Детские сердечки

– В смысле…

– Да. Ты все правильно понял. Создана специальная служба Берневарн, которая отбирает детей у плохих родителей. Отбирает без всяких решений судов и документов, просто по анонимному звонку или заявлению случайного прохожего. Никакой бюрократии, ведь у различных отделений Берневарн имеется план по изъятию и ведется соревнование, кто больше детей изымет. Поэтому причиной лишения родительских прав служит любая мелочь, например то, что ты слишком сильно любишь своего ребенка, или заставляешь его делать домашнее задание.

– Я слышал про такое, но не всё же так плохо?

– Всё еще хуже. Правительство вкладывает в сектор «защиты детей» почти треть бюджета, а это огромные деньги. Крутятся миллиарды евро. Целая структура из частных детских садов и школ, исправительных воспитательных центров, поликлиник, психиатрических лечебниц и просто приемных родителей, которым за содержание ребенка платят приличные деньги. А за содержание детей-инвалидов – платят еще больше, поэтому часто малышей калечат, чтобы заработать. Ну и про традиционную здесь педофилию не забывай. Как говорят в США – ничего личного, просто бизнес, – Ян залпом допил, наконец, пиво, и потухшим взглядом смотрел куда-то чуть выше меня. – Это бизнес настолько прибылен, что его на корню скупил один лондонский инвестиционный фонд, структурное подразделение Bank of America.

– Охренеть…

– Теперь понимаешь, что идти против системы тут очень опасно? Когда крутятся такие деньги – всех несогласных попросту перемалывает. Поэтому мы и вынуждены брать с родителей аванс, для организации похищения детей.

– А зачем вы этим вообще занялись?

– Зачем? – поляк на секунду задумался. – Понимаешь, не ты один понёс утрату. Да, мы знаем о тебе практически всё, что известно полиции, спасибо Люку. Тебе повезло, что ты влез в ту семью, за которой мы уже давно наблюдали. Заказ на Вику поступил месяц назад, и мы тщательно прорабатывали план. А тут появился ты и спутал все карты. Потеряв дочь, ты решился на убийство, мы же пошли другим путём.

– Почему?

– А что изменит убийство рядовых винтиков? Ты убил этих, но их еще сотни тысяч. Всех не убьешь.

– Значит, надо метить в верхушку.

– Ты про Брейвика слышал? – усмехнулся Ян.

– А он тут причём? Он же против исламских эмигрантов выступал?

– Больше верь газетам и телевизору. Если он был против эмигрантов, то почему не убил ни одного из них?

– Не знаю, – честно ответил я. – Этой темой вообще не интересовался. У меня своих проблем в то время хватало.

Ричард вновь выдал нам с Янеком по пиву и устроился рядом с поляком.

– Брейвика в четыре года изъяли из родной семьи, и в четыре же года первый раз изнасиловали. По различным оценкам, до совершеннолетия, он подвергался насилию больше сотни раз.

– А причем тут расстрел какого-то молодежного лагеря?

– При том, что он убивал членов Рабочей партии Норвегии, стоящей у руля государства уже не одно десятилетие, а Берневар любимое детище этой партии. И что?

– В смысле? – я открыл новую бутылку.

– Ты про это знал, до общения с нами?

– Нет.

– Вот именно. Реальные его мотивы завуалировали под месть эмигрантам, а насущные проблемы замолчали. И всё идет по-прежнему.

– И что делать?

– Что и мы – спасать детей и возвращать их родителям. Потому что своих нам уже не спасти. Мы опоздали, – Ян грустно поглядел на свои руки. – Вон Люк, женился на девушке из Киева. Её Галина звали. Любил. Носил на руках. Она родила троих замечательных детишек. И жили бы они и дальше счастливо, но кто-то из соседей донёс, что она на детей прикрикивает. Пришли соцслужбы, попытались забрать детей, пока Люк был на работе. Но Галина силой выставила их из дома, погрузила детей в автомобиль и попыталась уехать куда подальше. За ней организовали погоню. И в результате, она не справилась с управлением и вылетела с дороги прямо в один из фьордов. Никто не выжил.

Сам Люк сидел в этот момент, чернее тучи, молча слушая поляка.

– Или вот Ричард, – Ян кивнул на лысого соседа. – Пятнадцать лет назад перебрался сюда с шестилетней дочерью. Жена за год до этого умерла от рака, и они попытались поменять обстановку, чтобы легче перенести утрату. Здесь в одной из закусочных какой-то урод полез девочке под юбку прямо на глазах у отца. Ричард сорвался и забил педофила до смерти, в результате загремев в местную тюрьму на двенадцать лет. Пока сидел, дочь пошла по рукам. В тринадцать покончила с собой. Не смогла вынести всего, что с ней произошло.

Янек только сейчас откупорил новую бутылку, приложился, задумчиво глядя на меня.

– Теперь ты понимаешь, что каждый из нас испытал ровно то же, что и ты. Мы отлично понимаем тебя. И поверь, я всё бы отдал, чтобы лично выпустить кишки тому, кто сделал из моего сына инвалида, сломав ему позвоночник ради лишних пары тысяч евро в месяц.

Часть вторая

«Сумерки»

Глава 9

Два месяца пролетели незаметно.

И дело было не в безумной череде событий, заставляющих отвлечься от бытия, нет. Дело было в алкоголе.

Моё существование напоминало проспиртованный сон. Проснувшись, я пил всё, что попадалось под руку, и чем меня снабжали. Если попадалось пиво – пил пиво, если виски – то виски, а если в моих руках оказывался местный самогон, то в дело шел и он.

Надо отдать должное Янеку и компании, в те дни они от меня не отвернулись, и всячески потакали. Хотя я уверен, что кое-кто, не будем тыкать пальцем в эту полноватую рыжеволосую женщину, был бы рад, если бы я наложил на себя руки. А ведь попытки такие я предпринимал. Пару раз глотал целую пачку снотворного, но в результате, проблевавшись, лишь дрых несколько суток. В пьяном угаре попытался вскрыть вены, располосовав левое запястье. Сколько вокруг было крови – жуть, но спасли. Ричард услышал, что я, до этого буянящий у себя в комнате, затих, и пошел проведать беспокойного подопечного.

Смерть не шла. И тогда пришло осознание, что погибнуть как собака – это не моя судьба. Проведение хранит для чего-то другого.

Одним ужасным осеним хмурым утром, я с трудом поднялся с топчана, и впервые попытался понять, где я в нахожусь, а самое главное – зачем.

Голова раскалывалась, во рту словно стадо парнокопытных енотов нагадило, мысли путались… Я понял, что всё. Хватит.

У изголовья ложа стояла недопитая бутылка пива, по вкусу напоминающее ослиную мочу. Обычное утро с него и начиналось. Но сегодня я вылил пиво в унитаз, благо вход в совмещенный санузел имелся и из моей комнатушки.

После уничтожения «врага», я решил умыться, но отшатнулся от зеркала над раковиной. Оттуда на меня взирал обросший, опухший, грязный бомж. Глаза помутнели и стали водянисто-безжизненными, а взгляд равнодушным и пустым.

Сбросив на кафельный пол вонючие тряпки, я забрался под душ. Упругие струи били по грязному телу, и я старался соскрести с себя всю накопишуюся мерзость. И только спустя полчаса отмокания показалось, что это более-менее удалось.

Растеревшись большим махровым полотенцем, я попытался найти в ванной бритву. Два рыжих одноразовых станка обнаружились в стаканчике для зубных щеток, которой я уже два месяца и не пользовался. Правда, не нашлось пены для бритья, но это не было проблемой, мыло прекрасно пенилось.

Я начал соскабливать всё, что за это время выросло на черепе. Раньше, чтобы обриться наголо требовалось пятьдесят три секунды ровно, но сегодня помучаться пришлось минут десять, не меньше.

Наконец, когда я снова стал похож на человека, встал новый вопрос – где найти чистую одежду, которая комнате отсутствовала как класс. При всей распущенности местных нравов ходить голышом по дому не хотелось.

От безысходности, перемотав чресла полотенцем, я выбрался наружу. Прохладно, но терпимо. Небольшой коридорчик вывел к деревянной лестнице, по которой я и спустился на первый этаж.