Церковные песнотворцы

Преподобный Дамаскин не может не назвать наряду с упоминанием всероднаго Адама праотцев наших, людей Ветхого Завета, прообразовавших Христа и Его спасительную Жертву. В тропарях пасхального канона присутствует и богоотец Давид, который в восторге скачет пред сенным (прообразовательным) ковчегом. Здесь же и обращение к именам пророков Аввакума и Ионы; здесь образ отроков в пещи Вавилонской соединяется с идеей бессмертия: и страстию смертное в нетления облачит благолепие.

Но преподобный Иоанн Дамаскин – сын Нового Завета, и потому образы этого Завета в значительно большей мере обладают его сердцем и поэтическим вдохновением. Дамаскин неоднократно вспоминает жертвенный подвиг жен-мироносиц в ночь Христова Воскресения. Он приглашает в ирмосе 5-й песни встать рано, глубоким утром, и уподобиться мироносицам, только вместо вещественного благовонного мира принести Христу песнь: Утренюем утреннюю глубокý, и вместо мира песнь принесем Владыце»[133]. А в тропаре 7-й песни он даже более подробно излагает весь путь, скорбь и слезы жен-мироносиц: Жены с миры богомудрыя вслед Тебе течаху; Егоже, яко мертва, со слезами искаху, поклонишася, радующияся Живому Богу, и Пасху тайную Твоим, Христе, учеником благовестиша[134].

В Воскресении Христовом все ново, и потому Святой песнописец с такой теплотой запечатлевает все, что относится к этому Новому Завету между Богом и людьми. В своем боговдохновенном произведении он находит даже место, чтобы сказать духовно-поэтическое слово о природе Божией, о спасительной и светозарной ночи, провозвестнице светоносного дня, а говоря о самом дне Воскресения Христова, возвышается до стиля пророков и называет этот день царем и господом всех суббот в ирмосе 8-й песни. В этой песни уже отмечается тот подъем к вершине пасхального канона, который завершится в 8-й песни приглашением испить нового виноградного плода, иначе – Божественного веселия и Царства Христова: Приидите, новаго винограда рождения, Божественнаго веселия, в нарочитом дни Воскресения, Царствия Христова приобщимся[135].

И вот вершина канона – 9-я песнь с призывом в Новый, таинственный Иерусалим, который должен светиться, так как его осияла слава Господня: Светися, светися, новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе возсия[136]. Может быть, слова эти и не требуют перевода, так как воспринимаются не столько слухом, сколько глубоким чувством души. Это – уже таинство будущей жизни, Новый Иерусалим тайнозрителя Иоанна Богослова. Здесь, в заключительной песни канона, Преподобный нашел особую форму, особую силу для изображения этого Нового Иерусалима из Откровения. О Царстве вечной жизни песнописец уже говорил выше, в 7-й песни; там он повествовал об умерщвлении смерти, разрушении ада и начале вечного жития, но только в заключительной песни канона выражение этого начала вечной жизни, дарованной Христом, достигает своего апогея.

Два последних тропаря канона начинаются восклицанием О! Это восклицание по-гречески изображается омегой (w), заключительной буквой греческого алфавита. Омега знаменует одновременно и восклицание, восторг Преподобного песнописца, и окончание, предел его канона. Таинственно это восклицание; оно означает и Христа, Который есть Альфа и Омега нашей жизни.

В обоих упомянутых заключительных тропарях – воспевание жизни со Христом до скончания века: О Божественнаго, о любезнаго, о сладчайшаго Твоего гласа! С нами бо неложно обещался еси быти до скончания века, Христе[137]. А последний тропарь – О Пасха велия и священнейшая, Христе! – есть еще и молитва о приобщении Христу в невечернем дни Царства Христова. Этот тропарь настолько велик и проникновенен, настолько потрясает сердце, что, по существу, не имеет себе подобного во всей песнотворческой литературе:

О Пасха велия и священнейшая, Христе! О Мудросте, и Слове Божий, и Сило! Подавай нам истее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего»[138].

Приведенный нами посильный разбор пасхального канона святого Иоанна Дамаскина имеет своею целью показать, что он, написанный с высоким вдохновением, при всей его разнообразной тематике является в то же время весьма органично построенным произведением, в котором можно выявить начало, своего рода вступление, далее – развитие различных тем, в том числе некоторых основных, руководящих, и, наконец, завершение с обращением ко Христу – Пасхе велией и священнейшей. Продуманной внутренней композиции канона соответствуют богатство и сила его словарного состава.

Канон в Неделю Фомину

Развитие отдельных идей, намеченных в пасхальном каноне преподобным Иоанном Дамаскиным, можно наблюдать в другом его произведении, относящемся к Неделе Антипасхи, Фомину воскресенью, в каноне праздника. Этот канон, помеченный именем Иоанна-монаха, не разбирается подробно в работах русских богословов и знатоков церковной письменности. В основном труде преосвященного Филарета, архиепископа Черниговского, «Историческое учение об отцах Церкви» он не показан даже в примечаниях, хотя именно в этих примечаниях маститый богослов с уверенностью высказывается о том, что Иоанн Дамаскин по своему глубокому смирению часто подписывал свои каноны именем Иоанна-монаха и что эти каноны «принадлежат знаменитому, но смиренному певцу Дамаскину»[139]. Только в своем специальном труде о песнописцах и песнопениях Греческой Церкви преосвященный Филарет делает указания, ссылаясь на мнение преподобного Максима Грека, что канон Недели Фоминой принадлежит перу преподобного Дамаскина[140].

Канон этот очень небольшой, содержит всего 26 тропарей; формально он посвящен святому апостолу Фоме, его осязанию язв Господа (14 тропарей), но по существу своему канон праздника Антипасхи есть воспевание Святого Воскресения Христова, воспевание тех сторон этого великого события, которых песнописец не смог коснуться в своем торжественном боговдохновенном произведении – пасхальном каноне. Канон Антипасхи исполнен глубоких созерцаний и размышлений Преподобного песнописца о том, чтó даровало миру Воскресение Христово.

Он и начинается раздумчивым пением первого ирмоса Поим, вси людие, от горькия работы фараони, а затем – глубоко поэтического первого тропаря: Днесь весна душам, занé Христос от гроба, якоже солнце, возсияв тридневный, мрачную бурю отгна греха нашего. Того воспоим, яко прославися[141]. Никто не может остаться равнодушным к поэзии этих исповеданий преподобного Иоанна. В службе церковной несколько необычно слышать подобное воспевание природы Божией, однако это не только образ весны как времени года, но преимущественно образ весны души, потому что Христос воскрес из гроба. Здесь образы весны, солнца и мрачной бури насколько означают земную, зримую природу, настолько же приближают понимание незримого таинства Воскресения. Христос – яко солнце; мрачная буря – наши неправды, а весна природы – весна наших душ. Случалось наблюдать, как суровые иноки, во всем верные заветам Христовым, радовались и утешались подлинным духовным утешением от необычайных слов этого канона.

Царица времен, – утверждает в радости духа творец канона дальше, – светоносному дню, дней же Царю явственнейши даронося, красит избранныя люди церковныя, непрестанно поя воскресшаго Христа»[142]. Здесь выражено именно то, о чем мы сказали выше: радует сердце церковных людей весна – царица времен – тем, что приносит в дар Царю дней воспевание Христа воскресшего.

133

Там же. Ирмос 5-й песни. – Ред.

134

Там же. Песнь 7, тропарь 1.– Ред.

135

Там же. Песнь 8, тропарь 1.– Ред.

136

Там же. Ирмос 9-й песни. – Ред.

137

Там же. Песнь 9, тропарь 1.– Ред.

138

Там же. Песнь 9, тропарь 2.– Ред.

139

Филарет (Гумилевский), архиепископ. Историческое учение… Т. 3. С. 204–205, примеч. 43.

140

См.: Он же. Исторический обзор… С. 206.

141

Триодь Цветная. Неделя Фомина. Утреня. Канон. Песнь 1, ирмос и тропарь 1.– Ред.

142

Там же. Песнь 1, тропарь 2.– Ред.