Страница 2 из 4
Попал.
Стекло лопнуло и осыпалось с омерзительным лязганьем. Сашка замахнулся снова – снова осыпалось. Замахнулся еще и еще, стал бросать все быстрее, уже не целясь. Стекла сыпались одно за другим, разлетаясь брызгами, вспыхивая на солнце. Сашке даже показалось, что заиграла музыка…
Все до одного. Все до одного выбил. Ничего не оставил.
Той же обходной дорогой, под палящим солнцем, вернулся домой, вытряхнул песок из карманов, зашел в прохладные сени. Долго и жадно пил из ковша ледяную воду. После вытер лицо рукавом и пошел кормить Петю.
Через два часа, когда бабка Лапенко вернулась с покоса и зашла в огород, поднялся шум. Вся деревня высыпала на улицу, стоял гул и крики.
Еще через час соседям надоели причитания старухи, и все разошлись по домам, решив, что это устроили хулиганы из соседней деревни.
8
Семь вечера.
Укутанного в два одеяла, Сашку пробивал озноб. Мальчик, не мигая, смотрел в потолок. Мать готовила отвар. Сестры ушли гулять с Петей, чтобы Саша поспал хоть часок. Дед сидел на пеньке перед домом и ждал корову. Табун всё не шел. Набегали дождевые тучи.
– Потерпи, Сашенька, – шептала мать, – я в погреб за вареньем.
Скрипнула дверь, и гулко ухнула половица под ногой у матери. В светлой избе стало тихо и пусто. Так всегда перед дождем. Ставни с восточной стороны все еще были закрыты. За стеклами шумела листва. Сашка знал: там, в тени, сейчас лучше всего. Эти розовые вечера полезней всего для болеющего человека. И небо, разлетающееся лентами желтых облаков, и зеленый шар тополиной кроны, и медленное течение узкой речки, заросшей камышами… И дождь.
Дрогнуло и покатилось к горизонту рыжее солнце, мелькнули золотые блики, высыпала роса. Поплыл туман. Мать сидела в первой комнате, Сашка слышал, как позвякивает ложка в кружке с отваром и тихо стучит по ставням дождь. Мерно протопали, отмахиваясь от мух тощими хвостами, усталые коровы.
Сашка сорвался с кровати, вбежал к матери. Упал, обхватил обеими руками колени, уткнулся в складки юбки и заревел в голос.
– Сашенька, ты что? – повторяла она, целуя белые кудряшки сына и пытаясь поднять его.
Он, всхлипывая и заикаясь, рассказывал про кота и теплицу.
Потом успокоился немного, но рук не отпустил.
Вошел дед, сердито глянул на внука, проковылял через комнату, тяжело опираясь на костыль.
– Чего он, Анька? – растерянно спросил дед.
– Ваську они забрали… – ответила мать и обняла Сашку, не зная, что скажет деда Гриша.
– Ваську? – удивился дед. Потом хмыкнул, нахмурил брови и внезапно рассмеялся. Хлопнул внука костылем по мягкому месту и сел рядом.
– Сашка, Сашка, что ж ты отцу такую подлость… Бес белобрысый, он же спрашивает про тебя в письмах. А мы что ему теперь отвечать будем? Ну? Что, мол, сын его трус? Отец воюет за то, чтоб жить тебе. А ты что? Кем растешь? Дался тебе этот Алекс.
– Он тоже немец, – отвечал Сашка.
Дед хватил кулаком по столу так, что стаканы подпрыгнули.
– Ты, бесовская кровь, только попробуй!
Мать испуганно прижала сына к груди. Дед, яростно стуча костылем, ушел.
Темнело. По фиалковому небу плыли песчинки звезд. Ночь дышала глубоко и спокойно.
Мать крестилась, глядя на икону в тяжелой позолоченной раме. Сашка сидел на полу, около матери, и тихо повторял непонятные слова, похожие то ли на чужеземный язык, то ли на молитву.
За воротами, опершись на костыль и запрокинув голову, неподвижно стоял деда Гриша. По сапогам его сбегали бусинки ледяной росы. По небу скатывались точно такие же бусинки звезд. Только было их в тысячу раз больше, и вспыхивали они ярче. Синева опускалась на землю тяжелым полотном, изредка вздрагивая и рассыпаясь голубыми искрами.
– Ласковый был зверь, – тихо сказал дед сам себе и вздохнул, – хотя и глупый.
23.05.09
Собачка
1
Домашняя библиотека Дмитрия Дмитрича Мусина состоит из трех стеллажей, набитых старинными книгами. Вечерами Мусин запирается в своей комнате от жены и, наугад взяв одну из книг, прочитывает несколько страниц. После чего, зевнув, откладывает книгу в сторону и засыпает.
Месяц назад Мусину попалась чеховская Дама с собачкой.
В несколько минут проглотив рассказ, Дмитрий Дмитрич вышел к жене и сказал, что уезжает в Ялту погостить у друга детства.
И вот, голодный и уставший после долгой дороги, Мусин медленно шел по платформе, не зная где остановиться на ночь. Люди вокруг толкались, наступали на ноги, ворчали и бежали дальше.
Погода смеялась над гостем: ветер дергал за рукава, сбивал шляпу. Моросящий дождь щекотал шею, пробирался за шиворот. Мусин думал, что, может, сделал большую глупость, примчавшись в Ялту… Но развернуться и ехать домой не решался.
В толпе Мусин заметил цыганку. Одной рукой она придерживала большой красный платок, накинутый на плечи. Другой – приподнимала пеструю юбку, перешагивая через лужи.
Дмитрий Дмитрич побаивался цыганок. Но в этот раз обрадовался и первым заговорил с девушкой.
– Посмотрите, – робко обратился он, поставил вещи на мокрый асфальт и протянул руку.
Девушка тут же цепко ухватилась за ладонь и нахмурила брови.
– Какой сейчас год? Какого животного?
– Год… год собаки. Огненной собаки, – тихо ответил Мусин.
– Значит, скоро встретишь собаку…
Дмитрий Дмитрич просиял.
– …Только ничего хорошего из этого не выйдет. Всё. Больше не вижу.
Мусин протянул цыганке деньги, та быстро спрятала их где-то в складках и убежала. Дмитрий Дмитрич, растерянно озираясь, пошел дальше.
2
Уже неделю Мусин просыпался с рассветом, шёл гулять в парк, завтракал в кофейне, снова гулял по парку, обедал в саду, гулял ещё… И не находил себе места. Везде он всматривался женщинам в лица и в каждой готов был увидеть свою Анну Сергеевну. Но женщины гуляли одни, без собачек и никогда не садились за соседний стол. И Мусин ни с кем не заговаривал. И это повторялось изо дня в день. И стало надоедать.
Дмитрий Дмитрич думал купить билет и немедленно уехать. Но, представив, какую очередь придется выстоять у кассы, сколько времени провести в поезде, Мусин откладывал день отъезда.
Ещё Мусина одолевали мысли о собаке. Он и злился на цыганку за предсказание, и обижался, и проклинал, но сделать с собой ничего не мог. И сам не заметил, как стал избегать тех дорожек в парке, по которым утром гуляли хозяева с питомцами. Стал вздрагивать от резкого скрипа двери, похожего на лай мопсов или шпицев. Слышал в работе машинных моторов злое рычание.
Однажды, облаянный какой-то бездомной хромой собачонкой, Мусин сидел на скамье в парке и плакал. Собачонка вертелась рядом, давно забыв про Дмитрия Дмитрича, и тихо скулила, наступая на больную лапу.
Лишь ближе к рассвету, когда собачонка забилась под скамью и уснула, Дмитрий Дмитрич поднялся, отошел на цыпочках несколько метров и побежал в гостиницу.
3
На следующий день Мусин пришел в кофейню позже обычно, сел за первый свободный стол.
Лениво ковыряясь ложкой в каше, Мусин размазывал её по всей тарелке, выводил непонятные узоры зубочистками. Он не хотел есть. Он уже ничего не хотел. Даже встретить Анну Сергеевну. Даже оказаться дома.
На улице моросил дождь. Такой же, как вчера и позавчера, и неделю назад. И люди заходили в кофейню, мокрые и холодные. Садились за маленькие круглые столики и отогревались чаем. Некоторым не хватало места. Тогда они, потоптавшись немного в дверях, снова открывали зонтики и шли мимо серых окон. На улице моросил дождь. Такой же, как вчера. И позавчера. И неделю назад.
Кто-то теплый и светлый молча положил сиреневое пальто на стул рядом с Мусиным и ушел.
Через несколько минут женщина вернулась, тихо села напротив. Ей принесли фруктовое мороженое. Мусин взглянул на ледяной десерт и поежился.