Страница 5 из 28
– У нас в батальоне сидит представитель Смерша, такая, между нами, скотина, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Везде сует свой нос, всех подозревает в предательстве, даже боевых офицеров, обзавелся стукачами и все чего-то вынюхивает. Мы его молча презираем, а когда он появляется среди нас, поворачиваемся к нему задом, но с него, как с гуся вода. Все это нервирует личный состав батальона, люди смотрят друг на друга с подозрением, а нам завтра в бой, и я не знаю, как все это скажется на моральном климате и боевой готовности. При этом командование батальона смотрит на эти выкрутасы смершевца сквозь пальцы, ведет себя безответственно, не думая о последствиях…
– Вот вам типичный пример, когда человек обвиняет командование в безответственности, а сам никакой ответственности не чувствует. К тому же выдает противнику военные тайны, – назидательно произнес старший лейтенант Дранин, перебивая чтение лейтенанта Мозгового. – Там, небось, и место дислокации указано, и еще что-нибудь…
– Указано на конверте: Сталино.
– Значит, часть только еще формируется, – со знанием дела прокомментировал Дранин. – А письмо, скорее всего, послано через гражданскую почту. Можно себе представить, какой вывод сделает вражеский агент, прочитав это письмо, если оно к нему попадет. – И спросил: – Посмотри, Мозг: на этого писателя ничего нет в нашей картотеке?
– Я смотрел, – ответил лейтенант с явным разочарованием. – Ничего нету.
– Тогда отправь письмо по месту формирования части. Пусть тамошнее управление Смерша разбирается, кому писал этот взводный и зачем.
– Я тоже так подумал, – произнес Мозговой и победно глянул поверх очков на Киму Гринберг. – А писал он лейтенанту Солоницыну А.К., который служит… который служит… в артиллерийском полку командиром чего-то там… не поймешь чего, – закончил лейтенант Мозговой.
– Как вы сказали? – встрепенулась Гринберг.
– Что именно?
– Кому пишет.
– А-а, лейтенанту Солоницыну А.К.
– Так и у меня тоже Солоницын А.К.! – воскликнула она с изумлением. – Так этот Солоницын, оказывается, возглавляет целую шайку! Ну и ти-ип… Давайте сюда ваше письмо, я подошью его к другим письмам.
– Такие типы еще, к сожалению, встречаются. И даже в НКВД, – глубокомысленно заметил лейтенант Шутман, с университетским значком и медалью «За боевые заслуги». – Вспомните, сколько предателей было выявлено в тридцать седьмом среди военных. Сам Тухачевский…
– Ну-с, поговорили и будя, – нахмурил брови старший лейтенант Дранин. – Работайте, нечего трепаться.
За окном завыла серена воздушной тревоги. Все подняли головы и уставились на белые полоски бумаги, перекрещивающие стекла. Через минуту вдалеке послышались отрывистые выстрелы зениток, затем тяжелые удары бомб, с потолка посыпалась штукатурка.
– Опять станцию бомбят, – произнес кто-то, ни к кому не обращаясь.
– Работайте, товарищи, работайте, – торопливо повторил Дранин напряженным голосом, и стало видно, что он боится.
Впрочем, боялись все, но немцы, после того как их отогнали за Днепр, бомбили изредка лишь станцию, и все к этому вроде бы привыкли, но каждый думал: «А вдруг?», и пялился, ничего не видя и не соображая, в лежащие перед ним письма, пока выстрелы и взрывы не затихнут и не прозвучит отбой воздушной тревоги. Тогда все разом закуривали и с победным видом поглядывали друг на друга.
– И куда только наши части ВНОС смотрят? – произнес ворчливо Шутман, выпуская изо рта правильные колечки дыма. – Немцы летают, как у себя дома, а им хоть бы хрен по деревне.
– В нос они и смотрят, – сбалагурил Мозговой. – Только не друг другу, а начальству.
– Разговорчики! – одернул болтунов Дранин. – А вы, лейтенант Мозговой, как я посмотрю, явно заражаетесь критиканством от знакомства с безответственными высказываниями своих корреспондентов. Эдак недалеко и до соответствующего позиционерства.
– Да я… – стушевался Мозговой, побледнел и виновато захлопал ресницами.
Все торопливо докурили свои папиросы, решительно ткнули их в банки из-под рыбных консервов, после чего в комнате вновь воцарилась рабочая атмосфера.
Глава 4
Капитан Вениамин Атлас, выписавшись из госпиталя в сентябре сорок третьего, больше года служил в милиции Астраханской области, а в конце октября сорок четвертого получил направление по месту своей довоенной службы. Но прежде чем ехать в Ростов, нужно было разыскать семью, и он выпросил на это десятидневный отпуск, тем более что путь его в Ростов лежал через Кизляр, Грозный, Пятигорск, Минводы, а это совсем близко от Кисловодска, где семья и должна находиться.
Атлас ехал в неизвестность. Все его письма в Кисловодск либо оставались без ответа, либо возвращались с пометкой: «Адресат не найден». Написал он и в Ростов, в надежде, что жена с детьми успела туда вернуться, но из Ростова, освобожденного от немцев в феврале прошлого года, никакого ответа не получил. Однако Атлас надежды не терял, понимая, что война всё и всех перемешала и перепутала, а зыбкая еще мирная жизнь этот клубок распутает не скоро. О том, что семья его могла погибнуть, он старался не думать, хотя то из одного освобожденного города, то из другого доходили слухи о массовых расстрелах евреев. Да и в газетах писали о том же, но все больше о городах, лежащих далеко на западе: о Киеве, Харькове, Львове и других.
В Минводы эшелон прибыл глубокой ночью. Атлас соскочил на землю с высокой подножки, за ним закрылась дверь вагона, и он остался один в густой темноте.
Шел дождь. Не очень сильный, но холодный. Хотя фронт перешагнул Днепр, освещение не включали, а может быть, и нечего было включать. И Атлас, ориентируясь по звукам, направился вдоль эшелона, рассчитывая встретить кого-нибудь из железнодорожников. И точно: навстречу ему, светя карбидным фонарем и постукивая молоточком по колесным буксам, двигался смазчик.
– Скажи, приятель, как мне пройти к вокзалу? – спросил Атлас у смазчика.
Тот посветил на него фонарем, махнул рукой себе за спину, и совсем не мужской, а девичий голос ответил:
– Нету вокзала – одни головешки. А комендатура на привокзальной площади… Вагон там стоит, в вагоне она и есть, эта самая комендатура. – И спросил с насмешкой: – Закурить не найдется, служивый?
– Найдется. – И Атлас протянул смазчице раскрытую пачку «Беломора», пробормотав: – Вы извините меня: не разглядел в темноте, что вы женщина.
– Да ничего, служивый: мы, бабы, уж и сами забывать стали, какого мы полу. Сам-то откуда будешь? – поинтересовалась смазчица, раза два затянувшись дымом.
– Из Ростова. Да жена у меня с детишками в Кисловодске… должна быть. Когда немец подходил к Ростову, отправил их туда к родственникам, с тех пор ничего о них не знаю.
– Бог даст, найдешь, – вздохнула женщина.
– Поезда-то туда ходят?
– Ходят, а как же. Раз в день. Туда вечером, оттуда тоже вечером.
– А еще на чем-нибудь можно уехать? – допытывался Атлас.
– Случается, что ходят и машины. Но редко. Ты, служивый, ступай в комендатуру: там тебе все объяснят. Только лоб не разбей, а то у нас тут железа везде понабросано, того и гляди, зацепишься. Да на часовых не нарвись, а то стрельнут – ахнуть не успеешь: все больше косоглазые охраняют, по-русски ни бельмеса не понимают.
– У меня фонарик, – успокоил Атлас женщину и пошел вдоль поезда, водя по земле узким желтым лучом.
Дежурный по комендатуре, младший лейтенант, проверив у Атласа документы, посоветовал ждать поезда.
– У нас тут неспокойно, – товарищ капитан, сказал он, понизив голос чуть ли ни до шепота. – Бандиты шастают, на одиноких военных и милиционеров нападают, даже на машины – тоже случается. Так что советую вам подождать поезда, потому что поезда идут в сопровождении милиции: иначе нельзя.
– А где бы мне подождать поезда?
– Вот уж не знаю. Город разбит, мало что осталось. Разве что в частном секторе… Но это когда развиднеется. А пока посидите здесь. Даже положить вас некуда, – и младший лейтенант развел руками, показывая на военных, спящих на полу в обнимку с автоматами и винтовками. Судя по всему, они относились к войскам НКВД, а это лишний раз подтверждало справедливость слов младшего лейтенанта.