Жульё

В двух комнатах Помрежа и на кухне по стенам тлели светильники с миньонами, полумрак успокаивал, разглаживая морщины, изгонял метания из зрачков.

Мужчины за столом обсуждали непонятные подробности, не таясь, лишь изредка понижая голос. Уставление стола снедью завершилось, Помреж, будто вырвав кухню из когтей полумрака, врубил многоламповую люстру с хрустальными висюльками и бронзой, притаившуюся под потолком.

- Красиво живешь! - возгласил Эм Эм Почуваев. - А девки ничего... Отставник с основательностью рыбака, прикидывающего достоинства снастей, рассматривал предлагаемые стати: крепкие икры, крутые бедра, белые руки, пока еще не размазанные в блин охочими лапищами груди. Определенно, в расположении Почуваева к залеткам сыграл роль полумрак, подготовил к положительному восприятию и при ярком освещении. Помреж сразу засек, что неприступность, даже язвительность Почуваева касательно девиц, истаяли на глазах, ткнул локтем под ребро отставнику, плавно повел рукой жестом конферансье представляющего актера, расхохотался:

- Может разговеешься? Оставлю ночевать! Рюмку налью! Желаешь, напою до поросячьего? А? Решайся, затворник.

Выпить Почуваев никогда не брезговал, башка еще крепкая, мотор не барахлил; особенно ценил при возлияниях обстановку принятия горячительных напитков; у Помрежа все располагало: закусь, водка из морозильника, грибки в плошке с длинной ручкой, теша семужки розовая с желтинкой, просвечивающая, истекающая жиром.

Почуваев замер. Жене доложит, что остался дома, мол, прохватило поносом и решил дачу пропустить, или набрешет, что сновал по городу в виду надобностей предстоящей субботы, припозднился, устал и... поездку перенес на утро. На утро?.. После пьянки ехать и того хуже, понадобится слетать домой, отоспаться, и уж после двигать на дачу, к вечеру или наутро послезавтра...

Брюнетка погладила Почуваева по ежику волос, отставник сжался, как мальчонка, и не припоминалось, когда ж его гладили. Рука Почуваева ответно поползла к черному чулку, обтягивающему ногу, матовому от подчулочной белизны кожи. Девица увернулась, отставник охнул: без рюмки, видать, расторопность снижается, как ни крути, выпадало принять водочку.

Помреж веселился, вознаграждая себя за нервотрепку завершающегося дня.

- Девки! Значитца так! Имена ваши мне помнить не с руки, чего мозги перегружать? Условимся для простоты. Черная будет первая, рыжая - вторая.

- Не рыжая, блондинка!

- Ну, ну, вторая, не бузотерить. Довожу до сведения. Слушать до красноты ушей, то есть напрягаясь и шевеля раковинами, чтоб не пропустить. Почуваев у нас Михаил Мефодьевич, между прочим, ведущий спец по женскому вопросу. Понимающие дамы сообщали, что о-го-го! Так, Мих Мифодич?

Почуваев глупо щерился, находясь на равном расстоянии от того, чтоб вспылить или, напротив, обратить все в шутку. Решил не кобениться. Помреж - хозяин, Помреж угощает, Помреж и девок приволок - надо умерить гордыню. Эм Эм покачал головой, пожалел, что не наделил его Господь даром лопотать всегда остро и смешно, всегда в десятку, чтоб все кругом ржали до колик. Приключение само катило в руки. Отставник тронул рюмаху граммов под сто, мол, наливай, чего время изводить понапрасну. После первого опрокидывания Почуваев освоился, закусил грибком, отметил: неплохи, но до его солений, куда там, решил выказать и себя мужчиной решительным и смешливым:

- А тебе, Вась, которая ж больше по нутру?

Помреж еще крутил рюмку, вроде размышляя принять или воздержаться.

- Как какая? Не понял!

Девицы насторожились. Почуваев смекнул, что вляпался в историю, замолк, подумал, выбрал дожимать:

- Ну какая предпочтительнее глянулась... по тактико-техническим данным.

Девицы не знали оскорбиться ли, хихикать ли, ждали приговора Помрежа. Васька прожег Почуваева изумленным взором, будто внезапно заговорившее полено или заплясавший топор... чудо одним словом.

- Запомни, дружбан, таких девок не делят. Мне, тебе! Ты что? Комунна, брат. Таких употребляют только вместе, как в торговом наборе: чай без манки не моги, одна без другой в работу не идет. Так, дамы? - Помреж обнажил клыки, похоже собираясь щелкнуть лошадиной челюстью для острастки несогласных.

Девицы разулыбались. Почуваев отмяк: дивная компания, пьется всласть, покуролесить, кажись, выпадает, заводной Васек. Руки отставника засновали к столу и от стола, запихивая в разверстый рот всячину из васькиных запасов.

- Первая, - Васька чмокнул брюнетку в шею, - разверстай-ка повторно водочки, поухаживай за генералом. Да... я еще не сообщил высокому собранию? Эм Эм у нас полнозвездный генерал. Американский! Ей, ей, ему на Эльбе вручил сам Эйзенхауэр. Переправу ладили американцы, понтонную, и вдруг шальной "мессер" ухнул, рубанул бонбой, как раз посредине реки, и крепеж понтонный вышиб враз. Тут Эм Эм, как был во всем дорогом, в стылую водищу нырь, а весна ранняя, холодрыга, и... руками свел понтоны и держал вручную, чтоб течение их на разводило, а по верху шли амерканские танки. Как их там?

- Шерман, - подсказал с готовностью Почуваев.

- Во-о! - Помреж потер ладони. - Доложили Эйзенхауэру, хочь империалист, а тоже понимает, что в сапогах да жиденьком исподнем, да шинельке истертой до дыр особенно понтоны не подержишь. Доставить, говорит, мне героя. Прислали американцы просителя. Энкавэдешники посмурнели. Им решать отпустить, Эм Эма или погодить. Вдруг чего сболтнет лишнего, или умыкнут его мериканцы, а может Почуваев единственный в Красной армии, кто может понтоны, наведенные под танки, запросто руками держать? Пахнет потерей для обороноспособности страны. Не годится. Тут шустрый энкавэдешник предлагает лейтенанту Фишеру или Фишману - к тому ж еврей проситель, уже стремно, с евреями глаз да глаз, может, хотят обратить Почуваева в талмудическю веру, а там использовать супротив отечества - мол, готовы принять вашего главкома у нас, какая, мол, разница, где амерканскую тушенку трескать, а водки у нас хоть залейся. Фишман заюлил, еще боле насторожив органы. В общем заявляется Эйзенхауэр, а Почуваева уже отмыли, отчистили, даже успели урок американского языка дать, парень молодой, способный, на лету хватал, на чистом ньюйоркском диалекте доложил генералу: мол, наши пересра... тов... то есть, господин генерал, не пустили, но дело не в этом, а в том, что немецко-фашистский гад не смог нанести ущерб понтонному мосту, и ваши белозвездные шермана проследовали из пункта А в пункт Б безо всяких потерь и нареканий для соединения с частями наступающей Красной Армии.

Генерал раскрывает саквояж, а там китель генеральский с орлами в петлицах и брюки, и ботинки под шнурки, как у них принято, и тот самый Фишер или Фишман отводит Почуваева в сторонку, чтоб не сверкал чреслами, переодевает... энкавэдешники чуть не падают в обморок. Ну, чистый враг, а на кителе Медаль почета, высшая заокеанская награда. Все хорошо, а сапоги Почуваев снять не дает, замер в кителе, прижимает к груди брюки со штрипками, а разуться не решается. Дело ясное - запах для гостей может статься непривычный по густоте, может кто в беспамятство ввергнется? И... выйдет международный скандал на линии соприкосновения войск, хочь и союзных. Тут только Почуваев припомнил, что вымыт и снабжен новейшими портянками. Скидывает сапоги. Фишман правда носом длинным повел, ну что от нехристя ждать? Ботиночки нацепил Эм Эм, шнурки завязал бантиком. Что тут особенно важно? Ботинки эти до сих пор служат, когда Почуваева приглашают в Америку, а его каждый год выписывают на встречу ветеранов понтонных войск и плавсредств времен второй мировой.

Почуваев жрал и пил, Помреж витийствовал, девицы и не смели подозревать обман.

- Каждый год... в Америку, - вздохнула первая.

- Каждый год, - эхом отозвалась вторая. - А ботинки новые до сих пор?

- До сих, - важно подтвердил Почуваев.

- А вы как в Америку, самолетом?

Почуваев погорячился, не согласовал с Помрежем:

- Нет, поездом, в спальном вагоне, курочку жена даст, едешь, жуешь, по сторонам глядишь, не успеешь отоспаться, уже Нью-Йорк... встречает с мясом пирожками, - вспомнились отставнику слова песенки.