Страница 10 из 21
Известно, что Пушкин никогда не стрелял первым. Его считали заговорённым, что отчасти соответствовало действительности. Хладнокровие Александра Сергеевича бесило и будоражило Рылеева. По поведению было видно, что будущий государственный преступник и враг России серьёзно задумал убить Пушкина. Но он наверняка знал и то, насколько подготовлен к стрельбе его противник – Пушкин.
И вот команда «Сходитесь!»
Рылеев нервничал и торопился. Он первым подошёл к барьеру, поднял пистолет и выстрелил в Пушкина. Лишь пуля просвистела, Пушкин поднял, чтобы произвести ответный выстрел. Прицелился… И вдруг, как он впоследствии вспоминал, почувствовал, что прошла злость к Рылееву.
Да, перед ним был низкий пасквилянт, сплетник «хуже старой бабы». Но Пушкин потому и был Пушкиным – «нашим всё», что с молодых лет неизмеримо возвышался над всяким мусором, над всяким отребьем человечества.
Рылеев ещё до дуэли, на всякий случай, поспешил оправдаться. Он уверял, что главным сочинителем был Толстой, а он лишь поверил ему, а потому понёс пасквиль дальше. Конечно, он пытался всё свести к безобидной шутке, пояснял, что не подумал о том, какой резонанс может привести тиражирование выдумки.
Минуты Рылеева были сочтены, но летели они, эти минуты, а Пушкин не стрелял. К тому же Пушкину, словно высший глас был: «Гений и злодейство – несовместны».
И вот юный Александр Сергеевич поднял пистолет и выстрелил в воздух.
Подбежали старый верный слуга, секунданты. Все были поражены поступком поэта. Рылеев был пощажён. Рылеевы, как говорится в Википедии, «дворянский род, восходящий к середине XVI в. Фамилия Рылеев предположительно происходит от прозвища Рылей, не записанного нигде. Вполне возможно, фамилия происходит от слова “рыло”…».
24 марта 1825 г. Пушкин писал Александру Бестужеву из Михайловского в Петербург:
«Откуда ты взял, что я льщу Рылееву?..
Я опасаюсь его не на шутку и жалею очень, что его не застрелил, когда имел тому случай – да чёрт его знал…»
Да, Рылеев, хоть и на словах осознал свою вину, тем не менее выстрелил не вверх, не в воздух – он метил в Пушкина, стремясь его убить.
Вот так завершились две дуэли, исход которых мог быть плачевным. В первом случае положение спас Иван Иванович Лажечников. И ведь представьте, тогда Пушкин был ещё далеко не тем Пушкиным, что в 1837 году. Солнце Русской поэзии только лишь восходило. Но Лажечников сделал всё, чтобы предотвратить дуэль. А вот Данзас не пожелал предотвратить беду. И сколько стенаний по поводу несчастной участи свидетеля жестокого и коварного убийства!
Удивительно, что и руку будущего государственного преступника Рылеева никто не пытался остановить. Рылеев, поливавший грязью Пушкина в литературных салонах, скабрёзно повествовавший о том, как поэта высекли в Третьем отделении, подошёл к дуэли серьёзно, и, повторю ещё раз – стрелял не в воздух, а в Пушкина. Просто промахнулся. Промах – не его милосердие. Промах есть промах. А ведь в школьных учебниках советского периода, когда декабристов превозносили, пытаясь сделать их буревестниками революции семнадцатого года, даже не упоминалось о пошлых сплетнях Рылеева, за которые Пушкин просто не мог не потребовать удовлетворения. Ну и тем более не упоминается о том, что Рылеев – уж если декабристов звать буревестниками – вполне подходит на роль буревестника Дантеса.
Просто Дантеса тщательно готовили слуги тёмных сил, а Рылеев стрелял, потому что, в отличие от Дантеса, если перефразировать слова Лермонтова – «мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал». И как, мягко говоря, уступающий в мастерстве и таланте поэт, завидовал…
И он вполне готов был убить Пушкина. А вот Пушкин, выдержав удар, который прошёл мимо, выстрелил в воздух, пощадив Рылеева. Именно пощадив, поскольку уж Пушкин-то не промахнулся бы.
Тут нужно уточнить ещё один момент. В ту пору Пушкин ещё не проявил себя как соратник государя императора Николая Павловича, как союзник его на самодержавном пути. Слуги тёмных сил Запада пока ещё полагали Пушкина в своих рядах, а потому были равнодушны к исходу дуэли.
Толстой не хотел стрелять в Пушкина
Граф Фёдор Толстой, человек, которого никто не мог заподозрить в трусости, храбрец, легко выходивший на поединки и дерзко глядевший в дула пистолетов, знал, что Пушкин собирается вызвать его на дуэль после своего возвращения из ссылки, и уклонялся от встреч с поэтом, поскольку прекрасно понимал, что перед ним не обычный противник, что убийство Пушкина далеко не лучшим образом отразится на его репутации. Некоторые биографы полагают, что Толстой боялся потерять дружбу со многими литераторами, знакомством с которыми дорожил. Но в то время уклониться от дуэли, не запятнав свою честь, было сложно, почти невозможно. Лишь при серьёзном посредничестве людей влиятельных удавалось расстраивать многочисленные поединки Пушкина. Но в данном случае сложность была в том, что Пушкин же твёрдо решил драться с Толстым. Убедить его отказаться от дуэли было невозможно. Рылеева к тому времени уже не было, его повесили в 1826 году как государственного преступника, пытавшегося вместе с известными сообщниками пустить под откос Россию и организовавшего бунт на Сенатской площади. Да и дуэль уже была с ним, и Пушкин выстрелил в воздух. Но оставался Толстой…
На протяжении всей ссылки в Михайловское он ежедневно тренировался, зная, сколь опасен его противник. Он ходил с тяжёлой тростью, служившей для укрепления руки. Применял и другие различные упражнения.
Мне довелось участвовать в сборных стрелковых командах Калининского суворовского военного училища Московского высшего общевойскового командного училища, и 32-й гвардейской Таманской мотострелковой дивизии. Я был «винтовочником», то есть стрелял из спортивной винтовки так называемый стандарт – из положений «лёжа», «с колена», «стоя». Но мне приходилось наблюдать за тренировками «пистолетчиков». Часами простаивали они если не с пистолетом, то просто с тяжёлым предметом на вытянутой руке, добиваясь, чтобы вытянутая рука стояла твёрдо. В ту пору ещё можно было найти чугунные утюги. Вот идеальный предмет для тренировки.
Это теперь переняли у хилой заграницы подъём пистолета двумя руками – видно, одной на Западе уже не под силу оружие удерживать. А мы с ребятами из сборной команды, если в увольнения попадали несколько человек сразу, заходили в тир и стреляли из духовой винтовки с одной вытянутой руки – и стреляли без промаха.
А у Пушкина было и ещё одно упражнение, которым он увлекался в Михайловском, – упражнение очень результативное. Он описал его в рассказе «Выстрел», в котором немало эпизодов скопированы с личной жизни…
Напомню, что говорится там о герое рассказа – Сильвио:
«Главное упражнение его состояло в стрельбе из пистолета. Стены его комнаты были все источены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные. Богатое собрание пистолетов было единственной роскошью бедной мазанки, где он жил. Искусство, до коего достиг он, было неимоверно, и если б он вызвался пулей сбить грушу с фуражки кого б то ни было, никто б в нашем полку не усумнился подставить ему своей головы. Разговор между нами касался часто поединков; Сильвио (так назову его) никогда в него не вмешивался. На вопрос, случалось ли ему драться, отвечал он сухо, что случалось, но в подробности не входил, и видно было, что таковые вопросы были ему неприятны. Мы полагали, что на совести его лежала какая-нибудь несчастная жертва его ужасного искусства. Впрочем, нам и в голову не приходило подозревать в нем что-нибудь похожее на робость. Есть люди, коих одна наружность удаляет таковые подозрения. Нечаянный случай всех нас изумил».
Так вот это именно сам Пушкин порою, когда лежал на диване, вдруг брался за пистолет, завидев на стене муху, и р-р-аз – одним выстрелом вдавливал её в стену.
Прибыв в Москву по вызову государя в сентябре 1826 года, Пушкин сразу направил вызов графу Толстому, но того в городе не оказалось. Ну а потом за дело взялся друг Пушкина, впоследствии известный библиофил и библиограф Сергей Александрович Соболевский (1803–1870), который и прежде неоднократно предотвращал дуэли поэта. Он не только сумел примирить Пушкина и Толстого, но и подружить их.