Страница 13 из 13
– В Севастополе, – ответил Прохор.
– Да ты герой! – воскликнул барин. – Эх, я тоже когда-то гусарствовал! В тысяча восемьсот двенадцатом году. Ну и всыпали мы тогда этим безбожным французишкам! И Париж взяли! И я там был. Ну-ка, расскажи!
Прохор начал рассказывать:
– Пока я учился в полковой школе, срок этот не засчитали. А вот когда определили меня в солдаты, срок и пошел. В тысяча восемьсот пятьдесят третьем году я уже отслужил положенное и решил выйти в отставку. Но началась война. Покойный царь-батюшка Николай в пятьдесят четвертом году издал указ, где разрешил в связи с войной остаться в войсках тем из отставников, кто этого сам пожелает. Ну, я и остался. Так бы нога моя была цела. Ан, нет. И я никого в этом не виню. Ведь сам же вызвался… Осенью в правую ногу попала мне английская пуля из штуцера. Так-то рана была невелика, ибо эти новые пули меньше старых, какие в наших ружьях, но раненых было очень много и врачи не успевали. А сами знаете, как на войне бывает. Доктора́ изначально занимаются тяжко раненными, а таких как я – оставляют на потом. Вот и лежал я во дворе лазарета с перевязанной ногой несколько дней, а мимо меня носили тяжко раненных. Но тут приехал какой-то особенный доктор. Потом я узнал, что фамилия его была – Пирогов. Он быстро навел порядок, и меня занесли в лазарет. Пирогов осмотрел мою ногу и сказал, что по ней пошел антонов огонь. Мол, если б сразу вытащили пулю, то ногу можно было бы спасти. А с антоновым огнем – нет. Взял он в руку эдакую зубастую пилку, и оттяпал мне ногу ниже колена напрочь…
Двоепупов, с интересом слушавший рассказ Прохора, вдруг перебил его:
– Слушай, Прошка, а тебе операцию под наркозом делали?
– Нет, – ответил тот. – Не знаю, о чем ты барин говоришь, но мне дали понюхать какой-то гадости, и я больше ничего не помню. Очнулся, а ноги уже нет.
– Вот-вот. Это и называется – эфирный наркоз. Надо же, даже солдатам сейчас делают! В мое время никто про это ничего не знал. Меня вон, под Смоленском саблей рубанули, так рану зашивали на живую. Ох, и натерпелся я тогда! И лекаря за это не придушил и не съел! А тебя за зад Бобик тяпнул и – на тебе!
– Тузик, – виновато поправил барина Прохор.
– Да какая к бесу разница! Продолжай уж, тузикоед несчастный…
– Потом меня вывезли в Бахчисарай и там я еще четыре месяца в лазарете валялся. Затем мне от щедрот государя выдали деревянную ногу, назначили целых десять рублей пенсиона в год и сказали, что я могу идти на все четыре стороны. Я и пошел. Думал, в каком-нибудь городишке осяду, работу сторожа найду… Где там! Инвалиды никому не нужны. Пять лет я скитался и решил все ж вернуться в родные края. Вот и весь сказ.
– Н-да, – протянул барин, прищурив глаза. – Пенсия у тебя, конечно, та еще… Ладно. Возьму тебя к себе писарем, потому что Филька помер, а сам я не справляюсь с бумагами. Руки у тебя целы, посему избу поставишь сам. Лесу я тебе дам, плюс – кормежка. Отработаешь все это. В деревне, я думаю, найдешь, у кого остановиться, пока не обоснуешься. Придешь в усадьбу через неделю, я расскажу, что тебе придется делать. Все понятно?
– Спасибо вам барин за доброту вашу, – с чувством сказал Прохор.
– Это все из-за твоего геройства, – ответил Двоепупов. – Уважаю я героев, кровь за Россию проливших… Да, к собакам моим даже не подходи! Не посмотрю на твою инвалидность, выпорю!
– Так меня ж нельзя пороть, – с достоинством произнес Прохор. – Мой унтер-офицерский статус теперь вольный!
– Ха-ха-ха, – скрипуче рассмеялся барин. – Слов-то каких нахватался! Статус, дуратус, еще коитус вспомни! Эх, Россия-матушка… К твоему сведению, с февраля этого года теперь все вольные. Благодаря манифесту царскому, ни дна б ему, ни покрышки!
Двоепупов злобно сплюнул через левое плечо и добавил:
– Только кому от этого манифеста легче стало – непонятно. Таким, как ты – уж точно не легче… Все, ступай и запомни, если что – выпорю как собаку!
Прохор спросил:
– А вы барин случаем не знаете, что сталось с моими родными, пока меня не было?
– Это с Авдеем Федотовым, что ли? Знаю. Он в пьяном виде на лесопилке под пилу попал. А мать твоя по грибы пошла, и ее волки задрали. Могилки тебе поп Пафнутий покажет.
Прохор, ничуть не удивившись сказанному, поинтересовался:
– У меня еще сестрица была. Жива ль?
– Да, помню, – сообщил Двоепупов. – Беда с твоими родителями случилась более двадцати лет назад. Сестра осталась одна, и я ее замуж выдал за Митьку Фролова. А избу вашу на бревна разобрали за ее ненадобностью.
Прохор молча развернулся и, не попрощавшись с барином, побрел, хромая, к деревенской околице.
В деревне было тихо. Прохор понял, что все крестьяне находятся в поле. Пока он беседовал с барином, солнце склонилось к горизонту и из этого следовало, что скоро народ потянется домой. Инвалиду вдруг сильно захотелось есть. Он взглянул на купол небольшой церкви, видневшийся сквозь ветви деревьев, и подумал об отце Пафнутии.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.