Страница 5 из 8
– Я все проверил в архиве. В журнале учета за тот день стоит ее подпись.
– Так это ты шухер навел в архиве?
Шубин захохотал:
– Я!
Он хохотал как ненормальный.
– Чего ты ржешь? Что тут смешного?
– А все смешное.
Он всхлипывал от смеха и утирал слезы. Казалось, он сейчас задохнется от смеха.
– Но после взрыва прошло двадцать лет…
Я пыталась вернуть его к разговору, но он продолжал хохотать. Он всхлипывал и вытирал рукавом слезящиеся глаза.
– Да успокойся ты! Расскажи, что ты ешь? Где берешь воду? Как спишь? Как человек может столько лет провести под землей?
Внезапно он замолчал и стал серьезен.
Смена настроения произошла так быстро, словно он механически переключил режим во внутренних настройках.
– Теперь я не совсем человек. Еда и вода мне не нужны. Я не ем и не пью. А отдыхаю здесь, в этом кресле. Ты когда-нибудь видела привидение? – внезапно спросил он.
– Нет, ни разу…
– Вот и я ни разу, – грустно сказал Шубин, но тут же заулыбался во весь рот: – Ты будешь моим привидением.
– В смысле? – Меня насторожили его слова.
– Ты будешь привидением. Не от слова «видеть», а от слова «водить». Ты будешь приводить людей к шурфу, к тому самому, в который провалилась, и сбрасывать вниз. А я здесь буду их встречать.
– Ты это серьезно?
– Да, – ответил он.
– Зачем тебе это?
– Нужно.
– Нормально! Клево ты все придумал! Очуметь! А ты у людей спрашивал, хотят ли они упасть в шурф?
– После того как я их обработаю в капсуле, они будут мне благодарны. Сначала немножко насилия, но потом они будут счастливы, что с ними это произошло. Это как удаление гнойника.
Мне стало нехорошо.
Ядерный взрыв, несомненно, повредил парню мозги. Сначала меня забавляли его странности, но теперь стало жутко. Я не подала вида и продолжила разговор:
– А что это за капсула такая?
– После взрыва образовалась капсула, и если провести в ней некоторое время…
Шубин замолчал и опустил глаза.
– Что? – спросила я.
Он поднял взгляд и продолжил:
– Если человек проводит двенадцать часов в капсуле, он становится другим.
– Каким другим?
– Представь себе кухню, в которой длительное время готовили и ели, но ни разу не убрали и не помыли. Представила?
– Представила.
– Опиши, как ты ее видишь?
– Ой, ну ты прям как школьный учитель. Нормально вижу. Грязища везде.
– Горы немытой посуды, залитая горелым жиром плита, стол, засыпанный крошками, фантиками, покрытый пятнами разлитых супов, забитое до краев мусорное ведро, клочья бумажного мусора рядом с ним, пол, усеянный бумажками-фантиками, кран и раковина, покрытые густым слоем известкового налета, кафельная стена в обильных масляных брызгах, засаленный подоконник с бутылью забродившего кваса. Так?
– Ну да. Так.
– А теперь представь, что все это хозяйство в один момент очищается до блеска. Грязь, мусор, хлам – ничего больше нет, все выметено, выбелено, отмыто. Воздух пахнет свежестью и звенит, как хрусталь. Представила?
– Ну, представила…
– Так вот, то же самое делает капсула с человеком. До нее он – грязная кухня. После – чистая.
– Значит, ты сейчас – чистая кухня…
– Так и есть.
– А это больно?
– Не очень.
– Покажи мне эту капсулу.
– Потом покажу. Тебе еще рано. После превращения ты не захочешь возвращаться, а мне нужна твоя помощь наверху.
– Не захочу я здесь остаться!
– Но и туда больше не захочешь.
– Почему?
– Слушай меня. Мне нужны мужчины. Четыре человека. И не просто мужчины, а мерзавцы, грешники, чем грязнее душа, тем лучше – больше света вольется. Будешь завлекать в лес, подводить к краю шурфа и сталкивать их ко мне.
– И ты всех их будешь в капсулу засовывать?
– Да, санитарная обработка.
– А потом?
– Потом отпущу. Они вернутся очищенными.
– Почему четыре?
– В капсуле осталось энергетического ресурса на четверых, хотя… может, и на пятого хватит. Я тебе потом дам знать.
– Но зачем все это?
– С момента возвращения они станут вирусоносителями света. Новая настройка станет для них программой, они будут повторять ее раз за разом, как балерина из механической шкатулки – крышка открывается, и плясунья вертится на одной ножке под волшебные звуки. А если проще, образ их мыслей будет накладывать отпечаток на образ их действий, а все, живущие рядом и наблюдающие за механизмом действий, бессознательно будут перенимать образ мыслей. Постепенно, медленно, капля по капле, из года в год этот вирус заразит все души и однажды вызовет всемирное воспаление, планету охватит эпидемия света и добра. Все исправятся, очистятся, переродятся. Наступит мировая гармония.
Он снова захохотал, он ржал так громко, что казалось, от взрывов его хохота начнется землетрясение.
Этот сумасшедший опасен, думала я, глядя в его светящиеся глаза. Отпустит ли он меня? Как избавиться от него? Что делать? Как попасть на поверхность? Буду кивать, изображать послушание и смирение, обещать отряды мужчин, только бы он помог мне выбраться из шурфа.
– А теперь вынужденная мера, – продолжил Шубин, – извини, но мне придется применить шантаж.
Я насторожилась.
– Чтобы гарантировать осуществление моих планов, я вынужден использовать давление. Если ты ослушаешься и не будешь делать то, о чем я тебя прошу, я чихну, когда в забой спустится твой отец. Ты же любишь отца?
– Шубин, ты дерьмо.
– Ну что же это такое! Молодая, симпатичная девушка и так некрасиво выражаешься. Это необходимая мера. Скоро ты поймешь, что наше дело является правым и благородным. А пока я буду следить за твоим отцом и ждать от тебя посланцев.
– Но это же не так просто. Попробуй этих мужиков в лес заманить. Дураки они, что ли? И в шурф как их сбрасывать? Я что, Шварценеггер?
– Ты молодая, красивая женщина, мужчины должны идти за тобой на край света, вот и приводи их на край шурфа.
– Шубин, отпусти меня! У меня мама наверху волнуется. Не смогу я этих мужиков сюда водить! Не получится у меня! Я боюсь, в конце концов! Ты же добрый, ты же вирусоноситель! Ты сказал, что капсула сделала тебя чистым!
Из глаз покатились слезы.
– Тише, успокойся, все у нас получится. Ты, главное, приводи их к краю шурфа, я буду тебе помогать, если что-то пойдет не так… Да успокойся ты наконец!
Он встал с кресла, взял меня за плечи и помог сесть на свое место. Кресло было теплым.
– Сейчас ты поднимешься на поверхность и пойдешь домой к своей маме. Ляжешь в кровать, поворочаешься с боку на бок, покрутишь разные мысли, а утром проснешься со спокойной и просветленной головой. Вот посмотришь, все так и будет. А сейчас расслабься, вот так. Возьми в руки выключатель.
Шубин вложил мне в правую руку выключатель от торшера и помог зажать его в кулаке.
– А теперь дерни за него, – продолжил он, – дерни, не бойся. Как будто выключаешь свет, ну!
Я дернула за веревку, и свет погас. Сразу же ощутила резкое движение под собой, словно я сидела в парке на аттракционе и начался сеанс полета. А еще через несколько секунд я почувствовала, как мою кожу обволок теплый воздух. Я открыла глаза. Солнце шло к закату, и тени деревьев растянулись во весь рост.
Возвращаясь, я делала зрительные пометки. Заходить на поляну удобнее всего со стороны старого раскидистого дуба, вот дорожка, ведущая к ручью, здесь недалеко от трех плоских камней, выложенных небрежными ступеньками, я вышла из воды. По руслу двигалась около пяти минут. А вот тропинка, ведущая на поляну, где проходил наш пикник. Я поднялась туда, но все уже разошлись. Костер давно догорел, и там, на пепелище, вперемешку с золой, лежало несколько фантиков от конфет.
Когда я вернулась, мать уже спала, она рано ложилась и рано просыпалась. Светильник горел, голова неудобно откинулась на подушку, сверху на груди лежала книга Геннадия Малахова «Закаливание и водолечение». Я убрала книгу, выключила свет и пошла к себе.