Высшая школа и государство. Глобальное и национальное измерение политики

Проблема заключается в том, что в подобного рода рейтингах непропорционально большое внимание уделено «большой науке», притом, как правило, англоязычной и относящейся почти исключительно к сфере математического и естественнонаучного знания. В результате решающим становится то, сколько денег тратится на исследовательские проекты в различных университетах, и это выдаётся за свидетельство превосходства одного университета над другим.

Увлечённость рейтингами связана, на наш взгляд, с двумя взаимосвязанными моментами в ведущихся по всему миру дискуссиях о роли университетов в условиях глобализации и «экономики знаний». Во-первых, это поверхностное суждение о том, что университеты сражаются друг с другом в рамках определённой формы мировой конкуренции, что, в свою очередь, является следствием широко распространённого утверждения о главенстве цели достижения конкурентоспособности национальной экономики. Сам употребляемый здесь язык свидетельствует о меркантильном подходе к интеллекту страхе «утечки мозгов», возможном интеллектуальном опустошении страны вследствие более быстрого и эффективного развития других государств. Интересно, что такой подход стал за последние два-три десятилетия доминирующим в публичном дискурсе, и это несмотря на то, что науке и образованию внутренне присущ дух корпоративизма и сотрудничества, обмена достижениями и опытом успешной деятельности.

Во-вторых, необходимо отметить растущее недоверие к рациональной аргументации, часто рассматриваемой в качестве завесы для групповых интересов или формы элитарного высокомерия, и замену его любого рода числовыми индикаторами, которые создают видимость объективности и в соединении с идеей конкуренции могут лечь в основу рейтингов. В результате, как отмечает С. Коллини, сегодняшнее руководство университетов «следит за рейтингами так же пристально, как футбольные менеджеры за таблицей командных соревнований, а само "турнирное" положение часто служит оправданием изменений политики»[52].

Не случайно в ряде стран органы государственной власти объявляют чуть ли не главной целью государственной политики в сфере высшего образования попадание «своих» университетов в рейтинг, создание условий (в том числе – финансовых) для их равной конкуренции с американскими «тяжеловесами». И опять же речь идёт прежде всего о научных исследованиях в области биологии, физики, медицины и т. п., что и определяет инвестирование именно в эти сферы. В результате многие параметры, по которым университет может представлять собой ценность для общества и играть важную роль в интеллектуальной жизни страны, игнорируются. Так, в Великобритании основные споры ведутся по поводу того, насколько Оксфорд и Кембридж могут на равных «соперничать» с Гарвардом и Стенфордом[53]. Вопрос же, насколько университетская система отвечает потребностям общественного развития конкретной страны, нередко остаётся за скобками. Тем более, что ответ на него вряд ли возможно оформить в числовую, псевдообъективную форму.

Таким образом, современные университеты всё в большей степени теряют свою уникальность, которой они характеризовались на протяжении столетий, и обретают всё большее сходство с другими большими организациями. Признание этого факта, на наш взгляд, требует нового осмысления роли и места университетов в национальном, региональном и глобальном социуме, определения оптимального соотношения в его рамках науки и образования, личного и общественного блага. А это, в свою очередь, делает необходимым попытаться не только спрогнозировать основные направления развития вузов, но и смоделировать их базовые характеристики. В этой связи хотелось бы обратить внимание на идеи, высказанные профессором Индийского технического института Рукмини Бхая Наир по поводу пяти идеальных моделей университета XXI века.

Первая модель – «Позитивность действия» (The Positivity of Doing) – строится на том, что овладение студентами теорией является лишь фундаментом для практической деятельности, которая играет ключевую роль в овладении профессией. Вторая модель – «Сообщество равных» (The Community of Equals) – основана на понятии равенства. Третья модель – «Интернет, или виртуальный университет» (The Internet or Virtual University) – ставит во главу угла технологические инновации, которые, собственно говоря, и определяют логику и характер учебного процесса. В четвёртой модели идеального университета – «Дух поэта» (The Spirit of the Poet) – основное внимание уделяется воспитанию студентов, формированию у них таких качеств, как сострадание и сопереживание. И, наконец, пятая модель – модель «Путешествующего университета» (The Travelling University) – предоставляет свободу смены ролей, позиций и места нахождения студентов и преподавателей (т. е. то, что сегодня называется академической мобильностью).

Все эти модели университета будущего противопоставлены одной – «модели 0.0», ориентируясь на которую сегодня работают почти все вузы. Профессор Наир даёт ей не слишком поэтичное название – «Стандартная мясорубка» (Standard «Meat-Grinder»), поскольку в ней совмещены все наиболее стандартные и не слишком эффективные формы управления и работы со студентами. Особо подчёркиваются присущие этой модели извечные бюрократические проблемы и неразумное решение ориентироваться главным образом на балльно-рейтинговое оценивание студентов.

В идеале университет XXI в. должен сочетать в себе базовые характеристики всех пяти моделей, а именно:

– ориентированность на практику;

– равноправие участников учебного процесса;

– высокий уровень инновационности и технологичности обучения;

– воспитание нравственности;

– неограниченность возможностей, в том числе исключение пространственных барьеров.

§ 3. Соотношение глобального и национального в реформах высшей школы: теоретическое осмысление стратегических вызовов

Влияние глобализации на систему высшего образования не вызывает сомнения, однако единой точки зрения относительно его причин и последствий для университетов в различных странах мира пока не существует. В то же время можно выделить несколько доминирующих подходов, с помощью которых, хоть и в разной степени, можно объяснить этот феномен. Рассмотрим несколько подробнее каждый из этих подходов.

Первый из них – это теория мировых систем, в рамках которой даётся объяснение динамике глобальной экономики как социальной системы. Данный подход в значительной степени стал реакцией на неспособность популярных во второй половине XX в. теорий «модернизации» (У. Ростоу и др.) и концепций «зависимого развития» (Р. Пребиш, Ф. Кардозо, Т. Дос Сантос и др.) решить проблемы современного мира, в первую очередь – объяснить разницу в уровне развития между «первым» и «третьим» мирами. Основное внимание в рамках анализа мировых систем уделяется капиталистическому миру-экономике, единственному из миров-экономик, который не только выжил, но и победил остальные социальные системы, «втянув» их в себя. Составными частями этой мировой системы являются ядро, полупериферия и периферия. Слабое развитие периферии (или стран «третьего» мира) является результатом их эксплуатации странами растущего капитализма (зона центра) через разделение труда, извлечение прибавочного продукта и создание рынка для распространения продуктов технологически развитых стран. Мировая система, подразделённая на ядро, полупериферию и периферию, характеризуется отношениями гегемонии и соперничества[54].

Идеи гегемонии, ядра, периферии, использования государственного аппарата для сохранения существующей экономической структуры мира применяются и для объяснения тех процессов, которые происходят под влиянием глобализации в высшем образовании[55]. Чаще всего эти исследования концентрируют своё внимание на влиянии транснациональных организаций на экономические, политические и социальные изменения и то, каким образом они затрагивают систему высшего образования.

52

ColliniS. What Are Universities For? -L.: Penguin, 2012. -P.18.

53

См., напр.: Bradwell P. The Edgeless University: Why Higher Education Must Embrace Technology. – London: Demos, 2009; Bre