Страница 4 из 8
Я помню, что я плакал. Дед улыбался, гладил меня по голове сухой сильной ладонью.
– Ничего, бичо, ничего.
В Москву я въехал во сне.
Становление
Все, что мне раньше рассказывали о Москве, оказалось сразу же по приезде или впоследствии, с годами, не так, не совсем так или совсем не так.
Я приехал, остановился у родственников и через две недели, имея диплом, поступил в аспирантуру. Никто не требовал у меня взяток за поступление. Мои учителя вызывали во мне уважение, мои однокурсники – дружбу или влюбленность в зависимости от пола, и я прожил в этом городе шесть лет, которые промелькнули, как один длинный день. Все шло по плану, иначе и быть не могло.
Точно так же, по плану, прошли и последующие пятнадцать лет, в течение которых я перестал быть стажером в коллегии адвокатов и стал адвокатом, перебрался из чужого офиса в собственный, пересел с общественного транспорта на личный, завел секретаря, двух помощников, уборщицу Зульфию, тигрового питона Баффи, привычку курить сигары, выступать на телевидении и радио и никогда не жениться.
Если бы меня спросили о деталях, мне было бы почти нечего сказать. Возможно, потому что все эти пятнадцать лет я был занят.
Помнится, работы было много всегда, с самого первого дня, и со временем становилось все больше. Однако, начиная с момента приезда, я неизменно, несмотря ни на что, раз в год ездил к родителям в Батуми на месяц.
Первую неделю по приезде всегда было трудно: Москва не отпускала. Однако я был настойчив: по одной и той же тропинке я приходил к морю, садился в тени одной и той же скалы и по нескольку часов в день делал одно и то же.
Я делал Ничего.
Это великое искусство сильно недооценено в наши дни. Человеку необходимо назло суетливой ежедневности иногда остановиться, сесть у моря и начать вдумчиво, не спеша, не пропуская ни одного самого маленького мгновения, делать Ничего.
Делание Ничего занимало обычно два-три часа в день, и, когда мне казалось, что я сделал на сегодня уже достаточно, я собирался и уходил.
Тридцать дней в году дома исчезали из моей жизни так же быстро, как исчезают куда-то сквозь пальцы зажатые в кулак песчинки, которых вот только что был полный кулак, а теперь их едва хватает, чтобы пересыпать в другую ладонь, и можно сосчитать по пальцам.
Дома меня ждали покой и неспешное течение счастливо сложившейся жизни, наблюдая за которой, казалось невероятным, что там, в Москве, меня ждет совсем другая жизнь: суета, сутолока, иногда совершенно чудовищная по своим масштабам неразбериха взаимоотношений Человека и Закона. Поначалу я вел несложные гражданские и административные дела, затем начал брать и уголовные. Вначале я работал на имя, потом имя начало работать на меня.
Работы всегда хватало и становилось больше и больше. Я зарабатывал все больше. Я знал все больше. Я становился увереннее в себе. В моих клиентах значились известные и состоятельные люди Москвы, и здесь, как и везде, все тоже шло по плану. Я работал днями и ночами все эти пятнадцать лет, чтобы Москва приняла меня, и это в конце концов произошло. Меня все чаще приглашали на телевидение, я мог позволить себе вести несколько дел безо всякой платы, из чистого альтруизма, просто потому, что мне так хотелось.
При этом я чувствовал, что увяз.
Нет, дела о разделе «звездного» имущества, нелегальном строительстве, иск брата на брата своего – это хорошо. Заработок. Работа. Я по-прежнему делал Свое Дело.
Но…
Пожалуй, последний миф среднего возраста – миф о том, что твое дело, которым ты занят, дает тебе свободу. Если однажды ты сделал правильный выбор и это – действительно твое, а не чье-либо чужое дело, то забудь о свободе: ты будешь работать всю свою жизнь, ежедневно, без выходных, отпусков и увольнительных. Твое Дело отнимет у тебя то, что в телевизорах и кухнях принято звать свободой – право на некомпетентность, поверхностность суждений, запланированный отпуск. Взамен ты получишь лишь одно – репутацию. А это – еще больше работы.
Я зарабатывал внушительные деньги и не намеревался останавливаться. Я практически перестал общаться со многими из друзей прошлого. Не потому, что стал снобом и не желал тратить на них время, а потому, что они один за другим исчезали из моей жизни за символическую плату. Мне порой кажется, что они даже не догадывались, что продешевили, и просто продолжать дружить со мной могло быть для них более выгодным вложением, чем разовый «заработок». К слову сказать, выглядело это слишком банально, чтобы уделять описанию этой процедуры пару страниц. Если коротко: «друг детства» звонил спустя 20–30 лет тишины с фразой: «Шота, привет! Помнишь меня? Я – Георгий! Ты куда пропал, сто лет не виделись! Надо встретиться!» Ну а на встрече (иногда на первой, иногда на второй, если «друг детства» любил «многоходовки») звучало: «Слушай, очень нужны деньги! Одолжи на месяц пару тысяч евро, до конца марта верну!» Отдавал, глядя с грустью в глаза друга, потому что знал: вижу его в последний раз в жизни. Иногда хотелось сказать: «Возьми не в долг, а просто так. Только не пропадай».
Но рано или поздно мы взрослеем, оставляя в прошлом воспоминания, понимая, что реальность изменила тот вчерашний день, когда ты носил розовые очки и все вокруг казалось неизменным и постоянным. Такой день наступил для меня во время очередной встречи одноклассников (которая происходила стабильно раз в десять лет). На этой злосчастной встрече мне пришла в голову мысль оплатить полностью все расходы по встрече друзей, хотя среди моих одноклассников было принято организовывать это мероприятие вскладчину. Поступил так не потому, что был богаче всех, а просто потому, что накануне выиграл процесс и получил хороший гонорар. Как говорится, на радостях. На следующий день большая часть одноклассников говорила: «Шота стал мажором, понтуется перед нами». Вот тогда-то и наступило время повзрослеть и четко очертить круг общения, исключив из него всех посторонних (хоть когда-то и бывших близкими) людей.
И тогда, и сейчас мне глубоко безразлично чье бы то ни было мнение относительно того, как я живу.
Вероятно, это – что-то врожденное, и я родился с этой чудесной мутацией психики, позволяющей мне избегать душных романтических рефлексий: если человек переставал быть мне интересен, я переставал с ним общаться. Жизнь искалечила многих, и у меня нет времени на сожаления по отношению даже к самому себе. Зовите меня высокомерным, жестоким, зовите меня, как вам угодно, судите меня, если считаете вправе, но я теперь как минимум не корчусь от неловкости при встрече с однокашниками раз в десять лет, мучительно выбирая слова и мечтая только об одном – как бы поскорее расстаться еще на десять. Некоторые из моих однокашников стали куда богаче меня. Они трижды женаты, имеют сеть магазинов и любовниц, не платят налоги и, подмигивая, приглашают меня через Facebook в баню с проститутками. И раньше, не имея денег, они не были особенно умны, теперь же, добравшись до, как им кажется, больших Денег и убедившись, что Деньги решают все, что способна измыслить их мещанская фантазия, их самомнение распухло до поистине невиданных размеров, не позволяя им видеть ничего дальше собственных животов и телевизора.
И увидев там меня, они стали звонить мне, фамильярно хохотать в трубку, при встрече непременно похлопывать по плечу и просить взять их дело.
Иногда я соглашался и тогда назначал огромные, немыслимые, баснословные, ничем не оправданные гонорары, чем вызывал… уважение. Вначале я не мог взять в толк, в чем здесь секрет, потом вдруг понял, что сама возможность заплатить кругленькую сумму легко, не задумываясь, за пустяковое, в общем-то, дело, почти исключительно из желания рассказать всем-всем-всем, что «Горгадзе – мой адвокат», может доставлять некоторым людям удовольствие, за которое они будут готовы заплатить.
Иметь все! Вот девиз этого типа людей. Девиз этот, это тайное слово – главное слово в их лексиконе. Они не глупы – о, отнюдь! – они проявляют поистине демоническое хитроумие, продавая и покупая все, что ни встретится на их пути. Как саранча, они имеют все и всех, все больше и больше убеждаясь во всемогуществе Денег, пока, наконец, окончательно не перестают видеть разницу между собой и Деньгами.