Страница 20 из 26
Следовало бы немедля казнить Свенальда. И голову надеть на кол. Дружину его изгнать прочь из русских пределов!.. Но мудро ли это? Старый наемник достиг преклонных лет лишь потому, что всегда был расчетлив и осторожен, как волк на добыче, хитер, как лиса. Казни его сейчас – восстанет Лют Свенальдич и позорит Киев. Если отважился идти сватать княгиню, значит, заранее поостерегся, дал Люту наказ, как поступить. Уволить со службы и изгнать дружину наемную – уйдет его дружина в Дикополье или к хазарам. Наймутся к кагану, получат золото и кошт да пойдут зорить Русь! Все ходы в русских землях им известны, все броды не раз меряны, крепость городских стен известна…
Что сам Свенальд, что рать его – не подмога Руси, а тяжкий груз, от которого мудрено освободиться. Смирила гнев княгиня, затаила норов.
– Хоть и матерая я теперь, да все одно – вдова… Твоя правда, Свенальд, сидеть ли жене на престоле? Управиться ли с государством? Мужское дело – править…
– Позвать сватов? – предложил воевода.
– Постой, Свенальд, не станем спешить, – рассудила княгиня. – По русскому закону следует прежде тризну справить, мужа проводить в Последний Путь. Где его тело?
– На Уж-реке. Пока в земле лежит, – сказал наемник. – Муж твой теперь подождет – сваты не любят ждать.
– А подождать придется, – вздохнула она. – Не могу переступить обычая… Поведаю тебе тайну, Свенальд: если нарушу закон – Великий волхв изрочит меня в тот же час. И не красавицу-княгиню узрит Мал, а старуху. Ты прав, мой юный облик – суть чародейство. Пусть сваты возвращаются и ждут, когда совершу тризну.
– Нельзя им возвращаться пустыми. Не принесут благой вести – не сносить голов…
– Что же мне делать? – будто бы затужила княгиня. – Посоветуй, воевода.
– Добро, – помыслив, проронил он. – Прими послов пока, но при дворе держи, возле себя. Я же тем временем поеду на Уж-реку с малой дружиной и построю корабль. Ты же потом приедешь с послами, проводишь Игоря в Последний Путь, да сразу и свадьбу сотворим в древлянской земле. В Киев вернешься женою мужней.
– С тризны да на свадьбу? Не худо ли это? Не простят мне такой дерзости бояре…
– Они тебе сомнений не простят, безволия не стерпят, мягкости. Чем тверже будет твоя воля, тем короче станут у бояр и языки, и руки. Ты – великая княгиня!
– На мудрость твою полагаюсь, Свенальд, – слегка вдохновилась княгиня. – Будь по-твоему. Ступай на Уж-реку, готовь все к тризне, да чтобы честь по чести.
– Не терзайся, – заверил наемник. – Я выстрою ладный корабль, пусть князь себе плывет… Покуда у древлян, моего сына Люта не отпускай. Он вместо меня и бояр смирит, если потребуется, и Киев защитит от супостата. Да и за Святославом присмотрит. Асмуд стар и ныне не годится в кормильцы, поскольку жребий пал принести черную весть. Не худо было бы тебе Люта определить кормильцем.
– Провожу мужа в Последний Путь, тогда и определим, – пообещала княгиня. – Мне следует по закону совет с боярами держать. Не станем злить их понапрасну…
– Разумная ты жена, – одобрил наемник. – Мне лестно будет послужить тебе… А Люта я сегодня же пришлю.
Ей почудилось, будто Свенальд, подобно пауку, опутывает ее своими тенетами, не оставляя ни щелочки. Весь этот тяжкий разговор происходил втайне, с глазу на глаз, однако при сем был Святослав, тихо и отрешенно играющий с кистенем. В тот миг ни Свенальд, ни сама княгиня не брали его в расчет: четырехлетний княжич, казалось, не в силах еще внять ни сговору лукавому, ни делам земным. Однако едва за воеводой затворилась дверь, Святослав кистенем в дверь указал – вослед старому наемнику:
– В его словах я не слышал ни слова правды. Не верь ему, мать.
– Да, свет мой ясный! – изумилась и обрадовалась княгиня. – Лукав сей воевода и коварен…
– Но и от тебя не услышал правды, – прервал ее сын. – Почему ты лгала ему?
– В ответ на его ложь!
– Как печально мне на земле, – вдруг по-взрослому загоревал княжич. – Еще не взошел на престол, а его уже отнимают. Мне след исполнить свой рок, а вижу, придется всю жизнь сражаться за власть. Вот почему гаснет на Руси свет…
Княжич неожиданно зарыдал и, безутешный, уткнулся в подол матери. Он силился еще что-то сказать, но слезы перехватывали горло, сводили судорогой уста.
– Ты исполнишь свой рок! – попыталась утешить его княгиня. – Ты суть Великий князь! Ты станешь править Русью! Я не позволю отнять твой престол никому!
От Слов ее Святослав заплакал еще горше – видно, иного ждал в утешение. Мать окончательно смешалась, не зная, как успокоить сына, взяла его на руки и стала носить по покоям.
– Не плачь, не плачь, мой Великий князь, – приговаривала она. – Пристало ли князю плакать? Увидят бояре и скажут: Святослав – наследник недостойный, слабый…
В тот миг взгляд ее остановился на мече: дар Валдая висел у княжича в изголовье. Не выпуская сына, княгиня сняла меч, проронила задумчиво:
– А впрочем, плачь… Плачь, сын мой! Но только мне в подол. Когда же взойдешь на престол – и слезы обронить не смей!
Со Святославом и мечом в руках она спустилась в гридницу и усадила сына на место отца – престол, окованный золотом. Меч положила рядом, под правую руку.
И приспустилась перед ним на одно колено.
– Присягаю тебе, Великий князь! Целую к тебе твой меч!
Святослав тотчас же перестал плакать и вытер слезы.
– Теперь я слышу правду, – он всхлипнул. – И клятве твоей верю… Да только не настал еще час. Садись со мною рядом, мать.
Она послушно села на престол, и места хватило обоим – жене и дитяти. На славу или на позор творилось невиданное дело? Присягнут ли бояре столь непривычным соправителям над всей русской землей? Признают ли законной власть матери и малолетнего чада? А ну как затеют свой совет и приставят опеку, пока не возмужает наследник?…
В тот час в гридницу вбежал воевода Претич – верно, какую-то весть нес, да замер у порога, увидев на престоле княгиню и княжича. Не успела она и слова сказать, как верный воевода склонился на колено перед престолом.
– Я, Претич, боярый муж, присягаю вам, князи! Я мечом своим клянусь повиноваться во всех делах и помыслах ваших!
После этих слов Великий князь обязан был взять свой меч за лезвие и подать его рукоять на-целование, однако слаба еще и нежна была детская рука, чтобы держать обоюдоострый булат, рассекающий на лету самый тонкий волос; мать же его, Великая княгиня, хоть и имела силы да жесткую ладонь, но не могла коснуться меча на престоле, кроме как устами, ибо не позволял обычай и ее женская суть принимать клятву на оружии – принадлежности мужской чести и достоинства. И тогда боярин сам взял меч и приложился к нему.
– Ты первым присягнул, так будь первым боярином подручным, – княгиня указала Претичу место за столом у правой руки. – Но прежде, чем место свое занять, ступай и объяви Киеву: нет более среди живых Великого князя Игоря, мужа моего. А посему на престоле сын его, Святослав, и я, мать Великого князя Святослава. Да скажи еще, не вечно мне сидеть тут, а до поры, как мой сын возмужает.
– Исполню, княгиня, – Претич поклонился и направился к двери.
– Постой! – окликнула она. – С какой вестью ты шел к нам?
Боярин вернулся к престолу.
– Мои холопы весть худую принесли. На пристани древлянские послы, от князя Мала. Явились будто бы с покаянной головой за смерть мужа твоего, а в самом деле Мал прислал их, чтобы тебя сосватать. Об этом еще никому не ведомо…
– Мне ведомо, – тихо проговорила княгиня. – Пошли глашатаев по Киеву, а сам ступай на пристань да покличь мне предстоящего посла. Остальные пусть там ждут. Любо мне о сватовстве договориться.
– Добро, – вымолвил Претич спокойно, однако светлый его взор не мог скрыть тревоги, – ужели пойдешь за Мала?
– Ступай, ступай, – поторопила княгиня. – Да скоро возвращайся.
Едва боярин удалился, как в гридницу вошел Све-нальдич, бравый и отважный витязь, рожденный от гречанки, некогда полоненной отцом. От матери Лют унаследовал огромные темные глаза, а от Свенальда – желтые волосы и длинное лицо, на коем одновременно уживалисьх горячая страсть и .холодное бесстрастие. И если старый наемник и слуга русских князей всегда прятал свои глаза и взор под густыми седыми теперь бровями, то сын его смотрел казалось бы открыто, доверчиво, но с чуть заметной, скрываемой дерзостью, скорее даже легкой надменностью.