Страница 14 из 15
…один раз у Миши был разговор с отцом. Мама застала его за этим делом… вернее, Миша в то время и не скрывался. Мама гладила белье, стоя к нему спиной. Он же решил… размять, ну как делал папа. Мама оборачивается, а там… Но будучи интеллигентом до мозга кости, она не стала ругать, кричать, а просто вышла. Затем попросила мужа поговорить об этом с сыном наедине. Папа деликатно рассказал об онанизме как можно больше, что в обществе это не приветствуется, что этим занимаются моряки, солдаты, космонавты, священники, то есть кому не доступно общение с женщинами. Сказал, чтобы тот… но очень-очень редко это делал… так, чтобы не единая душа не знала, никто, ни родители, ни одноклассники, ни прохожие… Разговор с папой об онанизме тогда сильно возбудил мальчика. Он сидел в одних трусиках, которые стояли как палатка. Но Миша терпел, он же дал слово. Папа весь разговор сидел перед ним на корточках. Окончив речь, он собрался уйти. Однако, притворив дверь, сказал:
– Ну, хорошо. Миш, но это в последний раз. Договорились…
Папа снова присел на корточки. Помог сыну спустить трусики… Большего наслаждения Аксёнов ни разу больше не испытывал в своей жизни. Отец просто смотрел, он не прикасался к нему, ничего не говорил… А когда из писуна изверглась бесцветная жидкость, папа встал и вышел. С тех пор этого никогда не повторялось…
…и вот теперь, проводив родителей, забежал в зал. Раздернул занавески на окнах. Соседние дома были далеко, и вряд ли кто бы и разглядел в крохотном световом пятне мальчугана. Но мысль, а всё-таки… заставляла пульсирующе сжиматься анус. Штаны и трусы разлетелись по залу. Мальчик взобрался на спинку дивана, готовый к аутоэротическому спектаклю. И вдруг… Вдруг в прихожей раздался громкий крик «Ракшасы!», с такой ужасно шелестящим звуком «ш», как будто протащили рулон рубероида по бетону. Мальчик вздрогнул так, что запели пружины в диване. Что это? Родители вернулись? Ругают его? Но этот голос – он… он по странному такой, какого вообще не бывает. Миша застыл. Возможно, показалось… «Ракшасы!» снова закричали в прихожей. И… там кто-то был, оттуда доносилось какая-то возня. Хотелось посмотреть, кто же там. Но было страшно так, что все мускулы детского тела были напряжены, писун торчал так сильно, что касался лобка. Еще хотелось одеться, прикрыться, чтобы его не застали таким. Хотелось спрятаться за диван. Но он застыл, не мог шевелится…
…дверь в зал открылась. И мальчик впервые увидел их… Потом он называл их просто «они». Почему они сейчас выглядели именно так годы спустя объяснит учитель. Додик расскажет, что так устроен наш мозг, он подбирает под те чувства, которые никогда не были, но вдруг стали, знакомую картинку. Ту картинку, которая запустит привычные чувства, чтобы оценить, кто перед тобой. Но сами «они» вероятно совсем другие. Просто они настолько ужасные, что и созданная картинка должна быть невыносимо пугающей. Аксёнов, увидев их в двенадцать не мог переносить их вида до старости. В зал вошло существо… полуразложившийся труп некого человекоподобного существа. Подробно Аксёнов не мог никогда описать, смотреть было так страшно, что задержи взгляд на мгновение дольше и сердце не выдержит. От него шла вонь тухлого мяса. С конечностей что-то капало. Всё тело было покрыто нарывами. Проходя мимо, это существо дотронулось до груди мальчика… Как описать это прикосновение? Точно к телу коснулись чем-то настолько холодным, что температура этого близка к абсолютному нулю. И это моментально вытягивает всё тепло. Жгучая боль от ледяного, боль, которая схлопывает всю энергию тела в одно место – место соприкосновения с этим существом…
– Миш, мы вернулись… Оденься, пожалуйста, пока мама не видит, – услышал тихий голос папы мальчик.
Папа стоял рядом. Мертвец растворился. Папа шепотом говорил, что Сазоновы позвонили в последний момент, к кому они шли на юбилей, сказали у них вся семья болеет, что-то кишечное… Натягивая трусы, мальчик пробовал рассказать, кто сейчас приходил. Но папа отнесся безразлично…
17.
– Ларис, Мишаня говорит, что иногда видит каких-то чудищ, – сказал Вадим, отец Миши как-то вечером. Они с супругой собирались ложиться спать. Она крутилась возле зеркала, мазала лицо каким-то вонючим кремом, а он лежал в трусах на расправленной постели.
– Чудищ? – спокойно переспросила Лариса, не оборачиваясь. – А что он сейчас читает?
– Затерянный мир Конана Дойла, а что?
– А то. Начитается всяких страшилок, вот и мерещится. Я говорила тебе, не советуй таких книг. И ты еще хотел купить телевизор. Представь, что тогда будет…
– Ну, Ларис… мы откладываем на телевизор уже два года, куда эти деньги теперь?
– Ха! Ну, ты сказал, куда… Да хоть куда! Денег никогда много не бывает. Купим стенку, или сделаем ремонт. А давай копить на автомобиль…
– Накопить-то можно, но ведь на очередь надо вставать, а это…
– Я тебе говорила, подтяни своего папочку, он «вовчик», и его поставят вне очереди, – повернулась Лариса с белым лицом гейши.
– Ларис, я просил, не называть ветеранов великоотечественной войны «вовчиками». Мне это не приятно. И отец… ты же знаешь, какой он человек, для него честь офицера…
– Ой-ё-ёй, заладили! Честь и всё такое… Вот и живите в бесконечных очередях на консервы…
– Ладно… с этим телевизором, будь он не ладен. Я не о нем вообще хотел поговорить. Просто Мишане действительно кажутся такие существа… Он мне рассказывал… Уже три раза видел. Как он рассказывал, таких и нет на свете…
– Ну, и что ты хочешь от меня?
– Ну, ты же врач…
– Я педиатр… Хочешь, я договорюсь, Мишу посмотрит Александр Ильич?
– Кто такой?
– Наш психиатр… Кстати хороший специалист, много лет работал в психиатрической больнице…
Лариса остановилась. Лицо мужа было напряженным, он почему-то прислушивался.
– Что такое?
– Тихо, – шикнул Вадим. – Кажись, Мишка кричал…
Родители Мишу нашли в своей комнате забившегося под кроватью. Лицо мальчика было бледным, а губы дрожали.
– Они дрались… – наконец-то после получасовых расспросов, когда его привели в свою комнату и напоили и дали валерьянки. – Они пришли из стены… они очень холодные и воняют… Один бил другого и отрывал… я не знаю, что у них, руки, наверное… Тому другому было очень больно, он кричал…
На следующий день Миша сидел в кабинете у Александра Ильича. Тот носил шотландскую бородку, этим и запомнился мальчику. Врач внимательно выслушивал рассказы, не перебивал.
– Слушай, Миша, а кто это такие, как думаешь? Как их зовут? – спросил доктор после.
– Не знаю, – пожимал плечами Миша.
– А вот ты сказал слово «Ракшасы». Насколько я помню, это из индуистской мифологии. Демоны-людоеды, которые населяли самый нижний лок, то есть мир. Ты любишь индийскую культуру? Читаешь много о Индии?
– Нет… Я такого слова не знаю. Это они так говорят.
– Может быть, ты видел встречу Леонида Ильича с Индирой Ганди?
– А кто это?
– Леонид Ильич Брежнев первый секретарь КПСС, а Индира Ганди видный политик в Индии, женщина… Разве ты не смотришь телевизор?
– У нас нет телевизора, – равнодушно ответил Миша.
– И ты совсем не знаешь ничего о Индии?
– Не-а…
– Как странно… – задумался психиатр, – Ну, да ладно… А можешь нарисовать мне их?
– Я не умею рисовать…
– Ну, как умеешь… Знаешь, я тоже не умею, но всегда порчу бумагу… Мне просто хочется, хоть немного понять, кто такие эти ракшасы.
Александр Ильич дал Миши бумагу и цветные карандаши. Мальчик принялся за работу с большим усердием. В итоге на листе появился персонаж из фильмов ужасов далекого будущего
– Любопытно, любопытно, – промурлыкал психиатр. – А вот эти… штуки у него. Что это? (мальчик пожал плечами). Ноги а может руки? Или вообще щупальца? Так похоже на член взрослого мужчины… Ты видел член у мужчины?
– Да у папы…
– А когда?
Миша рассказал про то, как видел как папа онанировал. Затем психиатр допытался и до того, как они с папой разговаривали об онанизме. Мальчик краснел, задыхался, старался не смотреть на дядю-врача, но отвечал. Было в том, что-то такое, что толкало рассказывать без утайки.