Большой переполох

…Кружка стояла на перилах. Синяя каемка, черный иероглиф, скол на ободке. Каноги остановилась в недоумении и какой-то безотчетной тревоге. Лейтенант был рядом с ней. Он был с ней все утро. Он не мог поставить эту штуку сюда.

– Кирихара, что это такое? – Спросила она ледяным тоном.

– Что? – Сю как будто вернулся с небес на землю, заозирался, пытаясь сообразить, о чем речь, потом, наконец, увидел. – А, да. Стоит. Странно, кто ее тут оставил? Может, кто-то из дежурных?

– Это та самая чашка, что вчера стояла у меня на столе, – сообщила Каноги.

– Думаете? – Невинно переспросил Кирихара. – Да нет, вряд ли. Как бы она здесь оказалась? Просто похожа.

Просто похожа, повторила про себя Каноги. Разумеется, просто похожа. Хотя в глубине души она точно знала, что чашка та же самая.

А потом эта чашка стояла на окне. Они просто шли по улице, и одно из окон казарм было открыто, и чашка стояла там. Каноги не стала останавливаться, чтобы разглядеть ее, хотя соблазн был велик. Ни разу до сих пор ей не попадались такие кружки, и вот они буквально на каждом шагу. Это уже само по себе было бы странно, но она была уверена, что и на этой кружке имеется скол. Но она прошла мимо, только воскликнув про себя: «Что же это здесь творится?!»

Покончив со смотром, Каноги отпустила лейтенанта, точнее, отправила его доделывать документы, а сама решила немного пройтись в одиночестве. Чтобы просто немного подумать о том, не начала ли у нее крыша съезжать от слишком упорной работы. Потому что вот сейчас с этой кружкой точно не мог быть Кирихара. Или же это все просто совпадение?

На крылечке уютно расположился лейтенант Абарай. Сидя в полном одиночестве, он неторопливо потягивал чай из кружки с синей каймой. Каноги остановилась.

Ренджи, заметив ее, отставил кружку в сторону, вскочил и почтительно поклонился.

– Добрый день, капитан.

Каноги не ответила на приветствие. Ее взгляд приковал небольшой скол на ободке со стороны ручки.

– Абарай, – медленно проговорила она, – что это за кружка?

Ренджи посмотрел на чашку так, будто впервые ее увидел.

– Не знаю. Меня просто угостили чаем, вот я и…

– Значит, это не твоя? – Перебила его Каноги.

– Нет. – Ренджи пожал плечами. – Она, наверное, с этой кухни.

Каноги подняла глаза. В самом деле, они стояли на пороге столовой ее отряда. Тем не менее, за все время ее службы она ни разу не видела такой чашки в этой столовой.

– Ну что ж… – проговорила Каноги, понятия не имея, что под этим подразумевает. И двинулась дальше.

Едва она свернула за угол, Ренджи выплеснул на тротуар воду (да, в чашке была обычная вода, где бы им взять горячий чай так спешно?) и махнул рукой. Немедленно из кухни выскочила Каори. Ренджи вручил ей чашку.

– Дуй к Кирихаре.

– Да, лейтенант! – Радостно отрапортовала девчонка и поспешно убежала.

Шутка начинала ей нравиться. Во-первых, у капитана Каноги делается такое смешное, растерянное лицо! А во-вторых, ей, Каори, приходится постоянно быть где-то поблизости от лейтенанта Абарая. Они уже несколько раз передавали эту чашку из рук в руки, изымая ее с того места, где она находилась, выслеживая, куда направляется Каноги, предугадывая и подсовывая чашку туда, где та непременно ее заметит. А лейтенант Абарай, когда он так близко, выглядит совсем по-другому. Очень простой в общении, не зазнается, не требует постоянно, чтобы Каори обращалась к нему по форме, и если она, увлекшись, забывает вежливые обороты, не делает замечаний, а обращается так же запросто. И все равно он очень сильный. Вблизи это особенно заметно. В груди девочки поднималась нераспознаваемая пока ею самой нежность. Нечто подобное происходило с ней впервые в жизни, ничего удивительного, что она не могла распознать первые признаки того, что происходит однажды со всеми молодыми девушками.

***

Мичико казалось, что она сходит с ума. Чертова чашка попадалась ей всюду, куда бы она ни пошла! И самое главное, никому больше не казалось это странным. Лейтенант, которого она уже несколько раз допрашивала, в упор отказывался видеть в этой чашке одну и ту же. Ну да, есть сходство, говорил он. Ну да мало ли похожих кружек есть в мире. И главное, он отказывался признавать странным то обстоятельство, что ей, Мичико, в принципе постоянно попадаются на пути кружки.

Много ли надо, чтобы заподозрить себя в сумасшествии? Достаточно убедиться, что другие люди видят этот мир не так, как ты. Лейтенант явно воспринимал все совершенно иначе. Но Каноги не могла сдаться просто так. Она не выпускала из виду Кирихару, – кружка появлялась. Вспомнив, что однажды видела этот предмет в руках лейтенанта Абарая, Каноги послала одного из бойцов, чтобы отвлечь и его. Кружка возникла вновь. Оставалось предположить, что все это не является заговором против нее. И что у нее, видимо, что-то не в порядке с головой.

Кажется, это превратилось у нее в манию преследования. Иначе отчего бы она, тщательно скрыв реяцу, вдруг двинулась, крадучись, вслед за своим лейтенантом.

Так она их и обнаружила. Кирихара, Абарай и еще какая-то неизвестная девчонка укрылись в переулке, и в руках у них была та самая злополучная чашка. Они смеялись, разговаривая, и Каноги с двух слов поняла, что они обсуждают, куда бы эту штуку на сей раз запихнуть. Бешенство охватило Мичико. Да как они смели!

Она шагнула вперед, но учуяли они ее за секунду до этого – по вспышке реяцу. Девчонка пискнула и полностью скрылась за широкой спиной Абарая. А лейтенанты обернулись и замерли растерянно и обреченно.

– Кирихара! – Сквозь зубы прорычала Каноги. Абарай ее в этой ситуации интересовал мало, третья сообщница – и того меньше. Эти двое – случайный эпизод. Можно было считать доказанным главное: все эти годы ее преследовал именно Кирихара. – Как это все следует понимать?

Сю понял, что допрыгался. Позорным поражением завершилась его месть, он погиб, но погибать он намеревался под фанфары. Он всегда знал, что однажды этим кончится, и в планах его не было извинений или объяснений. Кроме одного: за что.

– Все верно, капитан, – сказал Сю. – Это моя работа.

У него под ложечкой разливался холод, внутренности сжимались в тугой комок, но усилием воли лейтенант заставил свой голос не дрожать. От того, как он будет держаться сейчас, зависит, каким его запомнят. И что будет написано на его эпитафии.

– Но… – Вот голос Каноги дрожал. Правда, больше от ярости. – Но за что?!

– Нельзя быть такой занудой, капитан.

– Занудой?! – Мичико задохнулась от возмущения.

– Именно так, – твердо заявил Сю. – Неужели вы не замечаете, что вас все ненавидят? Коллеги смеются над вами и втайне жалеют. Ваше фанатичное следование букве регламента отдает умственной отсталостью. И ладно бы еще вы предавались этому извращению в одиночку. Но вы же и остальных изводите.

– И что?.. – пальцы Каноги задрожали, и она стиснула кулаки. – Что, по-твоему, я делаю не так?

– Да все! – С отчаянной смелостью обреченного рубанул Кирихара. – По-вашему выходит, что боец Готэй – это функция, бездушная машина, которая вся, с ног до головы, посвящена только одному: исполнению устава. Вы полагаете, что у синигами нет ни чувств, ни пристрастий, ни дома, ни личной жизни. Наверное, у вас действительно ничего этого нет. Иначе бы вы знали, что после выполнения обязанностей офицера наступает свободное время. – Тут Сю окончательно воодушевился, и его понесло. – Люди книжки читают, друг с другом встречаются, умные беседы ведут. У них бывают увлечения. Вы задумывались, что некоторые из ваших офицеров пишут стихи? А кое-кто рисует, между прочим. Но вам же наплевать на такие вещи, потому что их нет в уставе.

– Дисциплина необходима! – Взвизгнула Каноги уже истерично.

– Я разве спорю, – по мере того, как капитан теряла над собой контроль, тон лейтенанта становился все более деловитым. – Все правильно: пришел человек утром на службу, встал на пост, и пусть соблюдает. Но вы от него хоть вечером отцепитесь. Ему домой надо. И какая вам разница, как он туда идет? А к другим отрядам вы зачем цепляетесь? Вот уж до кого вам не должно быть дела. Других капитанов зачем воспитываете?