Страница 12 из 38
– Так вы полагаете, что правы третьи? – осторожно уточнил Кайтен.
– Я ничего не полагаю, – решительно отперлась Ан-Мару. – А вот Ан-Таар уверен, что это так. Лес наш – вообще странное место. Необъясненное. В чем, к примеру, содержится его разум? В деревьях? А стал бы он позволять нам рубить эти деревья, если б это было так? А еще мы знаем, что в тех местах, где лес был подчистую вырублен, потом снова выросли деревья, и те же самые даже деревья, как здесь, вот только разумной силы в них нет нисколько. Те маленькие леса, которые оторваны от этого большого, уже неразумные. В то же время здесь вот мы рубим деревья, или они сами умирают, и ведь с тех незапамятных пор, как люди появились, ни одного живого дерева не осталось, все сменились. А лес между тем остается все тем же. Так где же спрятан его разум?
– Я не знаю, – признался Кайтен.
– И я не знаю, – согласилась старуха. – И не верь тому, кто скажет, будто знает. Это тоже загадка. И когда лес – такая загадка, как мы можем утверждать, что те правы, а те нет?
– Ага, понимаю, – сообразил Кайтен. – Вроде как эта третья теория может ошибаться, но если она окажется верна, то нам всем крышка?
– Точно так. И никому из нас не хочется проверять на собственном опыте, кто прав. Поэтому беречь лес мы полагаем своей священной задачей.
– Понимаю. Но вы не рассказали, что случилось с людьми, когда они раскололись на два лагеря.
– А было вот что. Люди решили объединиться и сражаться против леса. Всю зиму они рубили деревья и устраивали себе надежную городьбу, а весной, когда появлялись твари, все укрывались за стенами, а стражи выходили и уничтожали их. Какие-то твари разбредались, и бороться с ними приходилось соседям, которые даже не помышляли жить вне леса. Возникала вражда и между людьми. И кстати, – спохватилась вдруг Ан-Мару, – может как раз отсюда и берут начало легенды о злобных варварах. Люди-то между собой все перессорились. Вот так постепенно и вышло, что люди расселились вдоль берегов, откуда проще было бороться с лесом, и постепенно отвоевали себе территории. А другая, малая часть осталась в лесу. Да и леса осталось мало. Так и скомкался весь в середке, где до него не успели добраться. Тогда и случился окончательный раскол. Те, кто остался в лесу, уже из него не выходили, а другие не заходили обратно. С этой поры у нас только обрывочные сведения о соседях. Бывает, забредет кто, расскажет, так что расскажет, то и знаем. Знаем, что у вас там люди между собой не помирились, поделились на страны, выдумали себе разные языки. А мы остались, пытаемся сохранить наши древние традиции, нашу историю, чтоб все осталось, как было. Вот и все, пожалуй, больше и нечего тебе рассказать.
– А когда же вы семьями начали жить? – вспомнил вдруг Кайтен.
– Да тогда же и начали. Когда нас стало мало, и когда поняли, что для выживания нужны некоторые специалисты. С тех пор в каждой семье есть страж, чтобы защищать от тварей, ведьма, чтобы лечить раны, нанесенные тварями, песенник, чтобы сочинять успокаивающие лес песни, и следящий, чтобы подсказывать им всем.
Ан-Мару помолчала, а потом задумчиво добавила:
– Пожалуй, что своим детям мы о тех, кто за краем леса, тоже особо сказок не рассказываем.
========== Ученик ==========
Кайтен прожил в семье Ан уже две недели. Нога все еще болела, но Ан-Мару утверждала, что это нормально. Раны, нанесенные тварями, всегда плохо заживают. Если бы кто другой укусил, говорила она, через неделю бы следа не осталось. С чудесными лесными травами и особыми песнями это становилось проще простого. Но вот с ранами, нанесенными силой духа, всегда приходится повозиться. Все же Кайтен мог самостоятельно передвигаться, хоть ему и приходилось опираться на гнутую суковатую палку. Поначалу он смеялся над тем, что станет ходить с тростью, словно старик, но потом перестал хихикать, поскольку без опоры было слишком трудно.
За это время Кайтен познакомился со всем небольшим, но занятным обществом. Люди были с виду обычные. Мужчины и женщины, молодые и старые, подростки и дети. Только чувствовалась во всех какая-то легкость, беззаботность, безмятежность, ничего подобного Кайтен никогда не замечал в своих соплеменниках. Это были простые люди, члены семьи Ан, и у Кайтена не возникало впечатления, будто они здесь всего лишь прислуга. Напротив, именно они казались хозяевами жизни, весь мир вертелся вокруг них, они управляли событиями и всегда чувствовали себя уверенно. По крайней мере, именно так это и выглядело. О так называемой элите они всегда отзывались с искренней заботой.
И все же Кайтен замечал, что элитарное общество предпочитает проводить время отдельно от остальных. Здесь он чаще наблюдал нахмуренные брови, озабоченные лица, слышал не самые оптимистичные разговоры. Его, чужака, не просто допускали на подобные посиделки, а даже ненавязчиво приглашали.
Сегодня Кайтен снова коротал вечер в избранном обществе. Один из домов считался общинным, а по сути являлся чем-то вроде элитарной гостиной, прямо как в старых романах. Был и другой общинный дом, намного больше, где действительно могла бы собраться вся семья. Здесь же всего десяток людей начали бы толкаться локтями. Обстановка в этом доме мало чем отличалась от того, где Кайтен провел свои первые дни и где до сих пор ночевал: пол, застеленный шкурами и ткаными ковриками, ничем не украшенные стены, очаг, возле которого расположилась небольшая полочка с посудой, пара окон в деревянных стенах, полное отсутствие какой-либо мебели. Все присутствующие сидели на полу. Ан-Таар полировал короткий меч. Кайтен, невольно любуясь этим необычным оружием, массировал голень, как велела Ан-Мару. Ведьма же хлопотала у очага, готовила душистый чай. В дальнем углу, почти невидимый, сидел неподвижно следящий по имени Тэ-Кота. Недавно Кайтен с удивлением узнал, что смена фамилии не являлась непременным условием для того, чтобы поселиться в новой семье.
– А как насчет охоты? – полюбопытствовал Кайтен. – Я смотрю, у вас тут и шкуры, и мясо вы едите. А как лес к этому относится?
– Древний и философский вопрос, – отозвалась Ан-Мару. – Почему убийство человеком человека немедленно порождает тварей, а убийство человеком зверя ничего такого не вызывает? Люди издревле заметили, что есть некая граница допустимого зла. Что-то лес терпит, а на что-то немедленно реагирует и карает. Убийство на охоте, убийство ради пищи повсеместно в природе. Лес допускает такие отношения.
– Ты слишком увлекаешься философией, Мару, – заметил Ан-Таар, когда ведьма умолкла. – Не слушай ее, Кайтен. Дело только лишь в эмоциях. На охоте ты убиваешь не из ненависти. Ты не чувствуешь злобы по отношению к своей жертве. Ты просто думаешь о еде, о шкуре, которая спасет тебя от холода зимой. Поэтому лес и не реагирует. Ничего больше.
Тэ-Кота в своем углу тихонько хмыкнул.
– Философы слишком много говорят о живом лесе, – невозмутимо продолжал Ан-Таар, не поднимая глаз от своего меча. – Они говорят о каре и воздаянии. Им нравится мысль, что кто-то оценивает их поступки, вознаграждает за хорошие и наказывает за плохие.
– А разве не так? – неуверенно спросил Кайтен.
– Ерунда, – безапелляционно заявил страж. – Нет никакого высшего разума. Просто мы живем в чувствительной среде. Она остро реагирует на нас, и ничего больше. Если ты раскачаешься на ветке, и она под тобой обломится, разве ты скажешь, что это было наказание свыше? Это всего лишь означает, что ты выбрал не ту ветку. Здесь то же самое. Среда чувствительна. Когда мы несем в нее радость, она отзывается еще большей радостью. Когда приходим со злобой, она возвращает злобу.
– Мы с тобой много раз спорили об этом, – вздохнула Ан-Мару. – Почему же тогда лес вызывает тварей, когда мы рубим его? Разве мы делаем это со злостью?
– Тебе же нравится слово «иммунитет», – парировал Ан-Таар.
– Но когда деревья уничтожают звери, лес не реагирует.
– Пойди, сруби одно дерево, – предложил Ан-Таар. – Увидишь, ничего не будет. Просто людям вечно мало одного дерева.