Страница 8 из 15
– Это Люк, наш человек. Он не будет тебя арестовывать.
– По-русски понимает?
– Не мноогоо, – не отрывая взгляда от фонаря, сообщил коп. Я только сейчас более-менее его разглядел. Широкий торс, крепкие, накаченные руки, и индифферентное, безразличное ко всему происходящему вокруг, белобрысое лицо. – У мееня жеена былаа из России. Из Кииеваа.
– Это Украина, – машинально поправил я.
– Россиия, – не отступал Люк.
– Хрен с тобой, Россия, так Россия. Со мной-то что будешь делать?
– Сеейчас Дик приеедет и решиим.
– Кто такой Дик?
– Он скоро будет, – вновь взял разговор в свои руки плешивый.
– Тебя хоть как зовут, гордый сын польского народа?
– Что, так заметно, что я поляк? – делано изумился очкарик.
– Акцент у тебя специфический, трудно спутать, – кисло улыбнулся я.
– Янек, можешь звать меня так или просто Яном.
– Как из «Четырех танкистов и собаки»?
– Да, именно так.
– Ну а меня можете звать…
– Мы знаем, кто ты такой! – зло перебила меня Жанна. Моё присутствие её явно нервировало. – Убийца, душегуб и урод!
Не успела она придумать, чем еще меня оскорбить, как в темном окне мелькнул свет фар подъезжающего автомобиля. И через пару минут к нам вошел, смахивая воду с дорогой кожаной куртки, невысокий, но крепкий лысый субъект. Мельком взглянув на меня, он поинтересовался у Янека на чистом английском языке о детях. По крайней мере, слово «babies» я узнал. Очкарик что-то быстро заговорил. Иногда в разговор вмешивалась толстуха.
Беседа, похожая на перепалку, длилась не долго, через десяток фраз Жанна выхватила мобильный телефон и начала куда-то названивать. Несколько коротких звонков и она, как сержант, доложила командиру о выполненной работе. Было забавно наблюдать за этой субординацией.
– Сейчас Вику увезут, – на русском обратился Ян. – Хочешь попрощаться?
– Куда увезут?
– К родителям. Настоящим. Заказ давно оплачен, и сегодня до рассвета её нужно вывезти из Норвегии.
– Как?
– А это не твоего ума дело! – не смогла смолчать бывшая метательница ядра.
– Жанна, не начинай! Лучше подготовь машину, – перебил её Янек, и рыжая бестия, фыркая, вышла из комнаты прочь. Когда её могучее тело скрылось за дверным проёмом, поляк махнул рукой. – Пойдём.
Мы вышли в полутемный гараж, где на заднем сидении БМВ, спали умаявшиеся за день дети. Я с грустью смотрел на эти счастливые в сонном беспамятстве мордашки, и представлял лицо моей девочки, которое уже никогда я в этом мире не увижу. Мои кулаки мгновенно сжались, вновь захотелось крушить и рвать всё, что попадется в руки.
Выдохнув, я попытался успокоиться, глядя на детишек. Но тут по лицу Фати прошла волна, с него моментально сошла улыбка. Девочка начала вертеться, вскрикивая от ужаса, увиденного во сне. И как по команде кричать начали все. Несколько секунд и крик превратился в плач. Что-то бормоча, дети переживали ужасный кошмар.
Я взял Вику, которая лежала с краю, и прижал к груди. Девочка, открыв глаза, улыбнулась, и, прошептав: «Дядя Витя», уткнулась в меня, тут же успокоившись. Успокоился и я.
Неожиданно рядом оказалась Жанна. Нырнув на заднее сидение «бехи», она запела удивительно мелодичным голосом колыбельную, одновременно поглаживая малышей по головкам, каждым движением принося им покой и умиротворение. Не прошло и двух минут, как в автомобиле раздавалось дружное сопение.
– Дай мне её, – прошептала толстуха, выбравшись наружу. – Нас уже ждут.
– Кто?
– Это не моя тайна, – на удивление миролюбиво ответила Жанна, принимая на руки девочку. – Если Ричард решит тебя во всё посвятить, то ты и так всё узнаешь.
– Не задерживайся, – обратился к ней Ян. – До утра надо будет придумать, где укрыть детей.
– А по Акселю, разве еще не решили?
– Нет. Родители пока деньги на него собирают, у них по плану время до послезавтра было.
– Значит надо торопить. После выходки этого, – Жанна кивнула на меня, – рядом с малышами находиться опасно.
– Какие деньги, какой выкуп? Вы о чем вообще?
– Сейчас всё поймешь. Пойдем к Дику.
После отъезда рыжей бестии вместе с Викой на Рендж Ровере, мы вернулись в полутёмную комнату, изображающую здесь офис, где тихо между собой переговаривались лысый тип и коп. Увидев нас, они замолчали, а лысый указал рукой на скамейку, на которой я до этого и сидел.
– Янек, я не понял, вы что, детей продаёте? – проигнорировав жест «босса» я остался стоять в дверях.
– Нет, конечно. Мы детей возвращаем родителям. Настоящим родителям.
– Предварительно собрав с них лишнюю сотню шекелей?
– А как иначе? – искренне удивился поляк. – Чтобы ребенка вернуть, его, для начала, надо из приёмной семьи украсть. А это уголовное преступление. Плюс ребенка нужно из страны вывезти, а это не так легко. Родители просто оплачивают нашу работу, наше время и наш риск, вот и всё.
– Ну вы и барыги, на чужом горе наживаетесь, – я сплюнул под ноги, продемонстрировав всё презрение, на которое был способен.
– Кто наживается? Мы? – Ян впервые за эту ночь потерял самообладание. – Мы все, как и ты лишились своих детей, своих близких. И ты еще смеешь упрекать за то, что мы помогаем остальным?! Не охренел ли ты?
– За деньги? Естественно, помогаете. Чего бы за баксы не помочь?
– Заткнись, – прошипел Янек. – Еще раз так скажешь, и я за себя не отвечаю.
– Что скажу? Что вы алчные твари, делающие бизнес на детях?
Что произошло, я даже и понять не успел. Вот рыжий, плешивый поляк стоял в метре от меня, и вот я уже лежу на грязном полу, а он, оседлав меня, бьет по лицу. Бьет четко, резко, методично. Спасло меня только то, что полицейский, вместе с лысым типом, вмешались, и оттащили взбешённого очкарика.
– Ты нааверноее не праавильноо пооняал, – сказал Люк, помогая мне подняться. – Сядь, мы сеейчас тебее всё объяасниим. Держии.
Я принял из его рук платок и проложил к разбитому носу, усевшись всё же на указанную скамейку.
– Чтоо, не ожидаал такооого от Йаанна? Маало кто ожидаает, – нагло ухмылялся полицейский, глядя на меня, останавливающего кровь, пока Дик, чуть вдалеке экспрессивно что-то внушал Янеку.
– Ян, – громко сказал я. – Ты хотел мне о чем-то рассказать? Я тебя слушаю.
Поляк молча подошел и встал напротив. Было видно, что он так и не успокоился.
– Это Норвегия. А что ты знаешь о Норвегии? – начал он издалека.
– Викинги. Фьорды. Лосось. Нансен еще, который собак своих жрал.
– Норвегия – это дыра на карте мира. По крайней мере, была дырой до конца Второй Мировой Войны. Городов как таковых не было, население веками жило на хуторах. Хутора были изолированы друг от друга до такой степени, что в жены было проще брать сестер или дочерей, чем идти свататься на другой хутор.
– Ну, ты мне об этом еще в машине говорил.
– Так вот, когда в середине двадцатого века норвежцы нашли нефть и газ, они из нищих крестьян в один миг стали богатейшими людьми в Европе. Но повадки свои не поменяли, а наоборот, стали их пестовать.
– В смысле?
– Гомосексуализм, зоофилия, педофилия, женская эмансипация, доходящая до идиотизма.
Рядом возник Ричард с пивом в руках. Одну бутылку он предложил Янеку, а одну мне. Ян, отхлебнув несколько раз, успокоился окончательно и продолжил.
– Но это привело к печальному итогу – резко упала рождаемость. Хотя чего удивляться, если в детских садах здесь детям читают сказки, как принц влюбился в принца, а принцесса любит другую принцессу, – поляк снова отхлебнул.
– Ты шутишь? Что за бред? Зачем этому учить детей?
– Потому что у власти здесь – уроды. Лисбаккен, бывший министр по делам детей, открыто заявлял, что он гомик, и хочет, чтобы все дети были такими же, как он[2].
– Не может быть…
– Может-может. Это Норвегия, тут и не такое случается. Самое страшное, что демографические проблемы страны правительство решает через эмигрантов. Точнее через натурализацию детей эмигрантов. Желательно, белых.
2
Реальное заявление Лисбаккена, министра по делам детей в Норвегии звучит так: "Я – гомосексуалист. Я хочу, чтобы все дети страны были такими, как я"