Страница 8 из 16
Воланд во время посещения Москвы фактически повторяет нечто подобное, заставляя в течение четырёх ночей светить в небе полную луну.
Это вполне вписывается в концепцию романа. Как пишет Александр Махов в своём капитальном словаре "Hostis antiquus1: Категории и образы средневековой христианской демонологии":
"Основной структурный принцип средневековой христианской демонологии – обратная симметрия: всё инфернально-демоническое симметрично сакрально-Божественному, но с обратным ценностным знаком. Этот принцип проводится во всём, порождая порой довольно странные, с точки зрения современного человека, параллели: Христос умер в воздухе, но и ученик дьявола Иуда умер в воздухе (на дереве); дьявол, исчезая, оставляет после себя вонь – святой, умирая, оставляет приятный запах, и т.д. Обратная симметрия проецируется и в план диахронии, организуя ход Священной истории. Так, если дьявол обманул человека – то Христос должен обмануть дьявола; если дьявол победил человека – то именно человеком он сам должен быть побеждён…"
Нам не раз ещё придётся сталкиваться с подобной обратной симметрией в романе. Пока же подчеркнём, то этот принцип действует и в противопоставлении "чудес" Воланда и Иисуса Навина, который в православной традиции почитается как праведник (увы, и праведники оказываются на деле кровавыми убийцами).
Не исключено также, что на Булгакова мог оказать влияние его любимый писатель Гоголь со своей "Ночью перед Рождеством". У Николая Васильевича чёрт крадёт в канун Рождества месяц с неба и погружает всё вокруг в кромешную мглу. У Михаила Афанасьевича дьявол, напротив, в Страстную неделю заставляет луну оставаться полной и ярко сиять.
А на то, что именно сатана останавливает полную луну, Булгаков прямо указывает в тексте романа. Помните, в главе 24 «Извлечение мастера»:
«Тут что-то ее [Маргариту. – А.С.] изумило. Она оглянулась на окно, в котором сияла луна, и сказала:
– А вот чего я не понимаю… Что же, это все полночь да полночь, а ведь давно уже должно быть утро?
– Праздничную полночь приятно немного и задержать, – ответил Воланд».
То есть сатана открыто говорит, что свободно обращается со временем, и в его власти задержать праздничную ночь полнолуния!
В любом случае ясно: и попытка Ержана Урманбаева-Габдуллина привязать события в романе к конкретному году в зачёт не идёт.
Проза о советском паспорте
НО ВЕРНЁМСЯ К БОРИСУ СОКОЛОВУ. Ещё одну ложку – нет, бочку – дёгтя в его «стройную версию» о 1929 годе (равно как и во все остальные версии о 20-х годах) вносит отрывок из главы «Неудачливые визитёры»:
«– Паспорт! – тявкнул кот и протянул пухлую лапу.
Ничего не соображая и ничего не видя, кроме двух искр в горячих кошачьих глазах, Поплавский выхватил из кармана паспорт, как кинжал…».
Декрет «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописке паспортов» вступил в действие 27 декабря 1932 года.
А до сей знаменательной даты никакое «четыреста двенадцатое отделение» при всём желании не могло выдать дядюшке покойного Берлиоза паспорт – за неимением такового документа в природе. (Что касается знаменитых чеканных строк Владимира Маяковского о «краснокожей паспортине», в них речь шла о паспорте для выезда за границу).
Уж это событие точно нельзя назвать «механическим анахронизмом»! Булгаков не мог оставить его в романе «случайно», по рассеянности. Введение паспортов круто перевернуло жизнь многих социальных групп в Советской стране. Например, колхозникам и «раскулаченным» паспортов вовсе не полагалось. Из колхоза можно было отлучаться лишь по специальной справке, выданной председателем и действовавшей не более 30 дней, с указанием цели и срока отлучки.
Ударила паспортизация по уголовному миру. Лица с криминальным прошлым, а также безработные и тунеядцы выселялись из крупных городов, в их паспортах делалась соответствующая отметка. Воспоминание об этом сохранил блатной фольклор в песне «Медвежонок»:
Помню, в начале второй пятилетки
Стали давать паспорта.
Мне не хватило «рабочей» отметки,
И отказали тогда.
Отказали, конечно, не в паспорте, а в прописке на территории крупных городов.
ВВЕДЕНИЮ ПАСПОРТНОЙ СИСТЕМЫ БУЛГАКОВ УДЕЛЯЛ в своём произведении особое внимание. Об этом свидетельствует эпизод одной из редакций романа, датированный 7 января 1934 года. Мастер здесь ещё называется поэтом. Так вот, когда нечистая сила освобождает для него и Маргариты их прежнюю квартиру и предлагает поэту туда вернуться, следует любопытный диалог:
«– Я, – заговорил поэт, покачнулся от слабости, ухватился за плечо Маргариты, – я предупреждаю, что у меня нет паспорта, что меня схватят сейчас же…
Сидящий внимательно поглядел на поэта и приказал:
– Дайте гостю водки, он ослабел, тревожен, болен.
Руки протянулись к поэту со всех сторон, и он отпил из стакана. Его заросшее лицо порозовело.
– Паспорт, – повторил он упрямо и безумно.
– Бедняга, – сочувственно произнёс хозяин и покачал головой, – ну дайте ему паспорт, если уж он хочет.
Коровьев, всё так же сладко улыбаясь, протянул поэту маленькую книжечку, и тот, тревожно косясь на пол, спрятал её под кацавейкой».
Согласитесь, неразумно предполагать, что подобный эпизод мог возникнуть в романе случайно. Правда, в окончательном тексте паспорт исчезает:
«Коровьев швырнул историю болезни в камин.
– Нет документа, нет и человека, – удовлетворённо говорил Коровьев…
– Вы правильно сказали, – говорил мастер, поражённый чистотою работы Коровьева, – что раз нет документа, нету и человека. Вот именно меня-то и нет, у меня нет документа.
– Я извиняюсь, – вскричал Коровьев, – это именно галлюцинация, вот он, ваш документ, – и Коровьев подал мастеру документ».
Казалось бы, замена паспорта безликим «документом» должна свидетельствовать в пользу версии Соколова. Но это не так. Ведь оставил же писатель паспорт в лапах у Бегемота! Отчего же Булгаков вырвал маленькую книжицу из рук мастера? Или опять всё спишем на «рассеянность» автора романа?
Ответ напрашивается из сравнения отрывков. В первом поэт рисуется совершенно раздавленным, «потерявшим лицо», как любят выражаться японцы. Мы видим, что он смертельно напуган. Поэт принимает правила игры того общества, которое его растоптало. Мастер из «канонического» романа, несмотря на все пройденные испытания, сохраняет собственное достоинство. Его упоминание о документе продиктовано не страхом. Это, скорее, горькая ирония. Он не боится государственной системы подавления личности, но в то же время принимает её как данность, от которой никуда не деться. Мастер лишь констатирует, что в этой реальности ему места нет. У него отсутствует входной билет. И тогда Коровьев демонстрирует, что советская власть и её атрибуты – всего лишь мистика, «галлюцинация». Дьявольской силе ничего не стоит изменить эту самую призрачную «реальность».
Эпизод с паспортом остался в сатирической сцене романа, но был изменён в сцене драматической. И для этого у Булгакова тоже были основания. Поскольку в окончательном варианте «Мастера и Маргариты» писатель демонизировал сталинскую машину власти. Многие инструменты подавления человеческой свободы и воли, упоминавшиеся в первых редакциях произведения (ГПУ, РКИ, люди в форме, производившие аресты, и т.д.), были позднее нивелированы, обезличены. ГПУ стало таинственным «учреждением», люди исчезали сами по себе, а паспорт превратился в «документ». И упоминается в сатирическом, издевательском контексте.
1
Hostis antiquus (лат.) – древний враг, т.е. дьявол.