуюсь с ней о политике этих компаний. И потом мои интересы не сосредоточены исключительно на них.

– Но это не одно и то же.

– Почему нет? – добродушно спросил Чарльз. – Лично я считаю, что именно так. И потом сантименты, – добавил он, – самый скверный советчик в таких вопросах. Мэри все равно не поймет изменений в твоей политике, но это вовсе не означает, что она неверна. Мэри руководствуется одними эмоциями.

– Так ты считаешь, – произнес Уорендер, – что она изменилась? Прости, Чарльз, это, конечно, не мое дело.

– Да, она изменилась, – отозвался муж Мэри. – Человек склонен меняться.

– Ты сам видел, – вмешался Ричард, – что произошло с Пинки и Берти. Представляю, что она сотворила бы со мной! Да и что такого ужасного они сделали? А на самом деле причина проста. Они скрыли всё от нее потому, что не знали, как Мэри это воспримет. Ну и вы сами видели, как восприняла.

– Полагаю, – рассеянно начал Уорендер, – по мере того, как женщина стареет… – тут он запнулся и умолк.

– Послушай, Чарльз, – заметил Ричард, – возможно, ты сочтешь это мое предположение просто чудовищным, но не стало ли тебе последнее время казаться, что в этом есть нечто… нечто…

– Патологическое? – спросил Чарльз.

– Она стала такой мстительной, как-то совсем на нее не похоже. Ведь так? – теперь он обращался к ним обоим. – Господи, ну, скажите, так или нет?

К его удивлению, ответили они не сразу. После довольно долгой паузы Чарльз произнес с болью в голосе:

– И мне тоже это в голову приходило. Я… я даже советовался с Фрэнком Харкнессом. Он наш домашний доктор вот уже долгие годы. И он тоже считает, что она стала какой-то нервной. И насколько я понял, это случается с большинство женщин… в ее возрасте. Он считает, что нервное напряжение может усиливать наэлектризованная атмосфера театра. Но у меня создалось впечатление, что он несколько недооценивает ситуацию. Должен признаться вам, – печально добавил Чарльз, – она давно меня беспокоит. Все эти… безобразные сцены.

– И мстительность, – пробормотал Уорендер – и тут же пожалел, что произнес это слово.

– Но ее доброта! – воскликнул Ричард. – Всегда считал: у нее самые добрые глаза, какие я только видел у женщин.

Уорендер, который с самого утра был настроен рассуждать о человеческих характерах, продолжил в том же духе.

– Люди, – заметил он, – рассуждают о глазах и ртах, точно эти черты лица имеют какое-то отношение к мыслям и поступкам других людей. Но ведь это же всего-навсего какие-то малые части тела, разве нет? Как, впрочем, и пупки, колени и ногти. Мелочи, детали.

Чарльз взглянул на него с улыбкой.

– Морис, дорогой, ты меня просто пугаешь. Ты как бы отрицаешь тем самым, что у наших старых друзей может быть добрый рот, честный взгляд, открытый лоб. Сомневаюсь, что ты прав.

– Прав он или нет, – вставил Ричард, – это ничуть не помогло мне принять решение.

Чарльз опустил стаканчик с шерри на стол и сдвинул очки на лоб.

– Будь я на твоем месте, Дики, я бы продолжил идти вперед.

– Слушай его, Дики, слушай!

– Спасибо, Морис. Да, я продолжил бы должен идти вперед. Предложил бы свою пьесу, постарался бы как можно выгоднее продать ее на рынке. Если Мэри и расстроится, то ненадолго, сам знаешь. Ты не должен терять чувства перспективы, мальчик мой дорогой.