Турако - птица печали

В течение периода смуты Ребель держался несколько в стороне от событий, в которых он все же вынужден был участвовать, чтобы не утратить поддержку своих сторонников. Он рад, что кончилась эта беспричинная вражда: ведь от нее пострадали дорогие ему люди, от которых он не может ждать прощения за его сделку с совестью. Он снимает солдатскую форму и надевает строгий и банальный гражданский костюм, который снял с себя в день приезда на Остров Пьер Дост, а Жюли отдала Ребелю.

"Перемена" - так назвал Ребель происшедшие события, и это название останется в сознании последующих поколений, чтобы избежать долгих и ненужных подробностей. Об этих событиях напоминают несколько сожженных домов, которые теперь надо восстанавливать, разбитые окна, в которые надо вставить стекла, а на главной площади города - горы мусора, который развозят по болотам, где он быстрее сгниет. Торговцы, опасавшиеся грабежей и на несколько часов закрывшие магазины и лавки, наверстывают упущенное время. Теперь торговля ведется круглосуточно, а цены возросли. Снабжение восстанавливается. По существу, оно и не прекращалось. Ничто не может измениться. Ничто и не меняется.

Через несколько недель ничто не будет напоминать о событии тем, кто его пережил. Желая поскорее забыть о нем, люди просто не будут говорить на эту тему. По собственному предыдущему опыту они знают, что всякая победа всего лишь видимость. Через какое-то время вспыхнет новое восстание, столь же необоснованное и быстротечное, которое даст побежденным надежду на эфемерную победу. Впоследствии все смогут вспоминать героические подвиги, хотя никто уже не будет помнить, о каком восстании идет речь.

Такие потрясения, нарушая естественное спокойствие Острова, позволяют жителям на какое-то время признать превосходство за одним из племен, но всегда уносят чью-нибудь человеческую жизнь, и это жертвоприношение кладет конец беспорядкам. Чтобы оградить себя от проклятия, связанного с убийством, личность жертвы держится в тайне. Со временем из коллективной памяти вычеркивается имя, которое хотят забыть. После чего, причем очень скоро, от жертвы не остается вообще ничего.

Двери и окна Виллы сменили на новые. Все, что не растащили, оказалось поломанным и разбитым - газоны усеяны листками бумаги, тряпками, осколками стекла и фарфора. Но здесь ничего не сгорело.

Камбэ входит в дом: комнаты пусты. На паркете пыль свалялась в барашки. Они приклеились к лужам мочи, оставленным грабителями, отметившими таким образом свое присутствие. Портреты семейства Керн целы и невредимы, словно непрошеные посетители испугались мщения тех, чьи изображения могли быть осквернены. Только на портрете отца Жюли кто-то пририсовал над головой победоносный фаллос.

Камбэ, уже успевший увидеть, что бунтовщики натворили на раскопках, теперь оценивает размеры ущерба здесь. Он не очень значителен и поправим. Камбэ почти жалеет об этом. Он даже рад тому, что уничтожена привезенная из метрополии мебель - ведь она оскорбляла достоинство местных краснодеревщиков. Но его беспокоит судьба тетрадей, которые Пьер хранил в своей комнате. Он взбегает по лестнице, чуть не падает, поскользнувшись, на ковровой дорожке, не закрепленной на нескольких ступеньках, теряет равновесие, хватается за перила, измазанные телячьей кровью.

На втором этаже он пробегает мимо дверей комнат Жюли и Элен, останавливается у двери Пьера. Она заперта на ключ. Как ее оставил Пьер перед уходом. Это успокаивает Камбэ. Он поворачивает ключ, открывает дверь, входит. Деревянные ставни закрыты. В полумраке Камбэ различает на стенах рисунки, сделанные черными чернилами, пузырьки из-под которых разбросаны на полу. Это геометрические знаки, подобные тем, что наносили себе на грудь и ноги подростки из племени Орла по окончании их посвящения в мужчины. Этот обычай был позабыт после обретения Островом независимости. Откуда здесь эти рисунки? Можно подумать, что именно отказ от этого обычая и явился истинной причиной восстания. Однако все вроде бы в порядке. Все тетради на месте. На столе Пьера, рядом с фотографией его сына Марка, лежит конверт. Камбэ без колебания вскрывает его: это письмо Элен. Она, по-видимому, написала его наспех, когда покидала Виллу.

* * *

"Пьер, мне нравится этот беспорядок, эта необузданность; это и есть настоящая жизнь. А тишина, безмятежность, уют и покой, в которых Вы сейчас пребываете, - это не что иное, как преддверие смерти или, что еще хуже, лжи.

Я приехала не для того, чтобы узнать, как Вы живете, кого любите, что делаете, а чтобы поведать Вам о жизни и смерти нашего сына, Марка. О короткой жизни и внезапной смерти. Чтобы не лгать, я должна была при этом находиться ближе к нему, а значит, и ближе к Вам, поскольку Вы единственный, кто его знал.

Прежде чем покинуть Вас, на этот раз навсегда, я хотела рассказать Вам, как он умер. С самого первого дня моего пребывания здесь я пыталась написать об этом. Не удалось. Может быть, на днях, под бодрящим воздействием восстания, наберусь сил и напишу.

Пока же я начала роман. Первыми страницами я довольна. И чувствую непреодолимую потребность продолжать. Возле Виллы живет птица с черно-синим оперением. Сидя на верхушке дерева, она следит за всеми нашими передвижениями. Крик ее так печален, что я невольно думаю о Вас, о Вашей печали; это печаль тех, кто знает, что после их ухода из жизни мировая скорбь не уйдет вместе с ними... Благодаря этой птице я нашла название для книги: "Турако - птица печали". Если мне удастся закончить роман, я посвящу его Вам. Таким образом я отомщу Вам в последний раз: наконец-то я впервые дам Вам нечто такое, что исходит только от меня, поскольку мне никогда не удавалось дать Вам ничего, кроме этого ребенка, которого..."

На этом письмо прерывается. Камбэ вкладывает его в конверт, потом, передумав, рвет и разбрасывает клочки. Пьер не должен узнать об этом последнем и бесполезном послании.

Он оборачивается, чтобы выйти. И тут замечает на кровати неподвижно лежащее тело, кое-как прикрытое простыней. Дрожа, он приподнимает край простыни. Это Нао.

Она обнажена. Лицо бледно-серое. Черные глаза открыты. Открыт и рот. Распухшие скулы. Грудь и живот исполосованы тонким острым лезвием. Во влагалище, раздутое от многократного насилия, воткнут стручок тамаринда, и его соком, смешанным со спермой, испачканы до самых колен ноги. Руки переломаны, пальцы изуродованы, ногти сорваны. Треснувшие губы, раскрытые в ужасной усмешке, позволяют видеть пустой рот с выбитыми зубами.