Мажор

Кстати! Потянувшись за чистящим артефактом, оного на привычном месте не обнаружил, а перед глазами как наяву встала сцена: вот Сашок вытирает брюки, вот, складывает аккуратно платок по стрелочкам - только в таком положении он заряжался, а вот... я отворачиваюсь, отвлекшись на шум, а он вороватым жестом складывает его себе в карман! И ведь если напомню завтра, то скажет, что машинально!

Дуреха-катастрофа выглядела немногим лучше меня. Пусть в саму лужу она не упала, но путешествие по склону обрыва и для нее не прошло даром: подол платья порван, измазан землей и травой, на одном гольфе не хватало завязочки с помпошкой, на рукаве куртки в районе локтя зияла прореха. Девчонка, оглядывая себя, всхлипывала.

- Не реви! - прикрикнул я на нее, не зная, что делать с женскими слезами, грозившими вот-вот политься потоком, - Считай, сегодня дважды со смертью разминулась. Один раз, когда я свернул, а один раз, когда поймал. Оба раза могла шею свернуть.

- Ты тоже, - тихо произнесла она. То ли узнала, то ли просто разглядела, что я ее немногим старше, но хоть выкать перестала.

- Я? Вряд ли. Давай выбираться отсюда.

Чуть дальше от нас обрывистый склон становился более пологим, и мы с трудом, но вылезли обратно на дорогу. Учитывая, что кроме байка, мне приходилось постоянно подпихивать это несчастье, то к концу восхождения о хмеле напоминало только несвежее дыхание. На кромке дорожного полотна остановился перевести дух и с ужасом заметил, что туман, подхваченный утренним ветерком, постепенно редеет. Ёпт! Как же все одно к одному-то складывается! Под прикрытием тумана я еще мог рискнуть вернуться в таком виде домой, но если он уже здесь в низине расходится, то в нашем квартале, стоящем значительно выше, наверняка уже не скроет! И даже если дядька Раф с Николаем промолчат, то любопытные соседи точно не пропустят такое событие и доложат отцу, еще и приукрасив детали - на нашей улице сплошь жили кумушки, которых хлебом ни корми, а дай только сунуть нос в жизнь других! И вставали они обычно рано-рано, нет чтоб поспать подольше!

Брошенный велосипед валялся на обочине. Из опрокинутой банки, стоявшей раньше в корзине, на землю натекла приличная лужица молока, которую нагло лакала бродячая кошка. Девчонка при виде этой картины опять собралась реветь.

Дура! За одно утро дважды чуть не попрощалась с жизнью, а собиралась устроить трагедию из-за пары литров молока!

- На! - выгреб из кармана мелочь и протянул плаксе, - Купишь еще.

- Ты что?! - отпрянула она.

- Из-за меня же, - мотнул головой на причину слез и брезгливо поморщился, когда грязные пряди хлестнули по лицу.

- Пойдем ко мне, отмоешься хоть немного, - произнесла она, затравленно глядя на протянутую ладонь с монетами.

А это мысль! Ухватил девчонку за руку, насильно вложил в холодную перепачканную ладошку деньги и скомандовал:

- Веди!

Ехать оказалось недалеко - буквально три дома. Запустив меня в едва теплую со вчерашнего вечера баню, девчонка исчезла, пропищав, что скоро вернется. И на фига она мне? Спинку потереть, что ли? Но вскоре забыл обо всем, добравшись до теплой воды. Кайф!!! На отходняке, да еще пока двигался, не замечал, как продрог, а тут разом застучали зубы, и с ног до головы покрылся мурашками.

На приведение себя в порядок потратил все остатки из прогретого бака - домываться и полоскать одежду пришлось в холодной воде. Кожаную куртку, как мог, оттер хотя бы снаружи, рубашку теперь только на выкид - жижа оказалась на редкость стиркоустойчивой, но добраться до дому - сойдет. Зато ткань на ней воду не задерживала, и достаточно было пары энергичных встряхиваний, чтобы она стала почти сухой. Открытым остался вопрос с джинсами. Полоскание в трех тазах им мало помогло, разве что грязь теперь не концентрировалась на задней части, а равномерно была распределена по всей поверхности. И, разумеется, сколько их ни выжимал, с них по-прежнему продолжала капать вода.

Для оценки результатов своих трудов выбрался в предбанник - светильник в парной явно знавал лучшие времена. Протягивая штаны к чуть более яркой лампочке, нос к носу столкнулся с малявкой, раскладывавшей на лавке ветхое застиранное полотенце. Та жалобно взвизгнула и покраснела так, что я начал волноваться за ее здоровье, а потом пулей вылетела за дверь, выронив темный сверток. Покосившись на прополосканные и зажатые в руках трусы и джинсы, пожал плечами: не думала же она, что я в одежде мыться буду? Но вскоре переменил о девчонке мнение в лучшую сторону: брошенный сверток при поднятии оказался штанами от робы. Дешевыми, поношенными, великоватыми, зато сухими и чистыми. А если не приглядываться, то и за джинсы издали сойдут.

Несчастье звали Маша, и училось оно в восьмом классе нашей же школы.

- Чаю выпьешь? - спросила она меня, когда с церемонией знакомства было покончено.

Посмотрел на занимающийся рассвет, на передумавший расходиться туман и сказал:

- А, давай!

Скрыть ночную отлучку дома уже вряд ли удастся, а минутой больше - минутой меньше - роли не играет. И слегка убрать запах перегара тоже не помешает.

В летней кухне - а в дом меня не пригласили - оглядел приготовленный натюрморт: два стакана, закопченный чайник и блюдце с четырьмя черными сухариками. И еще полный молочник - видать успела, пока я отмывался, по новой сгонять за молоком. Сама она, кстати, платье переодела, но гольфы на ней остались те же - с грязными разводами и одной сиротливой кисточкой. И почему-то эта кисточка так и лезла на глаза, притягивая внимание.

В утренней промозглой сырости чай остыл моментально, и я почти залпом выхлебал свой стакан, не притронувшись к сухарям. Если честно, дома я бы и барбосу постеснялся такой дать, но не взял не поэтому. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что семья здесь живет бедная. Об этом кричала и сервировка стола, и Машина одежда, и общая обстановка. Объедать тощую девчонку показалось мне кощунством.

- Спасибо за чай, - отставил я стакан, - Поеду. Когда удобно будет штаны вернуть?

- Ммм... - почему-то без труда догадался о ходе ее мыслей. Любопытные соседки жили не только в моем квартале.

- Завтра с утра за молоком поедешь? - уж один-то день могу и встать спозаранку.

Маша, покраснев, кивнула.

- Тогда до завтра.

- До завтра, - тихо произнесла она.

Незамеченным проникнуть домой не удалось - в прихожей среди рассыпанной с полки обуви и пустых бутылок сидел пьяный в зюзю старик и плакал.

- Сынок! - обрадовано вскинулся он, взмахивая унизанными перстнями кистями рук и пытаясь подняться с пола, - Живой, слава богу!

Поодаль, отчаянно переминаясь с ноги на ногу, стояли два громилы и не решались к нему подойти. Могу их понять: пусть им по сороковнику, а отцу почти восемьдесят, пусть они в прошлом тренированные убийцы, а он никогда к физической силе не стремился, но Петр Исаевич Романов и сейчас считался одним из самых опасных людей в империи. А любое из его колечек могло от непонравившегося ему человека и пепла не оставить. Прихватив, правда, пару кварталов заодно, но кто из нас совершенен? И даже если отнять его перстни, пуговки, цепочки и браслеты, он, вполне вероятно, был артефактом сам по себе. Это, конечно, только мои домыслы, но проверять я точно бы не взялся. И другим бы не советовал.

Да, этот с виду немощный старик - мой отец, великий и ужасный Петр Романов собственной персоной, чьим жалким подобием я являюсь. Когда-то давно шестидесятитрехлетний профессор артефакторики женился на собственной несовершеннолетней студентке, что повлекло за собой грандиозный скандал, переезд в глушь и в конце концов - меня. Надо, впрочем, признать, что до смерти матери он так не выглядел. Одаренные в большинстве своем после определенного возраста смотрятся не на свои года, а так, как себя ощущают. И пять лет назад этот человек в одночасье из цветущего мужчины превратился в ту развалину, что я вижу сейчас.

Долгое, очень долгое время я считал, что это справедливо.