Ключ Лжеца (ЛП)

Мой взгляд приковывает блестящая толпа внизу: пышные наряды ушедшей эпохи, целые состояния в шелках и тафте, и каждый лорд блещет богатством, демонстрируя его всем и каждому. Когда я проснусь, вряд ли хоть один из этих сотен будет ещё жив – всех заберёт возраст, и дети, стоящие сейчас рядом со мной, уже будут старше, чем можно себе представить. Долгое время я верил, что моя бабушка явилась в этот мир уже сморщенной и покрытой шрамами, а железная седина в её рыжих прядях столь же древняя, как лишайник на статуях. Я нервничаю, видя её девочкой, хотя и сам не знаю, отчего. Наверное потому, что это значит: однажды наступит и моя очередь стать старым.

Пир почти закончен, хотя столы по-прежнему ломятся от еды, и слуги снуют туда-сюда, докладывая и доливая. Тут и там видны пустые места – лорды нетвёрдо встают, кланяются хозяину и уходят в сторону огромных дверей излишне аккуратной поступью нетрезвых людей. Повсюду гости отставляют свои тарелки. Даже собаки по краям зала уже утратили энтузиазм к брошенным костям и едва рычат, заявляя на них права собственности.

Во главе огромного стола из отполированного дуба, ярдов пятидесяти в длину, почти скрытого под серебряными тарелками, кубками, канделябрами, супницами и кувшинами для вина и воды, сидит мужчина, которого я знаю только по картинам. Его портреты так редки, что я задумывался, не сожгла ли их Красная Королева. Его фамилия Голлот – светловолосый гигант, краснолицый от выпивки. Его мундир тщательно украшен эмблемой красного знамени Марки, но покрыт винными пятнами и расползается по швам. На холстах его рисовали вечно молодым и прославленным, каким он смотрел на побережья Адоры – или каким его представляли художники. Его изображали в начале вторжения, которое должно было привязать герцогство к трону Красной Марки. Война Барж, так её называли, поскольку он погрузил свои войска на речные баржи и проплыл шестнадцать миль по морю, чтобы добраться до крепости Тален. А теперь он выглядит лет на пятьдесят, если не больше, и годы его не красят. Мою бабушку он зачал таким же старым, каким был его отец, когда зачал его. Не знаю, где сейчас старый Голлот, может уже мёртв, или сгорбился на своём троне над тарелкой с супом.

Но близнецы смотрят не на отца: Молчаливая Сестра уставилась на кого-то с необычной даже для неё интенсивностью, и Гариус, нахмурившись, следует за её взглядом. Мы с Алисой присоединяемся к ним. Мы смотрим на женщину примерно по центру стола. На мой взгляд, она ничем не выделяется – ни старая, ни молодая, не красавица, одета по-матерински скромно, платье сшито из блеклой чёрно-кремовой ткани. Блестят только её волосы цвета воронова крыла под паутиной сапфиров на серебряной проволоке.

– Кто она? – Спрашивает Алиса.

– Госпожа Шиваль, незначительная дворянка из какого-то королевства Порты, из Лисбоа, кажется. – Гариус хмурится, копаясь в памяти. – Консультирует короля Отелло, она что-то вроде его неофициального советника.

– Элиас наблюдает за ней, – говорит Алиса, и Гариус моргает, смотрит в другой конец помещения, где вдалеке от пирующих у стены в тени стоит мужчина и, по всей видимости, набивает трубку. В этом человеке есть что-то знакомое. Что-то в шустрых неугомонных движениях его рук. Он тянется вверх, чтобы раскурить трубку от настенной лампы, и свет падает на его поднятое лицо.

– Тэпрут! Бог ты мой! – Разумеется, они меня не слышат. Я не здесь, я всего лишь сновидец, плавающий по воспоминаниям носителей моей крови. Это не может быть Тэпрут. Этому человеку около сорока, а доктору Тэпруту, которого я знаю, за пятьдесят. И к тому же как бы придворный моего прадеда мог путешествовать по всей Разрушенной Империи во главе цирка? Должно быть, это его предок. Но лишь взглянув на него, увидев быстрые птичьи движения головы – он осматривает столы, всегда возвращаясь взглядом к нашей госпоже под сапфировой сетью – я знаю, что это он. Я знаю, что когда он откроет рот, я услышу "Гляди-ка!", и жесты неугомонных рук будут сопровождать каждое его слово.

– Элиас…

– Эта женщина ему не по силам. … говорит, она здесь, чтобы убить… кого-то. – Обрывает Алису Гариус, сердито отмахиваясь скрюченной рукой. Имя его сестры снова ускользает от меня, и лишь тишина в том месте, где оно должно прозвучать.

– Я не слышала, чтобы она что-то произносила, – говорит Алиса, пристально глядя на свою сестру, которая по-прежнему решительно и сосредоточенно смотрит на женщину внизу. – Кого собирается убить эта женщина?

– Дедушку, – почти шёпотом говорит Гариус. – Она хочет изменить судьбу нашей семьи.

– Зачем? – Это не тот вопрос, который задал бы я, уж точно не в одиннадцать. Я бы спросил, где нам спрятаться.

– … не скажет, – отвечает Гариус.

Молчаливая Сестра отводит глаза от женщины внизу и смотрит в мою сторону. На миг я уверен, что она видит меня – эти разные глаза, голубой и зелёный, пронизывают меня насквозь. Затем она возвращается взглядом к женщине.

– Она не знает? – спрашивает Алиса.

– Тише, дитя, – говорит Гариус, хотя он сам всего лишь мальчик. Сейчас он выглядит серьёзным, старше своих лет, и печальным, словно на нём лежит огромное бремя. – Я мог бы быть королём, – говорит он. – Я мог бы стать хорошим королём.

Моя бабушка хмурится. Она не может ему солгать, даже в этом возрасте, когда весь мир наполовину воображаемый.

– Почему мы снова говорим об этом?

Гариус вздыхает и садится.

– … нуждается в моей силе. Ей нужно видеть, иначе эта женщина убьёт всех нас, прежде чем мы сможем её остановить.

Алиса хмурится сильнее.

– … делала это и раньше, не так ли?

Гариус едва заметно кивает.

– И даже до того, как мы родились.

– Не делай этого. – Алиса говорит им обоим. – Скажите отцу. Пошлите на неё стражу. Пусть её бросят в…

– … нужно видеть. – Гариус опускает голову. – Эта женщина больше, чем кажется. Намного больше. Если мы не узнаем её, прежде чем начнём действовать, то потерпим поражение.

Молчаливая Сестра перегибается через перила, уставившись на женщину с такой интенсивностью, что дрожит всем своим тощим телом. Она смотрит так пристально, что я почти ожидаю увидеть, как линия между ними подсвечивается расходуемой энергией. Гариус сильно горбится, с его губ слетает слабый вздох.

Поднимаются невидимые силы. По моей коже от них бегут мурашки, а меня здесь на самом деле даже нет. Сапфиры в волосах женщины внизу, кажется, не только отражают свет ламп, но сверкают каким-то внутренним огнём – яркий танец синевы на черноте волос. Она ставит свой кубок и смотрит вверх. Встречается взглядом с Молчаливой Сестрой, и на её тёмных, как вино, губах играет полуулыбка.

– Ай! – Гариус кричит от боли, плотно прижав руки и ноги. Молчаливая Сестра открывает рот, словно хочет закричать, но звука нет, хотя кажется, будто воздух дрожит от крика. Я смотрю на её лицо – она стоит, по-прежнему не отрывая глаз от женщины. На миг, готов поклясться, от глаз Молчаливой Сестры поднимается дым… и она всё равно не отворачивается. Её ногти царапают тёмное дерево, какое-то невидимое давление отталкивает её назад, и наконец, словно сломавшаяся ветка, она отлетает, крутится и останавливается только об стену позади. Она встаёт, согнувшись пополам, держа руки на бёдрах, судорожно вдыхая, и бледные волосы закрывают её лицо.

– Что… – Голос Гариуса слабый и хриплый – больше похож на тот голос, который я знаю. – Что ты видела?

Нет ответа. Тянется тишина. Я оборачиваюсь посмотреть, что делает женщина, когда Молчаливая Сестра неожиданно выпрямляется. Её лицо открывается, и я вижу, что теперь один её глаз жемчужно-слепой, а второй потемнел, не оставив и воспоминания о голубом небе.

– Всё. – Молчаливая Сестра говорит так, словно это последнее слово, которое она произнесла.

– Надо что-то делать. – Алиса в кои-то веки похожа на ребёнка и говорит очевидное. – Дайте мне только подойти к ней поближе, и я воткну в неё кинжал. – Иллюзия исчезает.

– Это будет нелегко. – Гариус не поднимает головы. – … и раньше видела достаточно, и потому отравила её вино.