Заплыв домой

Он рассмеялся – а потом, чтобы он рассмеялся еще сильнее, всем своим видом показывая, что счастлив и у него все под контролем, она сообщила, что ничто, АБСОЛЮТНО НИЧТО, не останется в секрете, если об этом знает Юрген.

– Как любой беззаботный человек, он прижмет руку к сердцу и скажет, что его рот на замке. Только рот у Юргена не закрывается никогда, потому что он не вынимает изо рта косяк.

Джо Джейкобс знал, что следует расспросить ее поподробнее. По примеру его жены-журналистки, которая знает, как задавать правильные вопросы. Кто, когда, почему, как и где – и все остальные слова, придуманные для того, чтобы жизнь была более слаженной. Но Китти почти ничего о себе не рассказывала. По дороге в сад она сообщила, что бросила работу в парке Виктория в Хакни, где убирала опавшие листья и стригла газоны. На нее набросилась с ножом банда каких-то парней, потому что, когда она принимала таблетки, у нее заплетались ноги и она была легкой добычей.

Они снова услышали колокольчик.

– Что это? – Китти поднялась на ноги, пристально вглядываясь в высокую траву.

Джо видел, как выпирают под платьем ее острые позвонки. Он опять уронил шляпу. Китти ее подняла, отряхнула от пыли кончиками ярко-зеленых ногтей и протянула ему.

– Ой!

Китти воскликнула «Ой», потому что трава зашевелилась и среди выбеленных солнцем травинок замелькали блики розового и серебряного. Кто-то шел прямо к ним. Потом трава расступилась, и перед ними предстала Нина в купальнике с красными вишнями. На пальцах ее босых ног сверкали пять индийских колец, подаренных Юргеном. Пять серебряных колец с крошечными колокольчиками.

– Я тебя искала. – Она посмотрела на папу, который как будто держал Китти Финч за руку. – Мама поехала в Ниццу. Сказала, что надо сдать туфли в починку.

Китти глянула на часы на своем тонком запястье.

– Ремонты обуви в Ницце уже закрыты.

Из высокой травы вынырнули три большие собаки и принялись с рычанием кружить вокруг них. Суровый фермер возник словно из ниоткуда и сообщил обильно потевшему английскому поэту, что тот нарушает границы частных владений. Красивая английская девушка сорвала со своей летней шляпы тюлевый шарф и протянула его насупленному поэту.

– На, вытри лицо, – сказала она, а потом обратилась к фермеру по-французски с настойчивой просьбой отозвать собак.

Когда они вернулись на виллу, Джо прошел сквозь полосу кипарисов в маленький садик, где он поставил себе стол и стул, чтобы работать в тенечке. Уже две недели он называл это место своим кабинетом и доходчиво объяснял всем и каждому, что, когда он работает, его нельзя отвлекать, даже если он заснет за столом. Сквозь просветы в ветвях кипарисов он видел Лору, сидевшую у бассейна в выцветшем плетеном кресле. Митчелл принес ей огромную миску с клубникой.

Сонно глядя на Лору с Митчеллом, евших клубнику, он вдруг поймал себя на том, что засыпает. Кстати, забавное выражение: поймать себя на чем-то. Сиречь неожиданно обнаружить себя… Где? Когда? Где угодно, повсюду, в любое время. И лучше бы, чтобы это «повсюду» было местом приятным и тихим, местом без боли и надвигающихся угроз. Сидеть за столом в тени старого дерева вместе с семьей. Фотографировать Венецию из гондолы, плавно плывущей по водам канала. Смотреть фильм в пустом кинотеатре, держа в руке банку с пивом. В полночь мчаться в машине по горной дороге сразу после того, как вы с Китти Финч занимались любовью.

На горной дороге. В полночь

Уже темнело, и она сказала, что тормоза на взятой в прокате машине совершенно убитые и что она ни хрена не видит, не видит даже собственных рук.

Когда она горбилась над рулем, шелковое платье сползало с плеч. Кролик выскочил на дорогу, машина вильнула. Он велел ей смотреть на дорогу, просто смотреть на дорогу, и пока он говорил, она целовала его, не прекращая рулить. Она попросила его открыть окно у пассажирского сиденья, чтобы ей было слышно, как в лесу перекликаются насекомые. Он опустил стекло и снова сказал: «Смотри на дорогу». Он высунул голову в окно, и холодный горный воздух обжег его губы. Когда-то в этом горном лесу жили древние люди. Они знали прошлое, обитавшее в камнях и деревьях. Они знали, что их желания сводят с ума, смущают, придают им загадочности и все портят.

– Да, – сказала Китти Финч, все-таки сосредоточившись на дороге. – Я знаю, о чем ты думаешь. Жизнь стоит того, чтобы жить, лишь потому, что мы надеемся, что когда-нибудь все наладится и мы вернемся домой целыми и невредимыми. Но ты не вернулся домой невредимым. Ты вообще не вернулся домой. Поэтому я и приехала, Йозеф. Я примчалась во Францию, чтобы спасти тебя от твоих собственных мыслей.

Имитация жизни

Изабель Джейкобс сама толком не знала, зачем солгала, что везет туфли в починку. Просто еще один пункт в длинном списке вещей, которых она не совсем понимала или не понимала совсем. После прибытия Китти Финч все стало так странно. Чтобы изо дня в день хоть как-то держаться, она могла лишь подражать той Изабель, которой была раньше, но теперь ей казалось, что та Изабель, какой она была раньше, больше не стоила того, чтобы ей подражать. Мир стал загадочным и непонятным. И она сама стала такой же. Перестав понимать свои чувства, она уже не разбиралась в мотивах собственных поступков и совершенно не представляла себе, почему предложила свободную комнату молодой женщине, которую видела впервые в жизни. Она съехала с горной дороги, наскребла мелочи на оплату дорожного сбора, заблудилась в Вансе и попыталась вернуться в пробку на приморском шоссе в Ниццу. Взбешенные водители сигналили, махали руками, открывали окна и что-то сердито кричали. Маленькие холеные собачки на задних сиденьях автомобилей смотрели насмешливо и презрительно, словно они тоже считали ее идиоткой, не умеющей ездить по улицам с односторонним движением.

Изабель поставила машину напротив пляжа под названием Опера-Пляж и пошла к отелю «Негреско», чей розовый купол она узнала по фотографии на карте, прикрепленной к памятке для отдыхающих, которая прилагалась к вилле. Целый абзац в этой памятке посвящался отелю «Негреско», самому старому и самому шикарному отелю на Английской набережной. Здание в стиле «бель-эпок» было построено в 1912 году по заказу венгерского эмигранта Анри Негреско, который стремился привлечь в Ниццу «самый цвет общества».

Ветер с моря дул через дорогу, отделявшую ее от переполненных пляжей. Дуновение грязного города казалось гораздо приятнее, чем пронзительно-свежий горный воздух, который, кажется, лишь обострял все печали. Здесь, в Ницце, пятом по величине городе Франции, Изабель могла раствориться в толпе туристов, словно ее не заботит ничего, кроме убийственных цен на прокатные шезлонги на пляжах Лазурного берега.

Женщина с шапкой крашенных хной волос с химической завивкой остановила ее и спросила, как пройти на улицу Франсуа Он. Стекла ее больших темных очков были испачканы чем-то похожим на разводы от высохшего молока. Она говорила по-английски с сильным акцентом. Изабель показалось, что с русским. Женщина указала рукой, унизанной тяжелыми кольцами, на лежавшего под мотоциклом механика в замасленном синем комбинезоне, словно хотела, чтобы Изабель узнала у него дорогу. В первый момент Изабель растерялась, не понимая, почему к ней обращаются с такой просьбой, но потом сообразила, что женщина – слепая и слышит, как механик возится с мотоциклом.

Изабель присела на корточки рядом с механиком и показала ему бумажку, которую женщина впихнула ей в руку. Механик ткнул пальцем на многоквартирный дом через дорогу. Женщина стояла на той самой улице, которую искала.

– Это здесь.

Изабель взяла женщину под руку и подвела через кованые ворота к богатому зданию с оконными ставнями, свежепокрашенными в зеленый. Три разбрызгивателя орошали пальмы, высаженные ровными рядами на придомовой территории.

– Но мне нужно в порт, мадам. Я ищу доктора Ортегу.