Мажор

- Теория же не оправдалась! - рискнул я возразить, по-прежнему оперируя догмами из известного всем курса истории.

- Не совсем. Сейчас, по прошествии стольких лет, я считаю, что фундаментальной ошибкой его учения была та самая пресловутая благодарность. Во-первых, как ни странно, но фактически очень мало кто испытывает искреннюю благодарность к своим спасителям. Люди эгоистичны. Хотя нет, немного неправильно выразился: просто их "спасибо" недостаточно, чтобы встряхнуть мироздание. Для этого нужны сотни тысяч таких "спасибо". И это если люди нормальные, а то ведь встречаются и такие, которые считают, что им все должны. Я очень надеюсь, что со временем ты научишься их различать. Во-вторых, на мой взгляд, Бейшко вообще неправильно применил термин "благодарность". Это понятие, как мне кажется, ближе к вере. К истовой, фанатичной. И обязательно адресной. Не знаю, обращал ли ты внимание, но все личные клейма мастеров включают в себя полное имя и фамилию. Мое в том числе. Будешь когда-нибудь заказывать - обязательно имей в виду. Это, кстати, одна из причин, почему тебя тоже зовут Петром, а вовсе не потому, что я влюблен в звук собственного имени. И, в-третьих, когда готовили посмертное издание, этих записей в доме Эрика Андреевича так и не нашли, но в своем кругу мы неоднократно этот вопрос обсуждали: действенней всего - посмертное благословление. И я подозреваю, что его убили только для того, чтобы он так и не сформулировал во всеуслышание этот последний постулат. Как бы ни утверждали, что напали на него случайные грабители.

- По твоей логике, когда люди умирают с лозунгом "За веру! За царя! За отечество!" - это самый верный путь для усиления способностей императора! - выпалил я на его откровения.

- Приятно удивлен, - наклонив голову, отец снова изучающе прошелся взглядом по мне, - Чтобы додуматься до этого вывода, мне потребовалось около двух лет.

Пораженно вскинулся. Не ожидал, что мой скоропалительный комментарий попадет в яблочко.

- В тридцатые у Бейшко было много последователей. Но когда пришло понимание, что метод срабатывает далеко не всегда, даже наоборот - исключительно редко, многие от него отреклись. Сам понимаешь: если творить добро не по велению души, а в расчете на корысть, то разочарование наступит быстро. Еще раз повторюсь: люди - эгоисты. К тому же есть несколько ограничений на этом пути: во-первых, всё та же адресность. Умирая за кого-то, человек должен умирать за конкретную личность, а не за абстрактную высшую справедливость или мир во всем мире. Во-вторых, потенциальный рост резерва не бесконечен. На наше счастье правящая династия стара и сильна, чтобы пользоваться этой уловкой, иначе бы мы не вылезали из войн. И в-третьих...

Отец отвлекся, потому что Николай забарабанил в дверь.

- Петр Исаевич, к вам посетитель!

- Потом как-нибудь поговорим еще. Просто знай: иногда добрые дела воздаются сторицей и не в загробном мире. Поэтому, если можешь кому-то помочь, лучше помоги.

Май, это не только последний месяц учебы, это еще и контрольные с экзаменами. За оценки я особо не волновался - все же учителя помнили, кто попечитель школы, и уж на четверку-то всегда меня вытягивали. Но тут вдруг закусило, захотелось доказать что сам по себе что-то стою, да и вступительные в университет принимать на общих основаниях будут. Отец наверняка своему другу напишет, но лучше и самому постараться.

Оглянуться не успел, а уже стою в строю таких же выпускников с аттестатом, разглядывая бумажный вкладыш. Неплохо, в общем-то. Оценки я и так знал, но приятно было посмотреть на листок, где четверок с пятерками было где-то поровну.

- Мин херц! Загудим?!! - хлопнул по спине Сашка, отвлекая от мыслей.

- На выпускном? - скуксился я, - Под бдительным оком директрисы? Ты сам-то веришь?

- А мы после! Девки сессию тоже сдали, завтра звали отметить это дело! Мадемуазель Антонина просила передать, что соскучилась! - заговорщицки подмигнул он.

- Ха, тогда и нормально подготовиться успеем!

Как мы гудели! Не чета унылому выпускному балу, с которого мы слиняли сразу же, как только стало можно.

- Ребята! - Пьяно хохотал я, поливая всех вокруг струей шампанского, - Ребята, я вас всех люблю! Вы самые!

- Самые! - соглашался Сашка, обнимая и целуя сразу двух девушек, - Мин херц! За нас! За нашу дружбу!

- Кабан! - кричали мне из другого угла, - Кабан, иди к нам!

Общага медучилища гуляла вместе с нами, отмечая конец сессии и скорый отъезд на каникулы. Веселье било через край. Я не помню, с кем целовался, не помню, чье тело раздевал, всё смешалось в дыму и в ритме музыки. К трем ночи лишь самые стойкие оставались на ногах, и я вместе с ними.

В четырнадцать, собираясь дать отцу слово, я чуть было сдурья не произнес: "Всегда ночевать дома". Слава богу, мой отец умнее меня, и переформулировал это по-другому: "Спать дома по возможности" и поставил граничное условие: "До конца июня последнего школьного года", то есть этого. Тоже весьма жесткое ограничение, без его ясно выраженного разрешения я не мог ни с классом в поход сходить (а он не разрешил ни разу), ни куда-то надолго отлучиться. Лишь один раз за два года он позволил съездить на трехдневную экскурсию в Екатеринодар, и то, класс кроме педагогов сопровождали Вершинин и Коняев, почти полностью похоронив все шансы повеселиться вдали от родителей.

На практике же моя клятва работала так: если существовала хоть малейшая возможность попасть домой, то нигде в другом месте спать я не мог. Даже когда в "окно" одноклассники клали головы на парты и задремывали до следующего урока, я мог только им завидовать - мне так же сладко покемарить не давало слово. Июнь еще не закончился, а до дома было четыре километра, поэтому я не мог сейчас, подобно Сашку завалиться с девчонками в какой-нибудь комнате, а собирался домой - вымотанный экзаменами и празднованием организм требовал обычного человеческого отдыха.

Сколько потом ни вспоминал эту поездку, сколько ни перебирал ее поминутно, так и не мог понять - почему?!.

Почему я был так спокоен, почему в душе ничто не шевельнулось?

Даже тени предчувствия не мелькнуло!

Ехал себе и ехал, наслаждался тишиной, планы строил...

Никто под колеса байка не прыгал, потому что Машка, наверное, еще сладко спала в своей кроватке...

Вот уже стали видны родные ворота...

Крыша дома, едва заметная за кронами деревьев, вспучилась неряшливыми лепестками в районе отцовской мастерской, выпуская в ночь последнее его творение - летающий механический доспех, закрутившийся безумной огненной каруселью. И я точно знал, кто сидит внутри - пока что пилотировать его мог только один человек.

В свете огненных сполохов стали видны черные фигуры, разбегавшиеся по двору. Самые невезучие сразу вспыхнули чудовищными факелами. В единое мгновение ночная тишина взорвалась воем, криками, матом и выстрелами. Несколько трасс сошлись на парящей фигуре, сделав видимой тонкую пленку защиты.

- Уходи! - засипел я из канавы, куда свалился с началом заварухи, - Уходи...

Доспех еще не был доработан, броню отец обещал без меня не навешивать, и сейчас пули отбивала его личная защита, которая, сколь бы ни была хороша, не рассчитывалась на массированный обстрел.

- Уходи! - молил я.

Словно услышав, мех вильнул в сторону соседнего дома, вырываясь с перекрестья трассеров...

Ну же! Еще немного! Для подзарядки хватит и минуты!

Соседний участок тоже был под контролем нападавших - плотная стена огня встретила порядком потрепанную цель. Перегруженная, сбоящая защита последний раз мигнула и погасла. Летающая машина в отчаянной попытке огрызнулась еще одним веером пламени...

Что бы ни было целью нападавших, они явно рано обрадовались.

Падающий мех еще не коснулся земли, как дом, постройки, даже сам участок взорвались тысячами фонтанов огня, уничтожая все живое на десятки метров вокруг.