Страница 19 из 61
Но как преподнести такую необычную новость? Да так, чтобы мама не опечалилась, а папа не пришёл в ужас. Приду и скажу: «Мам, пап, знакомьтесь – это Эйнштейн, мой сын». Да, я бы назвала его в честь великого человека – Альберта Эйнштейна. Мало кто знает, что основоположник современной физики не разговаривал до трехлетнего возраста и только в семь лет с трудом мямлил заученные фразы. Мой сын тоже не заговорит рано, особенно после того, как мой отец – обладатель неподражаемого баса и густых бровей, нависнет двухметровым ростом над ребёнком с вопросом: «Кто тут у нас такой сладенький?»
Ну или приду к бабушке и скажу: «Бабуль, вот как ты просила, я остепенилась и выбрала дорогу счастливого материнства». Только первоочередно она подразумевала моё замужество, а не рождение правнуков.
И тут меня осенило: почему я ломаю голову в одиночку? У будущего ребёнка есть отец, и я обязана ему сообщить.
«Привет, ты скоро станешь отцом» – не резковато ли? Вдруг от внезапной радости у него случится инфаркт?! Это заболевание «молодеет» с каждым годом, а я не выяснила анамнез его хронических болезней.
Я стёрла сообщение и написала заново.
«Привет. Ты мечтаешь стать отцом? Тогда спешу сообщить, мечты сбываются!»
Нет, от подобного текста есть шанс на всю жизнь остаться заикой. Делема… Оказывается, сообщить такую новость не так уж легко, причём абсолютно не важно собственной семье или отцу ребёнка.
«Привет. Нам надо поговорить. Это важно.»
Отправив последний вариант, я ходила из угла в угол. Ответ пришёл спустя десять минут.
«Привет. В чем дело?»
В душе проплывали только мрачные тучи сомнения насчёт того, что Илья – ответственный человек. На его глазах мне дважды угрожала опасность, и он ничего не предпринял, чтобы её ликвидировать. А ребёнок – это не приступ удушья от глотка чая и не угрозы разъяренных хоббитов; это большой вклад времени, чувств и денег.
«Нам надо встретиться, это не телефонный разговор…» – ответила я.
Меня настигло крайнее разочарование в нём, как в личности, когда мои глаза пробежались по следующим строкам.
«Я очень занят, можем послезавтра.»
Я не смогла удержаться от сарказма.
«В принципе, можем через девять месяцев в роддоме!»
«Вечером заеду, напиши куда?»
На сердце отлегло. Всё-таки Илья – надёжный человек, и я поторопилась с выводами. Сообщив ему точное время и адрес частной клиники, куда собиралась после обеда в кругу семьи, я направилась на вокзал.
На улице торжествовало тепло. Солнце нещадно слепило глаза, и вся природа заиграла особенными красками. Как давно я не ездила на электричке! Минуя платформу, я зашла в предпоследний вагон поезда. Тамбур, насквозь пропахший сигаретным дымом, словно кричал о помощи скрипом двери, заедающей в одном положении и искусно украшенной отпечатками пальцев.
Я проследовала внутрь и облюбовала себе местечко в среднем ряду у окна. Вагон был почти пустым, не считая первого ряда, где сидела бабушка в затертой одежде и жареным пирожком в руках, и второго ряда, на сиденье которого торчали только ноги в пыльных ботинках. По всей видимости, человек сильно устал, добираясь сюда, и устроился полежать на твёрдых лавках.
Как только состав тронулся с места, набирая скорость, в наш вагон вбежал рослый мужчина с крючковатым носом. Хитрющими глазенками он быстро бегал по сиденьям. За широкими плечами висела хозяйственная сумка, в руках – запакованная коробка. Я сразу узнала в нем торгаша. В студенческие годы тот подсаживался ко мне, предлагая хрустальные стопки, бокалы и другую подобную утварь, а после моего отказа всегда находил время почесать языком. Я дала ему кличку: Гусь хрустальный ввиду поразительного сходства с этим домашним животным.
– Катя! Давно тебя не было видно, – протараторил он, продолжая бегать глазенками по сторонам. – Привет.
– Добрый день.
– Домой едешь?
– Да. Не думала, что вы до сих пор торгуете по электричкам.
– А как же?! Работать-то надо. Сейчас доедем до Сортировочной станции, и я на другую электричку побегу. Ты ведь знаешь, посуда всегда в моде. К тому же я делаю божескую наценку на товар отменного качества. Кстати, тебе бокалы не нужны? Смотри, какие у меня есть новинки!
Он положил коробку на сиденье, доставая из сумки упаковку расписных фужеров для свадебного торжества.
– Гляди. Правда, красота?! Ты замуж-то вышла?
Стоило мне только открыть рот, как он продолжал сыпать вопросами, совершенно не дожидаясь моих ответов. Вероятно, ему нравилось вести монолог.
– Знаешь, какой дом я себе отгрохал!? Ты ахнешь, когда увидишь! Жаль, прибирать в нем некому.
«Навряд ли кто-то сумеет его терпеть 24 часа в сутки» – подумала я.
Оставив попытки вести диалог, я слушала хвастливую болтовню. Он нашёл в телефоне свежую фотографию недостроенного дома, от которого я должна была ахнуть, и показывал мне. Я же глядела сквозь экран телефона, думая, как меня угораздило так вляпаться с Ильей?
– Ладно, Катюш, я побежал! Скоро остановка, а надо ещё два вагона пройти. Если время останется, я вернусь.
"Надеюсь, этого не случится!"
Я уставилась в мутное заляпанное окно, вспоминая Сашу. Неужели он никогда меня не простит? А как же понятие милосердия?... Хотя я не думала о милосердии, когда писала жестокую правду.
Спустя сорок минут я гарцевала по высокой платформе, где меня встречала мама. Её короткую стрижку и красную голову я приметила издалека. Она слегка поправилась и выглядела, как подкаченный атлет в преддверье соревнований. Накрашенные губы в тон волосам и бледная кожа прекрасно гармонировали. После объятий она ещё раз поздравила меня с днем рождения.
– Как доехала, дочка?
– Отлично, чуть не заснула. Очнулась на этапе, когда слюни потекли на стекло…
Мама рассмеялась.
– Пойдем скорее, стол уже накрыт.
– А папа вернулся или по-прежнему бороздит просторы вселенной?
– Нет, дорогая, сегодня его команда уходит в море. Он звонил утром и просил передать поздравления.
Мы шли быстро; от станции до родного двора не больше десяти минут ходьбой. Увидев силуэт нашего дома на окраине деревни, на душе подул теплый ветер. Всё здесь казалось родным; каждая улочка таила в себе ценность воспоминаний.
Вот центральная улица; прямой гладкой линией простирается вдаль, утопая в раздолье лугов. Одинаковые дома из белого кирпича, построенные лет сорок тому назад, вереницей разместились вдоль дороги. По ней мы носились с соседской детворой, играя в прятки. Меня искали дольше всех, когда пряталась за старым колодцем у станции.
Вот две плакучие ракиты у нашего дома. На их прочных ветках висели качели, смастеренные отцом, где я часами исполняла хиты сезона. У деревянного забора, изнурённого временем, притаилась крашеная лавка. Вы думаете, это обычная лавка? Нет, это площадь бессменного караула деревни, где изо дня в день, из года в год её существования «выносятся приговоры» по делам местных жителей. Ничто не ускользает от взора людей, не видящих за собой греха, и, будто от меча на смертной плахе, никто не сможет укрыться от языков тех, кто носит на голове мнимый нимб непорочности (первые ряды безгрешников занимали соседские старушки, в особенности тетя Оля).
И наконец, та самая песочница у дома напротив. В нём когда-то жил мой весёлый приятель Ванька Трошин. Когда его отец сгрузил кучу песка, Ванька принёс машинки, и мы никак не могли наиграться. Признаться, уже в те времена с готовкой у меня не сложилось: куличики я не лепила, а вот гаражи, дороги и ограждения мы возводили с утра и до позднего вечера. И не было тогда подруги лучше, чем соседский мальчик Ванька…