Страница 33 из 95
— А откуда вы знаете, мистер Кранли?
— Меня зовут Филипп.
— Откуда вы знаете, Филипп?
— Просто знаю и все, миссис… Аллен, кажется?
Теперь я уже чувствовала себя увереннее:
— Меня зовут Кристина.
Он отпил еще глоток шампанского:
— Если бы я вывел вас в одной из моих пьес, то назвал бы вас Тиной.
— Пока еще никто не создавал такого уменьшительного от моего имени. Меня называли Крис или Крисси, но Тиной — никогда. Мне нравится.
Он улыбнулся. Я заметила, что улыбаются не только его губы, но и глаза. Однако без улыбки он выглядел не так молодо. Фрэн сказала, что ему сорок лет. Лицо Фила нельзя было отнести к тому типу, который принято называть мальчишеским. Наверняка, думала я, он и в молодости выглядел человеком искушенным. Лицо — сильное, но со множеством морщин. В посадке головы чувствуется гордый характер. У него были тонкие нежные губы. Поначалу мне показалось, что нос с довольно заметной горбинкой его портит, но потом он стал меня так же восхищать, как и гордость Фила. Наверное, это чудесно — быть столь уверенным в себе. Да отчего бы ему не быть уверенным? Он добился ошеломляющего успеха. И, несмотря на всю его утонченность и изысканность, а также прекрасное образование — он обучался в Итоне, а затем в Оксфорде, где получил ученую степень по английскому языку и литературе, — в нем не было высокомерия. Он тоже прятался за неким фасадом. Фрэн сказала мне, а впоследствии я сама в этом убедилась, что он добр, полон сочувствия к людям, и при этом ему свойственна старомодная галантность, столь редкая в наши дни. Он не может причинять людям боль.
Когда мы хорошо узнали друг друга, Филипп рассказал, что когда он был студентом Оксфордского университета, на его долю выпало немало переживаний, и это навсегда оставило след в его душе. Детство Фила было счастливым, у него были чудесные родители. Отец, член страховой ассоциации «Ллойд», умер, когда Филиппу шел уже третий десяток, а мать скончалась лишь несколько лет назад. Окончив Оксфорд, Фил во время войны вступил в армию, а затем стал корреспондентом. Однако в газете проработал всего пару лет и занялся писательством на собственный страх и риск. Ему удалось опубликовать несколько повестей, после чего стал писать пьесы и киносценарии, так он создал себе имя.
В Оксфорде он познакомился с Джеком Кауэном, подружился с ним. Филипп называл Джека одним из самых великолепных — в физическом смысле — экземпляров человеческой породы, какой ему когда-либо доводилось видеть. Чемпион по фехтованию, член оксфордской сборной команды по гребле, Джек был в то же время эрудитом, интересовался книгами, картинами и другими вещами, которые любил и Филипп.
Война началась, когда они еще учились в Оксфорде. Джек и Филипп часто дежурили на посту гражданской противовоздушной обороны. Однажды ночью, когда Филипп был свободен от дежурства, начался воздушный налет. Джек при тушении пожара получил тяжелые ранения.
Филипп день за днем сидел вместе с матерью Джека возле его больничной койки. Джек умирал долго и мучительно. Филипп испытал сильнейшее потрясение, он так и не смог оправиться полностью от той трагедии.
— Это я могу себе представить, — сказала я.
— Вы не чувствуете себя счастливой, не так ли, Тина? — спросил он.
Мы продолжали держаться в стороне от остальных гостей и весьма холодно встречали всякого, кто пытался вторгнуться в захвативший нас интересный разговор. Если бы какой-нибудь другой мужчина, еще мало мне знакомый, позволил себе подобное замечание, я бы возмутилась. Но тут, неожиданно для себя самой, я без тени смущения призналась, что в самом деле очень и очень несчастна.
— Я сразу понял. — Он кивнул. — Когда вы хмуритесь и вздыхаете вот так, как сейчас, мне хочется поставить бокал на стол, взять вас на руки и постараться утешить.
— Как, прямо здесь, где представители прессы выстроились в ряд, чтобы записать хоть одну фразу великого Филиппа Кранли? — сострила я.
— Не подзадоривайте меня, а то я сию минуту, не сходя с места, вас поцелую. И пусть газеты об этом сообщат. Завтра утром известие появится в «Дэйли экспресс», «Дэйли мэйл» и всех прочих. Цитирую: «Мистер Филипп Кранли знакомится с восхитительной молодой женщиной с каштановыми волосами и громадными синими глазами и впервые в жизни приходит к выводу, что ему самое время жениться».
Эти слова заставили меня вспыхнуть, удариться в панику… и рассмеяться.
— Не говорите вздор. Я замужем.
— Разумеется, мне это известно.
— Вы хотите сказать, что не сделали бы своего нелепого предложения, если бы знали, что я не замужем, и, следовательно, существует, пусть самая малая, возможность, что вас могут принять всерьез?
Он ничего не ответил, но проникающие в душу глаза долго удерживали мой взгляд, и у меня кружилась голова.
После паузы он сказал:
— Фрэн была права. Она обещала познакомить меня сегодня вечером с самой красивой и загадочной женщиной. И она это сделала… Но вся беда заключается в том, что вы не живете в Лондоне. Когда и каким образом я могу вас снова увидеть?
Я чувствовала себя околдованной. Давняя магическая сила вновь пробудилась в моей крови и отвечала на вызов, таящийся во взгляде Филиппа Кранли. Отправляясь на вечер к Фрэн, я чувствовала себя усталой и подавленной. Более того, достигла крайней точки отчаяния.
Встреча с Филиппом — электрический ток, мгновенно возникший и завибрировавший между нами, — произвела на меня ошеломляющее действие.
Бросив на него быстрый взгляд, я вспомнила о другом брюнете, встреченном в Риме три года назад. Я вдруг снова стала той молодой, пылкой Кристиной что сидела на мраморной скамье в парке Боргезе с итальянским художником по имени Паоло. Кр-ристи-на — так он называл меня. Память на мгновение заставила меня снова ощутить на губах его пламенные поцелуи. Как я боялась самой себя в тот день! Но Филипп — другое дело. Я совершенно недвусмысленно поддавалась его натиску.
Позднее, возвращаясь вместе с Чарльзом в Корнфилд, я вспомнила, что о своей семье с Филиппом не говорила и ничего не рассказала ему о своем браке. Он знал лишь, что я несчастлива.
Мы оба оказались во власти внезапного взаимного влечения. Мне тяжело было покидать вечеринку Фрэн и прощаться с Филиппом. Он просил меня задержаться в городе и пообедать с ним. К сожалению, не зная, что мне уготовано судьбой, я еще раньше условилась встретиться с Чарльзом и пообедать в Королевском клубе автомобилистов. Он терпеть не мог сборищ с коктейлями, которые устраивала Фрэн, а также ее друзей — деятелей искусства и журналистскую братию. Он знал, что и она его не любила, а потому не пошел на прием, сославшись на какое-то деловое свидание. В половине восьмого мне пришлось уйти. Филипп спустился со мной вниз и остановил такси. Он сказал:
— Я позвоню вам завтра. Я настаиваю на том, чтобы вы пришли ко мне домой. Мне хочется показать вам мои книги и новую картину Грэма Сазерленда[4], на которую я только что потратил все деньги, заработанные нелегким трудом. Я просто обожаю хорошие картины, особенно Сазерленда. Придете?
Я пробормотала что-то насчет того, что со мной нет записной книжки, а потому я не помню, какие встречи у меня запланированы на завтра.
— Вы просто должны приехать ко мне на ленч, Тина, — настаивал он.
Я пообедала с Чарльзом в его клубе в полном молчании. На него это не произвело ни малейшего впечатления. Мы оба уже начали привыкать к молчаливым, безрадостным и недружелюбным встречам за столом. На обратном пути в Арундель, в звездную ночь, я пребывала в каком-то оцепенении. Я не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме Филиппа Кранли.
Я влюбилась. Впечатление от встречи с ним оказалось настолько сильным, что не было никаких сомнений относительно того, какие именно чувства к нему испытываю. Я знала, что мне нелегко будет уснуть этой ночью и дождаться той минуты, когда на следующий день услышу по телефону его голос. И знала также, что, какая бы встреча у меня ни была назначена на завтра, я все равно поеду в Лондон, чтобы встретиться с Филиппом.