Стриптиз

Беня долго настороженно оглядывался во Всеволжске, сомневался: «я ж — не такой». А мне плевать. У меня тут все «не такие».

— Об чём мордобой?

— Он меня жидовской мордой назвал!

— Ну назови его московско-литовской мордой.

— Я так и сделал! А он — в драку.

— О! Эскалация. За начало свары — раз. За словесные оскорбления — один-один. Два. За попытку телесных повреждений — три. Николай, почему ты таких дураков себе в приказчики набираешь? Выгребные ямы чистить. Обоим. Этому — две недели, этому шесть. Будете этносами своими меряться — будете дерьмо грести. До посинения.

Чин у Бени уже есть. Казённый кафтан на нём… как на корове седло. Гос. служба не испортила — глупее не стал. Тот же умный, цепкий, недоверчивый взгляд. Который немедленно расплывается масляным блином — заметил моё внимание.

— В Волжских городках надо ставить фактории. Для чего договориться с местными властями. Повтора Городецкой истории — нам не надобно.

— Э… нам бы… как ты говоришь… экс… экстере… тетере… рересть… ну…

— Экстерриториальность?

— О! Точно! Нам бы такую грамотку от князь Андрея, чтобы никакая местная сволочь…

— Попробую. Дальше. Разговоры с местными воеводами вести спокойно, без надрыва. «Нет» — так «нет». Нам в них — особой нужды нет. А уж после Городца… Будут непотребно мявкать — нагнём. Не нарываться, не угрожать. Просто спросить.

— И в Мологе?

— В Мологе… Там власть Новгородская. Князь Андрей не прикроет. Потолковать с тамошними властями. Спокойно. На общих основаниях, на особых условиях. С благосклонностью посадника. Он меня помнить должен. По «божьему полю».

Ещё неизвестно — чем та история аукнется. Может — благосклонностью, может — наоборот.

Поддержка властей — нам необходима. Уж больно моя «торговая парадигма» отличается от общепринятой. Будут обиженные. А новгородцы имеют привычку выражать свои обиды весьма дерьмократически — дубиной в голову или ножиком под ребро.

— От Мологи мои ушкуи пойдут назад. Пока вода высока — проскочить Переборы. Сигурд с Кестутом пойдут в Новгород. С кем-то из наших. Там… осмотреться. Представительство сделать… не дадут. Да и не хочу я. Рискованно очень. У нас скоро будут свары с новогородцами. И на Волге, и на Сухоне.

— Ох же ж божечки…

— А ты как думал? Чуть подсохнет — на Глядень пойдёт новая команда. И оттуда — в обе стороны. Где-то на погостах — обязательно будет свара.

— А ежели к князю Святославу отписать?

Князь Святослав, по прозвищу Ропак («ледяной торос»), второй сын Великого князя Киевского Ростислава (Ростика) сидит в Новгороде с согласия обоих русских гарантов — Ростика и Боголюбского. Но свара внутри новгородского боярства дошла до такой точки… что унять её он уже не может.

Зимой его отцу придётся, уже будучи смертельно больным, ехать в Новгород, примирять сына с боярами. Измученный зимней дорогой, болезнью Ростик доедет только до Великих Лук, вызовет туда Ропака и бояр, добьётся их примирения. «Уболтает». Продавит. Своим умом, авторитетом. До подтверждения клятв. Но сил уже нет — умрёт на обратной дороге, не доехав до Киева.

А новогородцы, наплевав на обещания, данные государю, вновь «возмутятся».

Через год Ропака вышибут из Новгорода, он будет жечь и грабить новгородские городки. При полной поддержке Боголюбского — тот даст ему дружину. Когда новгородцы придут в Боголюбово и будут просить у Андрея сына в князья — ответит:

— Иного князя, чем Святослав, у меня для вас нет.

Но вернуться в Новгород Святославу не удастся. Другие события будут сотрясать «Святую Русь» в эти годы. У Андрея возникнут иные «горящие» проблемы. Не этим ли — обидой от невыполненных обещаний — заманили братья Ропака в заговор против посаженного Андреем в Киеве и отравленного там Глеба (Перепёлки)?

— Князю Святославу — отпишу. Но ни привязываться сильно к нему, ни… наоборот — не надо. Надо прознать — кто, что, за кого… Самим — не влезать. Посмотреть. Хотя… Надо бы иметь там своего человечка. Приголубить, дав такому наш товар — прямой резон.

Вербовка, формирование агентурной сети… В специфических условиях русской городской среды среднего средневековья… Это целая наука. Мои подручные только-только начинают её осваивать.

Простейший элемент: вот ты его уговорил, вот он чего-то важное узнал. Как он тебе сообщит? Гонца за тысячу вёрст пошлёт? И учтите: агентурные сети, подпольные организации сыпятся более всего не на собственно агентах — на связных. Комментарии специалистов к «Репортажу с петлёй на шее» или провал одного из прототипов Штирлица — Вильгельма Лемана дают довольно типичную картину.

— Дальше — Старая Ладога. Нужно внятное описание тамошних порогов. Устье Наровы. Юрьев… с берега не увидишь. Колывань. Вроде бы, большая крепость. Люди бедны, но имеют много скота. Устье Западной Двины. Посмотреть внимательно. По правому берегу, вёрст пять от моря, есть горка. Озерко там. Ручеёк течёт. С людьми потолковать. Там, возможно, поселение бодричей, бежавших от франков. Потом — курши. Народец — разбойный. Янтарный берег. Присмотреться. Устье Преголи. Не толочься внизу, на плоском островке, а слазить на гору. Устье Вислы. И сам Гданьск.

Я с сомнением оглядел своих слушателей. В принципе — ничего нового. Каждый купец, идущий этим маршрутом, владеет такой информацией. И много большей — включая не только глубины, ориентиры и фарватеры, но и имена любимых жён племенных вождей по дороге. Иначе… могут голову оторвать.

Николай ходил этим путём. Он и дальше Гданьска хаживал — до датского Роскилле. Его «Путевая книга», которой он так удивил меня ещё в Смоленске, которую так хотели отнять и продать его родственники, уже дважды переписана учениками Трифы, скорректирована по доступному нам материалу Оки и Волги, дополнена Ветлугой, Вяткой, Камой после похода Сигурда…

— Вот выжимка из «Путевой книги» по будущему маршруту. Держи, Беня. Прочитать, понять, спросить у Николая непонятное. По пути — дополнить.

— Э… Не! Чего это я?!

— Мы тут с Николаем подумали… Идти тебе. До конца. И обратно.

— Да вы что?! Не! Это хрен знает куда… Да и кем я туда…?

— Начальником каравана.

— И-ик…

— Подумай сам. Караван — мой. Корабли, снасти, кормщики, товары. Остальные… Гребцы да пассажиры. У нурманов и литовцев… чуть разные интересы. Могут и гоноры взыграть. Нужен человек сторонний, в пристрастиях незамеченный.

— Да ты шо?! Я… со своей мордой… буду князьям да ярлам указывать? Ты с какого дуба…?

— Базар фильтруй. Ни князь Кестут, ни ярл Сигурд друг другу подчиняться не будут. Им даже побудку… пусть и петушок — золотой гребешок, но только обоюдно чуждый. Обоюдно.

— Да они ж меня… что нурманы, что вадавасы… в клочки же ж!

— Что ж… это — к лучшему. Будем знать — кто нам враг. Дотянемся и уничтожим. А тебе… сорокауст — обещаю. Хотя уверен, что не потребуется. Беня! Не морочь мне голову! У тебя, как у Николая, на голове — шапка-невидимка! Ты и прибыль возьмёшь, и из-под молнии небесной выскочишь.

Я уже рассказывал об удивительном чутье на опасности и на прибыль, свойственному моему Николаю. При угрозе — мгновенно и бесследно исчезает, при запахе выгоды — так же непонятно откуда — возникает.

Как кот в доме — то ты его слышишь, видишь. Дерёт чего-нибудь когтями, топает, грохочет. А то раз — и нет нигде. Обернулся — сидит посреди комнаты столбиком. Будто он здесь с сотворения мира. И ни единого звука или движения воздуха.

«Котский обычай» для «правильного» купца — явление обязательное. Кто не имел — потомства не оставил. Если идёт купчина в пол-улицы, бородища в аршин, брюхо впереди на два, весь в дорогом и блескучем — фигня. Лавочник местный. Дальний купец… ему чваниться незачем. Мир велик — всегда и посильнее сыщется.

Здешний торговец подобен шпиону высшей квалификации. Дипломат без иммунитета, агент без прикрытия, инкассатор без броневика… Таких мастеров на всю Русь, на восемь миллионов душ — сотен несколько.