По вере его

Нацу задумался. Ночевать в офисе надоело, а квартира больше напоминала склад, чем жилое помещение — он просто свалил все привезённые вещи в одну кучу, решив разложить их по местам позже. Туда ехать ему тоже не хотелось. Поэтому оставалось лишь одно — кивнуть, выдавив из себя жалкое подобие улыбки:

— Я согласен на диван.

Через десять минут он поднимался на второй этаж (Штраусы жили в том же доме, прямо над кафе) в сопровождении радостно тараторящего Эльфмана — тот, забыв о строгом наказе Миры не утомлять гостя, спешил поделиться новостями, но Нацу его почти не слушал, лишь изредка кивал, создавая видимость участия в разговоре. На его счастье, с приготовлениями было закончено довольно скоро, ему пожелали спокойной ночи и оставили одного.

Сознание отключилось, стоило лишь голове коснуться подушки. Ночь прошла без сновидений и впервые принесла долгожданный покой. И странным образом выхолодила все мысли — в голове было пусто до хрустального звона; тело же, словно после большой физической нагрузки, отяжелело, налилось свинцом, требуя проявить к себе сострадание и не заставлять его покидать действительно удобный диван. Нацу, помедлив немного, посмотрел на часы. Восемь утра. Будь сегодня выходной, он, наплевав на условности, провалялся бы до тех пор, пока не показались хозяева, но календарь неумолимо напоминал — всего лишь вторник, а значит, вставать всё же придётся.

Со стороны кухни уже довольно долгое время доносилось негромкое пение — именно оно и стало причиной пробуждения. Женский голос — не сильный, но довольно приятный — с чувством выводил какую-то старинную балладу. Нацу никогда не слышал, как поёт Мира, но был абсолютно уверен, что это именно она — кому ещё так развлекаться на её кухне ранним утром? И сильно удивился, обнаружив вместо неё совершенно незнакомую девушку.

На вид ей было около двадцати. Невысокая, остроносенькая, с по-детски пухлыми губами. Простое светло-жёлтое платье скрывало фигуру, зато позволяло любоваться на точёные коленки и сноровисто мелькающие руки — незнакомка накрывала на стол. Закончив, она прервала свою песню и приветливо поздоровалась, заиграв милыми ямочками на щеках:

— Доброе утро!

— Доброе… — Нацу, не совсем понимающий, что происходит, не спешил радоваться новому знакомству, что, впрочем, не помешало ему проявить элементарную вежливость. — А где Мира?

— Они с Эльфи уехали по каким-то срочно-важным делам и попросили меня позаботиться о вас. Глупейшая ошибка — я совершенно не умею готовить. Так что могу предложить лишь кофе и бутерброды. Хотите?

— Не откажусь.

Девушка жестом пригласила его присесть, а сама отошла к кухонной стойке, на которой уютно гудела кофемашина, готовя свежую порцию бодрящего напитка.

— Вам чёрный или со сливками? — уточнила исполняющая роль хозяйки незнакомка.

— Чёрный. Без сахара, — лучше сразу озвучить все свои предпочтения, чтобы не создавать лишних проблем.

Девушка вернулась с двумя чашками; аккуратно поставив их на стол, она потянулась к сахарнице и, достав два кусочка, бросила их в тот кофе, который предназначался её гостю.

— Я просил без сахара, — недовольно напомнил Нацу, не успевший предотвратить это (с его точки зрения) издевательство над благородным напитком.

— Ой! Простите… Хотите, я сделаю новый? — девичий голосок от огорчения стал звонче, увеличивая и без того клокотавшее внутри раздражение в разы.

— Не нужно, — Нацу резко поднялся с места, жестом отметая робкие попытки задержать его. — Мне уже пора. Передайте Мире, я ей позвоню.

Он с удовольствием захлопнул за собой дверь, надеясь, что таким образом избавится и от незнакомки, и от плохого настроения. Но ни убойная доза кофе, сваренная Джувией по его любимому рецепту, ни удачно заключённый контракт, ни выглянувшее к полудню солнце не помогли вернуть доброе расположение духа. Потому что если с раздражением ещё можно было как-то справиться, то с муками совести — нет. Зачем было набрасываться на несчастную девушку из-за испорченного кофе? Это не смертельно, в конце концов. Бедняжка, наверное, и сама не в восторге от своей миссии — Миражанна ведь потом обязательно расспросит что и как. Нужно разыскать утреннюю певицу и извиниться. Едва дождавшись вечера, Нацу поехал в «Эдолас».

Девушка обнаружилась за барной стойкой, что было довольно удачно — никому ничего не придётся объяснять. Увидев его, она приветливо улыбнулась и тут же поинтересовалась:

— Вы к Мире? Подождите немного, сестра сейчас придёт.

— Сестра? — переспросил Нацу, лихорадочно пытаясь вспомнить всё, что знал о родственниках Миражанны. Перед глазами неожиданно всплыла фотография, которую как-то показала ему Штраус. На ней Мира и Эльфман обнимали смеющуюся девочку с двумя озорными хвостиками. — Значит, вы Лисанна? — теперь неловко стало вдвойне: пусть они никогда не встречались вживую, да и та девочка с фото сильно изменилась, но как можно было не заметить столь сильного сходства? Серебристо-пепельные, как у старших Штраусов, но теперь коротко, до плеч, подстриженные волосы, голубые глаза, одинаковый овал лица… — Простите, я вас не узнал.

— Ничего страшного, — отмахнулась девушка. — И зовите меня Лис — не люблю своё полное имя. Ну так что, дождётесь Миру?

— Вообще-то я искал вас, — признался Нацу. — Хотел извиниться за утреннюю грубость.

— Я сама виновата, — остановила его Лисанна. — Ненавижу долгие перелёты — после смены часовых поясов становлюсь жутко рассеянной. Однажды едва не забыла в аэропорту багаж, хорошо, Эльфи меня встречал, иначе осталась бы без своих любимых карандашей — мне их папа специально заказывал. Я ведь и дня не могу без рисования прожить.

— У вас, кстати, неплохо получается, — он кивнул на один из пейзажей, украшающих стены кафе.

— И вы туда же? — с упрёком посмотрела на него Лис. — Я уже смирилась с тем, что Мира повесила мои детские почеркушки на всеобщее обозрение, но комплименты им точно перебор.

Нацу не стал спорить, пытаясь доказать, что картины действительно хороши (если честно, ему, совсем не разбирающемуся в живописи, работы просто нравились, зато Люси отметила и технику, и цветовую гамму, и ещё много чего, наговорив кучу умных и непонятных слов, в конце на его просьбу пожалеть несчастного любителя и не засорять уставшие после тяжёлого трудового дня мозги просто сказав, что автор гений и таким талантом разбрасываться нельзя). Вместо этого он предложил поужинать — здесь или в любом другом месте — чтобы окончательно разрешить возникшее утром недоразумение. Вернувшаяся в этот момент Мира и слушать ничего не хотела о «другом месте», поэтому им пришлось переместиться за столик и полностью доверить их сегодняшнюю трапезу хозяйке кафе.

Вечер прошёл довольно приятно. Нацу в основном отмалчивался, взяв на себя роль внимательного слушателя. Лисанна рассказывала о своей семье: отце, маме, единокровных брате и сестре — и делала это так живо и интересно, что прерывать её абсолютно не хотелось. Драгнил в общих чертах знал их историю со слов самой Миры: когда той исполнилось тринадцать, их с Эльфманом родители развелись, однако мистер Штраус не бросил ни детей, ни теперь уже бывшую супругу, продолжая поддерживать с ними общение и помогая материально. Через год он снова женился и уехал за границу, где стал отцом в третий раз. Старшие дети с удовольствием приняли младшую сестрёнку, поначалу довольствуясь лишь телефонными разговорами о малышке с отцом, а позже, когда Лис научилась худо-бедно писать и читать, ещё и сообщениями, уже от неё лично. Лет пять назад к этому добавились короткие двухнедельные визиты раз в год летом — плотный учебный график Лисанны и разделяющее их большое расстояние не позволяли видеться чаще. Нацу обычно всегда знал о приезде младшей Штраус (Мира не могла не поделиться приятной новостью с другом), но по иронии судьбы они так ни разу и не встретились за это время. До сегодняшнего утра.

Нацу задержался в «Эдоласе» почти до закрытия и, прощаясь, на автомате в ответ на предложение заходить ещё сказал: «Непременно», даже не предполагая, что буквально на следующий же день ему захочется исполнить своё обещание: пустая квартира давила на нервы гулкой тишиной, с которой не смог справиться даже работающий телевизор. Однако он заставил себя остаться дома из опасения показаться чересчур навязчивым и занялся разбором коробок, надеясь, что это поможет отвлечься от желания наведаться к Штраусам. Трудовая терапия сработала лишь отчасти: в этот вечер ему удалось совладать с собой, однако на следующий день всё началось по новой. Его будто кто толкал в спину — мягко, но настойчиво — и наконец в субботу Нацу сдался.