Страница 124 из 146
И тьма накрыла город.
Серафима слышала, как чихнул мотор, различила позывные популярной радиостанции. Тело дернуло. Они начали движение.
Куда он ее везет? Что ему нужно? Почему…
Бешеные скачки истеричных белочек-мыслей прервал ставший за это время ненавистным голос:
– Отвечайте правду, Серафима. Вы знаете, где меч?
Нет!
– Да.
– Где меч, Серафима?
Откуда он… Нет, молчи, дура, молчи!
– В гараже.
– В каком гараже.
Спокойствие, с которым он задавал вопросы, говорило о немалой практике.
– В гараже Темы.
Пошевели большим пальцем, Серафима. Пошевели большим пальцем!
Но, похоже, это работало только в кино.
Она пыталась получить хоть какой-то отклик от ставшего внезапно чужим тела.
Чувствовала давление ремня безопасности и раскаленную каплю амулета на груди. Шнурок поводка, который, казалось, врос в кожу, и отрезвляющую прохладу браслета.
Сознание Серафимы отчаянно билось о возникшие из ниоткуда глухие стены, а тело продолжало послушно выдавать информацию.
– Как меч оказался у Аргита после ограбления?
– Он его позвал.
– Позвал? – в голосе Глеба послышалось недовольство. – Как?
– Я не знаю.
– Значит, Аргит может просто позвать меч, и тот к нему вернется?
– Да.
Он молчал. Долго.
И с каждой утекающей секундой кубики-мысли, подпрыгивая, выстраивались в слово.
И слово это было отнюдь не вечность
Дура. Дура! ДУРА!
Но мысленные оплеухи, которые она себе щедро отвешивала, не помогали.
Они свернули, и еще раз, и еще.
Серафима пыталась считать повороты и светофоры, но скоро сбилась.
Глаза метались под бронированными пластинами век – она отчаянно искала выход из этой ситуации, но с каждым найденным ответом, понимала: завещание писать уже поздно.
Свидетелей такие, как Глеб, не оставляют.
Машина пошла медленнее, пока, наконец, не остановилась.
Если б только пошевелиться! У нее был бы шанс.
Если б только она могла пошевелиться.
Серафима уловила шуршание, скрежет пластика, далекое эхо гудков.
– Это я, – Глеб был отвратительно спокоен. – Где ты? Не сейчас, расскажу о ней при встрече. Я сброшу тебе адрес, выезжай немедленно, спрячься. Дождешься твоего знакомого и проводишь по моим меткам. Он придет. Я сказал, придет. И постарайся без глупостей, – Серафима различила стук сомкнувшихся челюстей и, кажется, скрип ногтя по коже. – От этого зависит ее безопасность.
Зашуршало опускаемое окно, бросая в салон пригоршню свежего воздуха и гул чьих-то голосов.
– А сейчас Серафима, вы достанете телефон и позвоните Аргиту.
Где-то там глубоко обессиленная борьбой с предавшим ее телом Серафима дернулась и глухо взвыла.
Она этого не сделает.
Не сделает.
Не…
– Надо же, – в голосе Глеба прозвучало легкое удивление, – а написано нулевой потенциал.
Шнурок впился в запястье, и Серафиму подбросило, словно через нее пропустили электрический разряд. Голова раскалывалась, под носом стало мокро, а капля, упавшая в приоткрытый рот, была соленой.
– Доставайте телефон, Серафима.
Рука со шнурком послушно скользнула в карман.
Пусть он не ответит.
Пусть гуляет с Айном, занимается с Игорем, смотрит с Савелием очередную сопливую мелодраму.
Только, пожалуйста, пусть не ответит.
Но три гудка спустя в салоне раздалось знакомое:
– Има?
Они говорили по-английски, и пчелиный рой, поселившийся в голове Серафимы, не давал ей как следует вслушаться. Внезапно Глеб перешел на русский, чтобы шепотом приказать:
– Скажите, что с вами все в порядке, Серафима.
– Со мной все в порядке.
– И ему нужно прийти.
– Тебе, – сделанная после слова пауза забрала последние силы, – нужно прийти.
Она ненавидела себя в это мгновение.
Больше, чем когда проснулась в незнакомой постели, и плохо различимый из-за нещадного жжения в глазах мужчина сказал ей уходить.
Больше, чем когда под уговорами любимого, как ей казалось человека, согласилась на заказной материал.
Больше чем когда, придя под утро, нашла разбитую инсультом бабушку.
Нырнув в эту кислую, пахнущую тиной жижу с головой, Серафима пила ее, надеясь упиться до смерти.
Но очередной разряд выбил ее в реальность.
– Ответьте вашему рыцарю, Серафима. Повторите, Аргит, она немного задумалась.
– Има, ты слышать?
– Да.
Скажи, что она сама виновата, и ты не придешь.
Аргит, чтоб тебя, это же великое сокровище Туата де Дананн!
Скажи…
– Не бойся, фиахон, – она услышала его улыбку. – Я приду.
Серафима уснула, как только машина сдала назад. Или потеряла сознание. Она не помнила: вот буквально мгновение назад перед ней маячили окна "Пятерочки", а теперь, куда хватало взгляда, тянулся сонный декабрьский лес.
А потом они шли, и Глеб касался обсыпанных ледяной пудрой стволов, оставляя, похоже, те самые метки.
Еловые лапы мели плечи, сбрасывая за шиворот холодную пену. Руки покраснели, но Глеб не сказал надеть перчатки, а спрятать их в карманы или рукава куртки, тело отказывалось.
И спотыкаться тоже не хотело.
Падать.
Хоть как-то замедлить продвижение к конечной точке, которая, как боялась Серафима, вполне могла стать последней.
Открывшаяся за частоколом темных стволов поляна была небольшой, но судя по аккуратным пенькам, положенному набок бревну и подпалинам, виднеющимся через прохудившийся снежный покров, – в теплое время пользовалась популярностью.