Страница 28 из 29
Трижды к нему приезжал Лев Толстой и поначалу осознал в Оптиной всю несостоятельность своих критических замечаний в отношении православного благочестия, сказав о старце: «Этот отец Амвросий совсем святой человек. Поговорил с ним – и как-то легко и отрадно стало у меня на душе. Вот когда с таким человеком говоришь, то чувствуешь близость Бога» (159, с. 439). Во второй свой приезд Толстой рассказал об идеях социального равенства и о своей мечте всех сделать крестьянами. На это отец Амвросий ответил ему: «Ищите совершенства, но не удаляйтесь от Церкви». Однако в свой последний приезд Толстой проявил меньше смирения и пустился доказывать свое собственное якобы «христианское учение», не принимая увещаний старца. После этой беседы Толстой, чтобы избежать благословения, поцеловал старца в щеку. «Горд очень», – сказал отец Амвросий о своем посетителе. По преданию, в 1910 году, в свой последний уход из Ясной Поляны Толстой стремился в Оптину, но почему-то не доехал…
Посетители Оптиной пустыни бывали поражены прежде всего простотой и сердечностью старца. По воспоминаниям очевидцев, отец Амвросий всегда разом схватывал сущность дела, непостижимо мудро разъяснял его и давал ответ тихим, слабым голосом. Но в продолжении десяти – пятнадцати минут такой беседы решался не один вопрос: в это время преподобный вмещал в свое сердце всего человека с его внутренним и внешним миром. Предлагая свое решение, старец имел в виду все стороны жизни, с которыми обсуждаемое дело соприкасалось. Для него не существовало тайн: он видел все. Незнакомый человек мог прийти к нему и молчать, а он знал его жизнь и обстоятельства и зачем пришел. Поучения старца были характерны глубоким пониманием разнообразных явлений обычной жизни. То было плодом «Оптинской школы».
По молитвам преподобного Амвросия частыми были исцеления. Иногда он как бы в шутку стукнет по голове – и болезнь проходит. Исцелялись и безнадежные с медицинской точки зрения, например больные туберкулезом горла. Старец предвидел свою кончину. Константину Николаевичу Леонтьеву, пришедшему летом 1891 года просить благословения на пострижение в монашество и переезд в Троице-Сергиеву Лавру, старец дал благословение и сказал: «Ну, мы скоро увидимся». И верно, старец скончался 10 октября того года, а инок Климент 12 ноября.
Преподобный Нектарий Оптинский
По мнению И. К. Смолича, старец Амвросий сумел оказать заметное влияние на проникнутую материалистическим духом и отходящую от Церкви интеллигенцию, в ней он «укрепил церковные взгляды и придал религиозным умозрениям новое направление. Основные представители русской философии уяснили, что главной задачей русского религиозно-философского творчества является построение православного христианского мировоззрения, вытекающего из богатого содержания христианских догматов, из их применения к жизни. Эти идеи подводят нас к эпохе русских славянофилов и к их представителю в религиозной философии – Ивану Киреевскому. Отсюда путь идет к Владимиру Соловьеву, который объединил отдельные высказывания славянофилов в единую систему, к Достоевскому и другим…» (159, с.439). Кроме того, служение старца Амвросия стало важным этапом в истории русского монашества, он оставил немало учеников, возросших к духовным высотам, среди которых старец Иосиф (Литовкин, 1837–1911), старец Анатолий (Потапов, 1855–1922) и старец Нектарий (Тихонов, 1853–1928). Но время их служения пришлось на тяжелые годы бед и испытаний для России и Церкви.
В конце XIX – начале XX века русское общество переживало период бурных перемен, переустройство всего уклада жизни: еще был крепок самодержавный строй, сохранялись в народе любовь к Богу и почитание царя, но в то же время бурно развивалась техника, в повседневную жизнь входили железные дороги, телефон и телеграф; все большую свободу отвоевывала печать; росло число грамотных; возрастали всевозможные удобства жизни наряду с сохранением множества нищих и голодных. Русское общество оказалось расколотым по отношению к переменам: большая часть полагала возможным более или менее сочетать полезные нововведения с сохранением традиционных основ жизни. Например, бывший революционер Л. А. Тихомиров, прощенный властью и вернувшийся в Россию, писал 21 августа 1890 года К. Н. Леонтьеву по поводу его книги: “Отца Климента” я уже прочел. Это прекрасная книга. Не говоря о том, что сам о. Климент рисуется как живой, меня заинтересовало главным образом не это – но вы объясняете, как никто, православие и монашество…. У вас же все приспособление именно к русскому интеллигентному уму. Жаль в высшей степени, что вас мало читают именно те, среди которых ваша проповедь Православия была бы особенно полезна…» (цит. по: 137, с. 239). Но показательно, что, восхищаясь Оптиной и старцами, Тихомиров так и не решился посетить монастырь.
В те же годы меньшая часть российского общества, но самая громкоголосая и активная, была убеждена в необходимости полного отказа от традиции ради успешного преобразования страны на заимствованных у Запада началах прогресса, атеизма и социализма. Митрополит Вениамин (Федченков), вспоминая то время, говорил о «недуховном состоянии России» (32, с. 190). Первым врагом для меньшинства стала Церковь. Оптина испытала удар на себе.
В начале лета 1904 года в монастырь явился некий студент Духовной Академии с рекомендательным письмом от ректора, который просил дать возможность подателю провести каникулы в монашеском послушании. Молодой человек был принят по обыкновению радушно и ласково. Для начала дали первое послушание – на кухне чистить картошку и мыть посуду, потом позволили и петь на клиросе. Всего этого было уже немало, но ученому послушнику показалось недостаточно добросовестного исполнения названных послушаний. И он стал самочинно молиться по ночам вместо отдыха. Старцы позвали академиста и увещали его соблюдать меру, исполнять то, что благословлено, иначе можно было впасть в прелесть вражескую. Но самонадеянный умник отвернулся от них, простых, «серых монахов». Вскоре он впал в такое состояние буйного умопомешательства, что пришлось 1 августа посадить его в больницу под замок; небольшое окно там было закрыто железой решеткой.
А 2 августа, когда во Введенском храме пустыни шла утреня, в тот момент, когда иеромонах Палладий ходил с каждением и алтарь был совершенно пуст, в раскрытые западные ворота церкви вошел некто совершенно голый. Храм был полон народа, у самой входной двери стояли несколько физически крепких монахов, но на всех напал такой столбняк, что никто не смог двинуться с места. Голый величественной походкой прошел мимо богомольцев, перекрестился перед иконой, вступил на правый клирос – и певчие, все взрослые монахи, в паническом страхе бросились в разные стороны. Тут голый ударом кулака распахнул царские врата, вошел в алтарь, сбросил с престола Евангелие и крест и – встал во весь рост на престоле, подняв кверху обе руки…
Это был тот самый академист. Тут точно кандалы спали с монахов, все разом бросились, подмяли и связали новоявленного бога, который улыбался такой сатанинской, злой усмешкой, что нельзя было смотреть на него без ужаса. Поразительна была его сила, позволившая разломать раму и решетку его заключения, а одного из монахов он так ударил кулаком по ребрам, что след этот сохранился на много лет.
Мудрые из Оптинских подвижников поняли это как предсказанное апостолом Павлом о пришествии человека греха, сына погибели: в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога (2 Фес. 2, 4).
Когда академиста водворили в его келью, он сразу пришел в себя. На вопрос, что с ним было, ответил: «Все хорошо помню. Мне это надо было сделать: я слышал голос, который повелевал мне это совершить, и горе было бы мне, если бы я не повиновался этому повелению…» (105, с. 15–19). Оскверненный храм временно закрыли. Провели его малое освящение, но в этом событии явственно виделся прообраз грозного грядущего.