Сувенир с Мирассы

Я честно пыталась любоваться, но меня постоянно отвлекали любопытствующие. Не имея возможности расспрашивать непосредственно нового императора, они пытались разузнать какие-нибудь подробности его жизни от тех, с кем он дружил в прошлом. Удивительно, но большинство моих аристократических собеседников были совершенно уверены, что теперь нашей дружбе пришёл конец. Потому что кто же, став единовластным правителем планеты, будет дружить с пришлыми перекати-поле, не имеющими ни корней, ни связей на Мирассе? Но, тем не менее, пока ещё связь не оборвалась полностью, все стремились использовать меня в своих целях.

Пообщавшись с «лучшими из лучших», я испытала глубочайшее разочарование и начала жалеть Эктора. Прожить жизнь, оберегая спокойствие и хорошее мнение о себе таких вот «судей»?! Да избави меня Всевидящий от подобной участи! Лучше я улечу отсюда подальше и останусь сама собой, а не тем, кого из меня хотели бы сделать.

Но, разя про себя всех встречных аристократов налево и направо, я не забывала продолжать улыбаться им и приветливо кивать, перекидываясь время от времени парой слов с кем-то из знакомых.

К моему величайшему удивлению, один из чиновников, работавший под моим началом во время подготовки похорон Грасса, выразил искреннее сожаление, когда узнал, что я отошла от дворцовых дел и посвятила себя уходу за брошенными рабами.

- Право слово, сагите Вайберс, – настойчиво убеждал он меня, – вы смогли бы сделать великолепную карьеру! Я редко встречал столько здравомыслия и внутренней свободы в одном человеке! Несмотря на ваше происхождение, вы могли бы принести немало пользы новому императору!

Поскольку я не очень поняла, чем моё происхождение хуже, например, императорского, то от уговоров вернуться в дворцовую клоаку уклонилась и сбежала от негаданного доброжелателя. Это было смешно, но любому из присутствовавших на торжестве разряженных и надутых мужчин, я предпочитала теперь «моего» гвардейца, чьё общество совершенно не стесняло и не смущало меня, несмотря на расползающиеся за спиной слухи о том, что я опасаюсь за свою жизнь, – охранник постоянно следовал за мной, не включая режим «невидимки». Впрочем, и до этого мне не было особого дела, – после исчезновения Маугли как будто умерло что-то, заставлявшее беспокоиться о том, как ко мне относятся окружающие.

Пробыв положенное время, поздравив молодожёнов, поучаствовав в разделе праздничного пирога, выпив пару бокалов вина, и даже протанцевав какой-то несложный танец, я предупредила Лавинию (которая, в отличие от меня, не развлекалась на свадьбе, а работала), что покидаю резиденцию молодых, и улетела обратно, к сорока спящим подопечным, которые отчаянно нуждались во мне, хоть и не знали этого.

Гвардейца я оставила на пороге своей комнаты: он, практически, не нуждался в отдыхе, пища вообще не была нужна, на сон уходила пара часов в сутки, поэтому ночью он всегда бодрствовал, обходя вверенную ему территорию. Сама же я почти достигла требуемого порога усталости, когда глаза закрываются сами, а сил хватает только на то, чтобы раздеться и принять короткий душ.

Я как раз только-только разобралась с очередной сложной причёской, вытащив из неё шпильки и расчесав тщательно уложенные локоны, когда в окно, которое одновременно было и дверью, кто-то тихо постучал. Удивившись, я отдёрнула портьеру и застыла соляным столпом, не в силах пошевелиться: за стеклом стоял Маугли.

Сувенир 75

Никогда не думала, что можно в одно и то же время ощущать счастье и страх. При виде знакомого лица сердце сначала остановилось, а потом застучало с такой силой, что мне показалось – оно грохочет на весь дом. А ещё стало очень-очень холодно, будто спальню выстудило, прямо посреди летней ночи…

Вайятху, не дождавшись ответа, шагнул вплотную к окну и положил ладони на стекло. В приглушённом свете ночников, падавшем на его лицо, зелёные глаза сверкали нереально ярко. Я смотрела в них, не в силах отвести взгляда, и чувствовала, что дрожь внутри нарастает. Неизвестность, когда он бродил где-то, и я не знала о нём ничего, пугала и нервировала, но не шла ни в какое сравнение с тем ужасом, который я испытывала в это мгновение. Он пришёл – значит, я узнаю, что он чувствует ко мне, сейчас. Не завтра, не послезавтра, а прямо сейчас.

Странно, но только теперь, столкнувшись с Маугли нос к носу, я осознала, что все мои силы ушли на то, чтобы примириться с его уходом, и ничегошеньки не осталось на то, чтобы пережить объяснения… Я так долго готовилась к тому, что больше никогда его не увижу, что оказалась совершенно не готова к встрече!

Маугли снова постучал. Я вздрогнула и сделала титаническое усилие, чтобы оторвать ноги от пола. Честно говоря, у меня просто выпало из памяти, как шла до окна, как открывала запоры – всё стёрлось напрочь. Первое, что вспоминалось потом – Маугли, стоящий посреди комнаты, и ночная прохлада и свежесть, ворвавшиеся следом за ним. Когда он повернулся ко мне и отбросил капюшон, я разглядела капли воды в его волосах и на лице, – снаружи снова шёл дождь. Кажется, погода на Мирассе налаживалась…

Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга, не отрываясь. Мне показалось, что он, как и я, пытался разглядеть что-то. Может быть, отзвук наших теперешних чувств? Наконец, его взгляд скользнул в сторону, на обстановку комнаты, и я смогла увидеть что-то ещё, кроме его лица.

Бросилось в глаза, что одет он был совершенно непривычно, как бродяга или бездомный: безразмерная старая куртка, вытертые на коленях штаны, выцветший бадлон, причем, все вещи словно сняты были с чужого плеча. Но главное отличие коснулось не внешности. Когда я оставляла Маугли в капсуле медблока, это был ещё трепетный, отзывчивый, нежный юноша, а теперь ко мне пришёл уже мужчина.

Он не просто повзрослел, – казалось, Вайятху прожил за эти две недели целые годы. Совершенно исчезла памятная мне лёгкая неуклюжесть, изменилось выражение лица, даже взгляд стал каким-то другим: напряжённым, изучающим. По-видимому, он не слишком много отдыхал в последнее время: под глазами залегли тени, чётче обрисовались скулы и подбородок. Губы были сжаты непривычно упрямо, словно он готовился к спору.

Я не успела ничего сказать, незнакомец, в которого превратился Маугли, заговорил первым. И опять эти слова прозвучали, как эхо моих собственных мыслей:

- Ты изменилась. Похудела и выглядишь усталой.

- Да… Очень много работы, мы все сейчас мало отдыхаем… – неловко, словно оправдываясь, ответила я.

Ждала вопросов о том, что произошло с бывшим и нынешним императорами, но Вайятху только кивнул, как будто эта тема его не интересовала, или он уже знал обо всём. Впрочем, почему нет? Хоть один-то визор у горцев должен был быть…

- Можно присесть? – вдруг спросил Маугли, снова вызвав у меня удивление.

Уже давно он перестал спрашивать меня о таких мелочах. Ощущение, что пришёл любимый, внезапно ставший чужим, ещё больше усилилось.

- Конечно, садись.

Странно, но мой голос прозвучал спокойно и ровно. Мне-то казалось, он должен был сорваться или вообще пропасть.

- Извини, кажется, я слегка отвык общаться с людьми, – заметил мой гость, устраиваясь в кресле. – Забываю, что недостаточно показывать эмоции, о них надо ещё говорить…

Ну да, он же всё последнее время имел дело сплошь с эмпатами, там уровень передачи информации совсем иной.

- Извини, но со сверх-чувствами у меня по-прежнему плохо.

Попытка пошутить была так себе, но Маугли всё-таки улыбнулся.

- Да, Хильгасиу – они другие. С ними и проще, и сложнее… Проще – потому что не надо рассказывать, что чувствуешь, а сложнее – потому что все видят тебя насквозь.

- Ты нашёл своего знакомого? – осторожно спросила я.

- Да. Он очень помог мне. Все они помогали. Но я не слишком долго пробыл там – только два дня, а потом ушёл.

- Один?

- Да. Меня звали остаться, но я решил пойти туда, куда мне всегда хотелось: в леса, подальше ото всех.

- И как там? – уставившись на пол, спросила я.