Страница 18 из 95
По дороге домой он осыпал меня упреками:
— Ты никогда даже не пытаешься понять милую старушку Уин. Я без конца твержу: просто у нее такая манера — резко выражаться. А сердце — золотое.
— Золото свое она искусно прячет. Что же касается манеры рубить с плеча правду, мне кажется, Уин несколько перебирает, — негодующе возразила я.
Нередко случалось, что после вечера, проведенного у мачехи, Чарльз отвергал все мои попытки вновь сблизиться с ним. Сейчас, размышляя об этом, я вижу: всю вину за раздоры между мной и Уинифрид он возлагал на меня. И, как видно, именно из-за этого я ему опостылела. Чем нетерпеливее он вел себя со мной, тем сильнее я ненавидела Уинифрид. Получался прямо-таки порочный круг, и в конце концов наступил день, когда я уже не могла больше закрывать глаза на то, что брак мой оказался неудачным и мы с Чарльзом несчастливы. Особенно страдала я, поскольку для Чарльза деловые проблемы всегда значили больше, чем любовь.
Я пошла со своими горестями к Фрэн. Она всегда была женщиной практичной и имела наготове добрый совет. Хоть она и любила, а подчас, думаю, и жалела меня, но оказывала поддержку лишь в тех случаях, когда действительно считала Уинифрид виноватой. Фрэн — человек очень искренний, и ей удавалось быть беспристрастной.
— А не проявляешь ли ты некоторую нетерпимость к этой несчастной тетке? — спросила она меня как-то. — Не становится ли это чем-то вроде навязчивой идеи? Она всецело одержима своей завистью и ревностью к тебе, но тут дело не в ней одной, милочка. Что же касается Чарльза, я знаю: тебе с ним тоскливо. Для меня было бы сущим адом жить с таким человеком. Но ведь, радость моя, ты сама его выбрала. А я тебя предостерегала еще тогда, когда ты в первый раз пришла сообщить о своей помолвке. Ты считала его очень даже подходящим женихом для себя. Может, мне поговорить с ним? Хочешь, я намекну ему кое на что?
Я поспешила ответить:
— Нет, не надо!
Подобное вмешательство имело бы роковые последствия. Моей дорогой Фрэн, я, конечно, ничего сказать не могла, но Чарльзу не слишком нравились ни она сама, ни ее симпатичный муж. На его взгляд, это были слишком артистичные натуры и вели они себя чересчур раскованно. Я также думаю: он немножко побаивался проницательности Фрэн, ее искушенности и утонченности, быть может внутренне сознавая, что он ей не ровня. С течением времени он начал пытаться обвинять беднягу Фрэн во влиянии на мои взгляды на жизнь.
— Когда мы впервые встретились, ты была мягкой, нежной, несколько даже незрелой для своего возраста. Но всякий раз после того, как ты увидишься с Фрэн, в тебе появляется жесткость и какой-то командирский тон — точь-в-точь как у нее. Не завидую я Стивену.
Я с возмущением начинала защищать Фрэн, но Чарльз и слушать ничего не хотел:
— Она на тебя плохо влияет. И, по-моему, ко мне она относится не лучше, чем я к ней.
Пожав плечами, я выходила из комнаты. Спорить все равно было бесполезно.
Меня удручало также то, что в первый же год нашей семейной жизни мы с Чарльзом стали совсем чужими: сидели по разные стороны стола и не глядели друг на друга. Это казалось мне просто ужасным. Неужели многие супружеские пары похожи на нас — испытывают неприязнь, подозрительность, какое-то чувство неуверенности друг в друге?
Даже Джеймс, чудный малыш, — он был в то время не только отцовским, но и моим любимцем, — не мог полностью предотвратить все возраставшее между нами отчуждение, хотя мы оба обожали его, очень им гордились и любили с ним играть. Постоянно возникали споры по поводу его воспитания. «Нельзя допустить, чтобы он стал маменькиным сынком и неженкой», — заявлял, бывало, Чарльз. Он не позволит мне избаловать мальчика.
В дело вмешалась и Уинифрид. Для нее самым главным было сделать из Джеймса хорошего спортсмена. Для мальчика, утверждала она, не так важны книги, музыка и искусство. Его надо побольше держать на игровой площадке, чтобы научить гонять мяч.
Чарльз полностью с этим соглашался.
— Уж не заказать ли для нашего Джимми миниатюрную клюшку для гольфа — пусть сосет в своей колыбельке?! — с истерическим смехом спросила я как-то Чарльза.
— Это, конечно же, выпад против Уин, — холодно сказал он и вышел из детской.
Мы помирились. Мы всегда мирились, но взаимные обиды и пререкания возникали снова и снова. Для меня подобная атмосфера была просто гибельной. Она убивала романтическую любовь. Иллюзии, которые я питала насчет того, что муж-де может остаться любовником, рассеялись. Я начала чувствовать себя обманутой, очень одинокой и пыталась найти утешение в материнстве, но понимала, что нуждаюсь в супружеской любви — такой, какую проявлял (или мне казалось, что проявлял) в прошлом Чарльз. Любви, а не этого ужасного чувства спокойного расположения, сопровождавшегося время от времени возней в двуспальной кровати — разумеется, в тех случаях, когда он не слишком уставал, чтобы услужить мне! Я очень скоро убедилась, что иметь ребенка — еще не все. Я из тех женщин, которым нужен, кроме того, и любовник.
Джеймсу было пять месяцев, когда мы впервые захватили его с собой в Вайн-хаус, дом моего отца. Когда-то я надеялась, что дом в Ричмонде станет своего года оазисом, где мы с Чарльзом, одни, изолированные от всего и всех, будем крепко держаться друг за друга, чувствуя себя неуязвимыми и для любых бед внешнего мира, не сомневаясь в обоюдной любви и безоговорочно доверяя друг другу.
Грустно вспоминать, но в тот день я уезжала из Ричмонда в Шерборн с чувством облегчения. Мне просто не терпелось вернуться в отчий дом.
Мы ехали с Джеймсом, лежавшим в плетеной кроватке на заднем сиденье. Я была в прекрасном настроении и всю дорогу болтала без умолку. Вдруг Чарльз посмотрел на меня восхищенным взглядом и сказал:
— Ты сегодня очень веселая. И очень хорошенькая. Фигура у тебя стала совсем как прежде. Я это заметил ночью, детка.
Я была радостно взволнована. За последнее время комплименты из уст мужа стали для меня редкостью.
— Ах, милый мой! — воскликнула я и устроилась поуютнее, взяв его под руку. — Давай поскорее устроим второй медовый месяц. Помнишь, ты мне обещал в тот день, когда мы вернулись из Канна?
— Я думаю, детка, это было бы замечательно, но не знаю, как мы сможем теперь уехать, когда у нас на руках Джеймс?
Я тут же нетерпеливо возразила:
— Можно оставить его в Вайн-хаусе с миссис Лэйк. Она вырастила несколько собственных детей и великолепно справится. С ней малыш будет в полной безопасности. Ах, Чарльз, ну давай уедем недельки на две за границу, совсем одни!
Чарльз остановил машину, чтобы закурить сигарету. Было видно, что он удивлен. Он заговорил смущенно, избегая моего взгляда:
— Боже праведный! Никогда бы не подумал, что ты захочешь оставить своего ребенка, когда он еще такой крошка.
— Но это как раз наиболее подходящее время, чтобы его оставить, — доказывала я. — Он и не заметит моего отсутствия. Миссис Лэйк подходит как нельзя лучше. Она обожает маленьких. Пятимесячному младенцу безразлично, кто около него, лишь бы он был в тепле и хорошо накормлен. Они начинают понимать, что такое мать, и скучать по ней только когда становятся чуточку постарше. Если мы прождем еще полгода, то уже никогда не уедем.
Молчание.
Чарльз открыл коробок и сунул туда сгоревшую спичку. Он такой аккуратный, такой педантичный! Ему бы никогда и в голову не пришло швырнуть обгорелую спичку на дорогу. Когда он снова заговорил, его ответ буквально сокрушил меня:
— Дорогая моя Крис, это очень мило с твоей стороны — так желать повторения медового месяца, но, честно говоря, я просто потрясен, что ты способна подумать о том, чтобы оставить Джеймса с этой деревенской женщиной. Кроме того…
— Кроме того — что? — спросила я, чувствуя, что сердце у меня оборвалось.
— Ведь ты же знаешь, мы говорили с тобой: в сентябре повезем Джеймса в Корнуолл. Уин знает один коттедж в Роче, где нас примут с ребенком и помогут тебе с ним управляться. Нас там будут хорошо кормить и…