Страница 7 из 19
Итак, Малуша в Будятине оказалась где-то в 955 году. Там она будет жить, видимо, до самой своей кончины. Во-первых, правительница Ольга доверия ей не вернет. Во-вторых, каких-либо упоминаний о матери Владимира Святославича, кроме того факта, что именно она и есть его родительница, нет; скорее всего, до 970 года она не дожила. Владимир же о ней никогда (если судить по летописным материалам) не вспоминал, и неизвестно, оставила ли мать в его памяти какой-либо заметный след. Вообще, все, что касается детских и отроческих лет Владимира Святославича, подернуто мраком неизвестности. Вот что ясно, так то, что ни правительница Ольга, ни князь Святослав Игоревич в воспитании и формировании личности своего внука и сына участия не принимали. Но нельзя сказать, что Владимир был совершенно вычеркнут из памяти. Все же в клан Рюриковичей его ввели, т. е. Святослав (позиции Ольги Мудрой мы здесь не знаем) признал Владимира своим сыном официально. Очень может быть, что сделано это было Святославом для того, чтобы досадить всесильной правительнице Руси. И ничего более делать для Владимира отец не стал: в походы с собой не брал, иначе бы это не прошло мимо летописей. Следовательно, есть лишь одна стезя, по которой пролегала жизнь Владимира Святославича на первом этапе – он оказался в сфере забот Добрыни.
О Добрыне на тот период тоже ничего неизвестно. Впрочем, вотчины его не лишили и в дружине он оставался. Значит, опала Малуши на его карьере каким-либо роковым образом не сказалась. А, впрочем, может быть, и сказалась. Например, тем, что Добрыне пришлось оставить Киев и отправиться в Новгород. Когда и при каких обстоятельствах он оказался на берегах Волхова? Это существенно, поскольку при нем, конечно, был и воспитываемый им Владимир. Григорий Прошин в книге «Второе крещение», описывая несколько беллетризированно события 970 года, считает, что именно в том году Добрыня и Владимир впервые оказались в Новгороде: «Добрыня и вовсе казался человеком подходящим: из простых, не богат, двора своего нет…». Вообще-то, наличие вотчины из трех сел (и это только то, что случайно известно, а сколько еще осталось «за пеленой времени»?) говорит о более чем основательной материальной базе Добрыни. О знатности же Добрыни свидетельствует предание и былины – он представитель «большой дружины», т. е. боярин; он не только умен, но и образован; он не только владеет мечом, но и искусно играет на гуслях. В нем присутствует «порода», привычка к власти. Добрыня, конечно, к 970 году уже был полноправным членом русской властной элиты. И, что существенно, он был хорошо знаком новгородцам и весьма среди них авторитетен. Он появляется в летописи словами: «И сказал Добрыня – просите Владимира!» Слова эти обращены были новгородским посланникам. И те даже не подумали сомневаться в его совете: «И сказали новгородцы Святославу – дай нам Владимира!». Определенно, посланцам свободолюбивого и спесивого Новгорода Добрыня был очень хорошо знаком. Кстати, и первые былины о Добрыне новгородского происхождения. Почему новгородцы поверили Добрыне? Не потому ли, что знали его раньше и имели время и возможности (т. е. ситуации) оценить его деловые и интеллектуальные качества? В списке новгородских посадников Добрыня значится в течение восьми лет, начиная с 980 года. Получается, что он занимал некое ключевое место в администрации Новгорода как минимум с 970 года. По летописи Нестора новгородцы просили князем Владимира по наущению Добрыни; Святослав «ответил им – вон он вам», после чего «взяли себе новгородцы Владимира, и пошел Владимир с Добрынею, своим дядей, в Новгород…», – ну а Святослав пошел войной на Балканы. Какое место в управлении Новгородской земли в течение десяти лет (с 970 по 980 год) занимал Добрыня, не ясно. Понятно, что, так сказать, «состоял при князе», но вряд ли его роль ограничивалась пассивным советованием.
Откуда же новгородцы так хорошо знали Добрыню и почему так охотно согласились на кандидатуру Владимира?
Логично предположить, что Добрыня, и, следовательно, находившийся при нем на воспитании его племянник, еще до 970 года был в Новгороде. И если был, то вряд ли гостем. Добрыня – «княжой человек», боярин, и смысл его жизни – в служении. Значит, если он был в Новгороде, то каким-то образом представляя интересы великого князя. Обратим внимание: ни «хазарского», ни «болгарского» следов в былинной биографии Добрыни не прослеживается, что указывает на то, что ни в походе 965 года на Хазарский каганат, ни в войне 966-968 годов с Болгарским царством воевода и боярин Добрыня не участвовал. Возможно, конечно, что в это время он находился в Киеве, т. е. был в окружении правительницы Ольги. Но все же и это представляется маловероятным: Добрыню никак нельзя считать «человеком Ольги». Представляется невероятным, что правительница хотела бы видеть среди своего ближнего круга того, кто в ее сознании связан с ненавистной после предательства Малушей и кому она по этой причине не может полностью доверять. И, вместе с тем, Добрыня сохранил свое положение во властной элите. Отчасти, благодаря своим личным качествам. Но также и потому, что был воспитателем Владимира, т. е. официально признанного великокняжеского сына. Правда, Святослав не хотел видеть нелюбимого Владимира. Не в последнюю очередь это обстоятельство держало Добрыню в стороне от ближнего круга Святослава. Странным получается положение Добрыни: и статус при нем, и несомненно выдающиеся, полезные для государства качества, но только видеть его ни Ольга, ни Святослав не хотят.
В таких случаях самое правильное – отправить Добрыню куда-либо подальше, на окраину, представлять интересы Киева. Исходя из того, что ранние циклы былин, связанные с Добрыней, новгородского происхождения; из того, что на 970-й год и сам Добрыня, и Владимир хорошо знакомы новгородцам, а Добрыня также и весьма авторитетен, следует вывод: более чем вероятно, что Добрыня еще до 970 года в Новгороде, и именно для того, чтобы представлять интересы Киева. Был ли он в Новгороде посадником, занимал ли какую иную должность – этого нельзя сказать. Как, кстати, нельзя сказать, была ли на то время вообще должность посадника. Добрыня будет числиться посадником лишь с 980 года. До него известно только имя некоего Власюка, и было это ровно век до этого. Как управлялся Новгород в течение этого века, практически неизвестно. Известно лишь, что была «кончанско-уличанская система», что было, соответственно, три уровня вечевого схода. Вече может оглашать свою волю, но не может заниматься текущими делами и, следовательно, какие-то должностные лица все же были. Но какие это были должности? И какие это конкретно были «лица»? Мы ничего не знаем о «персоналиях» новгородской власти. Но отчего бы среди этих «персоналий» уже с 960-х годов не числить Добрыню? Дело же, в конечном счете, не в названии должности, а в ее содержании. А статус Добрыни таков, что он мог занимать место весьма значительное. Наиболее вероятно то, что он по должности своей занимался соблюдением баланса интересов Киева и новгородцев. И, надо думать, в соблюдении новгородских интересов весьма преуспел, раз его слову доверяют.
Но важно и вот что: там, где Добрыня, там был и его воспитанник Владимир Святославич. А это значит, что Владимир был хорошо знаком новгородцам еще до 970 года. И совсем уж в духе новгородцев просить князем того, кого они наблюдали в ранние годы, видели, как он входит в возраст. Новгородцы и в дальнейшем будут предпочитать «выращивать» для себя князя в собственной среде. Наиболее успешные князья, скажем, такие как Мстислав Великий, именно на глазах новгородцев и росли. Если это так (а, судя по всему, это именно так), то становление Владимира проходило именно в опасной и динамичной атмосфере вечно озабоченного своей «самостийностью» Новгорода. И еще: новгородские послы хотели себе князем именно Владимира. Их выбор был вовсе не случаен.
Новгород – отличная школа для будущего политика. Особенно, если у ученика найдется хороший учитель: умный, терпеливый, авторитетный. У Владимира такой учитель был – его собственный дядя Добрыня. Можно сказать, что Владимиру очень повезло.