Страница 32 из 63
17. Эко У. Отсутствующая структура: введение в семиологию. – СПб.: Петрополис, 1998.
Глава 4. Парадоксы бытия творческой личности в России
4.1. Русский человек «бездны на краю»1
Творческая личность в ее «горячке», безумии фантазий и страстей уже обсуждалась выше. В этой главе будет рассмотрена философско-психологическая и, что особенно важно, терминологическая контекстуальность «пограничного» бытия творческой личности.
Слово пограничность – сугубо русское, не имеющее буквального перевода на другие языки в силу немалого набора коннотаций, которыми характеризуется его бытование в обыденной и научной речи. Такое слово позволяет выявить и подчеркнуть многогранность и парадоксальность социально-психологической и эстетической проблемы.
Обратившись к словарям, мы выбрали тот английский аналог, но отнюдь не перевод, который наиболее точно соответствует нашему пониманию проблемы и которым мы пользуемся при подготовке аннотаций и других справочных материалов по исследованию.
Часто электронные ресурсы предлагают the borderline, его выдает Yandex в ответ на русское слово пограничность, хотя обратный перевод с английского вместо существительного выдает прилагательное пограничное. Но мы выбрали другой вариант, ибо borderline, скорее, имеет в виду физическую (материальную) границу-рубеж.
Понимая, что русское слово пограничность своеобразно и требует особых смысловых акцентов, мы отобрали варианты толкования другого, более привычного слова – граница. Получили следующее. Border может переводиться на русский язык как ‘граница’, ‘рубеж’, здесь же в качестве дополнительного понятия появляется boundary (ровно с тем же русским значением, а также с дополнительным, утилитарным бордюр и кайма). В разных словарных версиях «отклик» на вопрос о границе та-1 Написано совместно с Т. И. Ерохиной, публикуется с ее любезного согласия.
ков: boarder – ‘граница’, division – ‘разделение, деление’, есть даже line – ‘строка, строчка’.
Наш выбор для перевода не слова, но понятия «пограничность» на английский язык – frontier (чаще всего являющийся переводом русского – «рубеж»). Выбранное нами английское слово ближе к грани, то есть к характеристике не предметной реальности, но психоэмоционального состояния.
Таким образом, русский язык, отражающий ментальные и интеллектуальные реалии, предлагает две не слишком крепко связанные между собой версии пограничности: материальную (прежде всего, пространственную) и духовную (психологическую, эмоциональную, интеллектуальную).
Наряду с привычной работой в поле английских «вариаций» полезно вспомнить и о латинской традиции работы с понятиями. Это дает дополнительные нюансы в семантической характеристике пограничности как культурного феномена.
Латинское Extremis, которым полагаем воспользоваться, придает важный оттенок словосочетанию Homo Extremis (метафорически понимаемому как «Человек пограничный») – это в буквальном переводе не только «граница», но и «край». Такая интерпретация может быть дополнительно введена в круг проблем, в том числе, с особым акцентом на «край-ности», которые согласно русской культурной традиции проявляются и в декадансе, и в абсурдизме, и в постмодернизме… Экстремальность психологического состояния, пребывание на грани (границе) между жизнью и смертью, напряженность межличностных и социальных отношений – привычная характеристика российского человека. Ироническое высказывание И. Губермана, автора конца ХХ века, откровенно вырастает из ставшей классической пушкинской формулы:
Так трансформировалось трагическое звучание реплики, взятой у А. С. Пушкина, который сравнил «упоение в бою» с пребыванием «бездны на краю», подчеркнув едва ли не органическое стремление к риску непредсказуемости и ужасу неизвестности.
Вот почему мы полагаем, что вопрос о пограничности – это не просто семантическая, но и экзистенциальная проблема русской культуры. Отсюда следует предположение о нескольких уровнях концептуализации понятия. Мы видим возможность изучения и сопоставления границ между:
– отдельными людьми или группами в аспекте изменения модуса коммуникации (от эпистолярной – к телеграфной, далее к телефонной и т. п., вплоть до виртуальной);
– автором и его произведением;
– фактом и его описанием, историческим, культурологическим, художественно-эстетическим (проблема действия и нарратива);
– образцом и интерпретацией (это и вопрос стилизации всего и вся, в том числе проблема культуры самого знаменитого рубежа веков – XIX и XX, это и вопрос переноса смыслов одного произведения и вида искусства в другое произведение и вид искусства, что демонстрирует едва ли не каждая эпоха, и каждая эпоха по-своему выстраивает границы между названными явлениями и процессами);
– национальным и космополитичным (что можно рассматривать и применительно к ряду прежних историко-культурных ситуаций, включая развитие новых художественных направлений, например, символизма, экспрессионизма, при этом имеет отношение и к значимой сегодня проблематике глобализации);
– великим и малым (и в социальном смысле – государство и его житель, и в экзистенциальном смысле – например, «Мелкий бес», и в эстетическом смысле – прежде всего, трагическое и комическое);
– профессионализмом и дилетантизмом (причем последним как спасением от ремесленничества, то есть, например, примитив в живописи, вербатим в театре и пр.);
– нормой и патологией (в бытии творческой личности, в специфике художественных направлений и методов, к примеру, символисты или романтики, да и все, кто жили в переходные эпохи и чья психика отражала пограничность бытия, а творчество – пограничный характер фантазии).
К важнейшим концептам в таком случае следует отнести:
– личность (что само собой разумеется, ибо она является субъектом как осмысления, так и в некоторых случаях формирования пограничности);
– границу (концепт, предполагающий не только психоэмоциональную сферу, но и такие составляющие, как пространство и время);
– край (концепт, в котором уже нет названных координат, поскольку почва уходит из-под ног, а времени на то, чтобы спастись, – нет) и связанную с этим концептом окраину (это касается России вообще и российской провинции в частности);
– бездну (здесь особо высвечивается то, что находится позади человека, оказавшегося на этом самом краю, и то, чего нет впереди, или, иначе говоря, то, что впереди ничего нет, то есть нет привычного пространства и понятного времени);
– наконец, психологически и философски обеспеченную, хотя называемую вполне по-бытовому край(ность) – своего рода экзистенциальную ситуацию прорыва и срыва.
Обозначенная концептосфера пограничности предполагает обращение к междисциплинарной исследовательской методологии.
Не требует специальных доказательств то, что пограничность – проблема не только художественной деятельности, но и научной. Проблема пограничности как интеграции и, говоря сегодняшним языком, междисциплинарности независимо от формального признания существовала и продолжает существовать во взаимодействующих гуманитарных науках.
Психоаналитическая методология вполне логично входила в фундамент философских концепций начиная с экзистенциализма (например, в рассуждениях М. Мамардашвили [7, с. 50]). И хотя не эта проблема является предметом нашего рассмотрения, нельзя не отметить, что для современной психологии психоанализ стал структурной составляющей не только в качестве операционного материала.