Страница 17 из 95
— Не говори глупости, Чарл, — оборвала его Уинифрид. — И кроме того, мне не нравится слово «беременна».
Теперь, пытаясь все беспристрастно проанализировать, я вижу, что такой, какой она была, ее сделала чисто женская зависть. Она, конечно, ни за что бы не призналась, но истина заключалась в том, что в свое время Уинифрид сама хотела иметь ребенка. Однако вскоре после того, как она вышла замуж за отца Чарльза, мистера Аллена, ей пришлось перенести операцию, которая положила конец всем надеждам на этот счет. Окружающие считали ее одной из тех женщин, которых такое не слишком огорчит, поскольку теперь она сможет посвятить свою жизнь спорту. Но, я уверена, она испытала глубокое разочарование. В женщине такое крушение надежд может породить злобу, мелкую зависть и неприязнь к любой другой женщине, способной осуществить свое естественное стремление к материнству. Изголодавшееся сердце Уинифрид целиком излилось на пасынка. Однако неприязненное отношение к таким, как я, наделенным истинной женственностью, успело глубоко укорениться в ее душе. Для нее непереносима была мысль, что я способна дать Чарльзу решительно все.
Впрочем, свыкнувшись с мыслью о моей беременности, она стала относиться ко мне внимательнее. В свободное от игры в гольф время, бывало, наведывалась в Ричмонд с какими-нибудь маленькими подарочками. Во всем касающемся детской одежды вкус у нее был лучше, чем в выборе мебели.
Помню, однажды она преподнесла мне очаровательное платьице для годовалого ребенка. Оно было сделано во Франции, все в складочках и оборочках, совершенно прелестное. С каким-то стыдливым выражением на лице Уинифрид наблюдала за тем, как я разворачиваю сверток. Когда я громко выразила свое восхищение, она заявила ворчливым голосом:
— Кроха сможет в него обрядиться, вероятно, самое раннее через год, но я его увидела и не устояла. Похоже, оно подходит скорее для девочки, чем для мальчика, так что будем надеяться на рождение дочки.
— Это очень мило с вашей стороны, Уинифрид, — сказала я.
Она начала расхаживать по нашей гостиной — как всегда с сигаретой, прилипшей к нижней губе, засунув руки в карманы вязаного жакета. На меня она старалась не смотреть. Я говорила Чарльзу, что моя все более раздававшаяся фигура, как видно, приводит ее в смущение. Тем не менее у нее бывали такие вот минуты доброты и щедрости. Впрочем, боюсь, я быстро прониклась крайне скептическим отношением к Уинифрид и уже пришла к заключению, что она проявляет интерес к малышу только по одной причине: это ребенок Чарльза. Что он наполовину принадлежит мне, ее ничуть не трогало.
— Если родится мальчик, — заявила Уин, — надеюсь, вы назовете его Джеймсом в честь моего покойного мужа.
Это поставило меня в затруднительное положение — я уже решила назвать своего будущего сына Эриком, как моего отца. Когда я заикнулась об этом, Уинифрид устремила на меня негодующий взгляд:
— Мне кажется, вы могли бы предоставить Чарльзу по крайней мере выбор имени. Дело не только в том, чтобы угодить мне. Я знаю, он будет рад, если ребенок получит имя его отца.
Маленькое платьице для годовалой девочки, совсем забытое, лежало между нами на столе.
Нас снова разделил привычный барьер взаимного предубеждения и неприязни. Мы начали препираться по поводу имени. В это время вошел Чарльз. Повернувшись к нему, я сказала:
— Чарльз, скажи, пожалуйста, Уинифрид, что мы решили назвать ребенка Эриком в честь моего отца.
Не успел он произнести и слова, как в разговор вмешалась Уинифрид:
— А я считаю, Чарльз, что его надо назвать Джеймсом, в память о твоем отце. Ты сам говорил мне об этом.
На сей раз в неудобном положении очутился Чарльз. Я заметила обозначившуюся на его лбу морщинку. Мягкие голубые глаза посмотрели в мою сторону, но он тут же отвел взгляд:
— Ох, ну и парочка же вы! Никогда ни о чем не можете договориться.
— Позволь, разве ты не говорил мне, что хотел бы, если родится мальчик, назвать его Джеймсом? — вопросила Уинифрид.
Он потянул себя за мочку уха и пробормотал в ответ что-то невнятное:
— Да, наверное, говорил, но если Крис предпочитает имя Эрик в честь своего отца…
Уинифрид резко оборвала его:
— Если Крис предпочитает… Ты на все готов, лишь бы угодить Крис. Мне кажется, ей следовало бы стремиться угодить тебе. — С этими словами Уинифрид нахлобучила на голову фетровую шляпу и удалилась.
Меня затошнило. Во время беременности приступы тошноты бывали у меня очень часто.
— Иду в ванную, — сдавленным голосом произнесла я.
Чарльз последовал за мной. Невзирая на неоднократные просьбы уйти и оставить меня в покое, он не уходил, держал меня за руку и смачивал мне виски одеколоном, пока приступ не проходил. Он был очень добр и заботлив. Заверил, что нашего сына назовут любым именем, какое я выберу. Если же родится девочка, ее в любом случае надо назвать Кристиной. Я уже совсем готова была удариться в слезы, но, услышав его слова, невольно рассмеялась:
— Нет уж, пожалуйста, зачем нам в семье две Кристины? Мне всегда нравилось имя Диллиан.
На этот раз засмеялся он:
— Даффодил — Дилл — Дилли-ан! Иными словами, желтый нарцисс. Красиво звучит, но уж больно книжно.
Он обнял меня, и мы спустились по лестнице. Между нами опять все было в полном порядке. Уинифрид ушла. Мы расположились, готовясь провести вечер в семейной атмосфере, хотя после ужина с Чарльзом невозможно поддерживать дружескую беседу. Он всегда приносил домой полный портфель документов, требовавших неотложного внимания. Нет чтобы оставить деловые проблемы в офисе… Наверное, он считал, что для меня самое лучшее место — постель, так как заметил, что мне-де надо рано вставать. Я ушла нехотя. В те дни я вообще не любила лежать — у меня было сильнейшее несварение желудка, и в сидячем положении я себя чувствовала лучше. Мой бедный живот стал просто необъятным, и ребенок толкался в чреве, что есть силы.
Так шли месяц за месяцем. Роды прошли легко, и Чарльз был в полном восторге.
Родился мальчик, его окрестили и назвали Джеймсом. Уинифрид с торжествующим видом держала ребенка у купели. Она настояла на том, что будет крестной, а также нареченной бабушкой. Я пригласила на крестины и представителей своей семьи. Одним из крестных стал мой брат, а другим — старший партнер Чарльза по фирме Норман Холландер. Церемония прошла очень удачно.
Во время приема, который мы устроили после крестин, Джерими шутливо заметил, что Уинифрид более чем когда-либо походит на розовое мороженое «Кокосовый орех». Впрочем, она пребывала в прекрасном настроении и то и дело разражалась громким смехом. Она явно была просто очарована ребенком. Мне самой сын казался очень непривлекательным — безволосый, морщинистый. Мое небрежное отношение к младенцу вызвало резкую критику со стороны нашей дражайшей Уинифрид.
— По-моему, то, что Уинифрид так полюбила малютку, просто замечательно, — заметил Чарльз. Тогда он был довольным и гордым отцом.
Я сухо сказала в ответ:
— Это только потому, милый, что по ее мнению, ребенок весь в тебя. Если бы это была девочка, похожая на меня, она такого интереса не проявила бы.
— Не будь такой злоязычной, детка, — ответил муж.
Нельзя сказать, что тон его при этом был недобрым, но в глазах мелькнуло предостерегающее выражение. Чарльз неизменно огорчался всякий раз, когда я скверно отзывалась об Уинифрид. Однако как ни старалась, мне не всегда удавалось скрыть свою неприязнь. С этим я ничего не могла поделать, Чарльз был очень односторонен. Ему, как видно, никогда даже в голову не приходило, что в наших разногласиях могла быть виновата она. Он не замечал ее вечной язвительности и манеры самоутверждаться и довольно бесцеремонно вторгаться в нашу жизнь, вызывая крупные недоразумения. Воскресные ужины в Саут-Норвуде совершенно выводили меня из себя. Так как мы не могли найти для ребенка няньку, приходилось укладывать его в плетеную кроватку и брать с собой. В первые минуты Чарльз вел себя весьма дружелюбно, но, после того, как мы покидали дом мачехи, настроение его резко менялось.