Страница 32 из 42
-Залатали. Тока сало пробило, ливер не задет.
Я пожал плечами, завёл движок. Дожидаясь, пока Никонов вырулит из ворот, спросил:
-На обратном пути нас не встретят те же друзья?
-Нет, они уж свалили давно. У них так всегда - если сразу не взяли груз, то смываются. Да и местные вперёд нас прокатятся, подстрахуют.
-А что, бывали случаи, когда они брали груз?
-Ну, было такое. Ты думаешь почему из местных так мало желающих ездить с металлом?
-Ясно.
Обратная дорога и правда прошла спокойно. На месте засады не было тел или чего-то иного, кроме валяющихся на обочинах обломков бревна. В Велесославле мы как всегда получили у Брусила плату. Видимо Гвоздь с Мельником уже доложили о нашем небольшом приключении со стрельбой, потому что атаман с интересом глянул на меня и сказал, отдавая мне пачку десятигривенников:
-Я уже начинаю вас побаиваться, амурцы. Для вас человека пришить - что высморкаться.
Я пожал плечами, промолчав, а Никонов безмятежно высказался:
-Чего тебе бояться? Деньги ты платишь в срок.
Брусил ухмыльнулся и ничего не ответил. Мы ушли из склада, кутаясь в армяки - морозило здорово. По дороге я бесцветным голосом сообщил:
-Я нихрена не чувствую, Вторак. А завтра этими руками буду обнимать сестру. Это неправильно.
-Ничего не поменялось, Вова. Убей ты или убьют тебя. Иногда я думаю, что мы не вернулись с войны. Да и некуда нам возвращаться пока. Не забивай голову терзаниями. Как только наскребём на лечение, так сразу бросим эту грязь.
-Да, ты прав. Но жертву Трибогу я принесу и тризну по тому парню справлю. Так будет правильно.
-Ага.
... Пришла Масленица. Велесославль весь украшеный, вычищеный от лишнего снега и всю седмицу по городу шли гуляния. Особенно красиво было вечерами, когда зажигались праздничные огни. Народу на улицах очень много. Наверное не только горожане гуляли, но и с ближайших селений люди приехали. Морозец им не мешал, его вообще мало кто замечал. Гимназистов отпустили отдыхать и мы с Дариной отправились навестить Милану. Сестра, смотревшая всю дорогу на праздничный город молча и безучастно, улыбнулась только в палате Миланы. В белом халате не по росту, печальная, она выглядела как-то нездешне, словно призрак. Но стоило ей войти в палату, как уголки вечно прямых тонких губ поползли вверх, раскосые глаза заискрились, в уголках блеснули капельки еле сдерживаемых слёз. Дарина, белокурая, временами напоминающая куклу несмеяна, со счастливым смехом бросилась обнимать радостную Милану. Я скромно стоял у двери и запоминал эти редкие секунды. Только здесь можно увидеть смеющуюся Дарю. Она что-то спрашивала у девушки, сама что-то отвечала, взахлёб рассказывала и ахала, слушая ответы. Вот такой девочка была до войны. Смешливая, удивляющаяся, любопытная. Теперь настоящая Дарина прячется глубоко внутри себя. И ведь кроме меня, Миланы и Никонова больше никто её такой не видел...
Я не знаю - заплатил ли Вторак взятку врачам или стоял перед ними на коленях. Но пока Дарина пересказывала старшей подруге свои новости, пришла милосердная сестра и объявила, что в качестве исключения Милане разрешена прогулка. Обе девчонки потеряли дар речи, я тоже очень удивился и хотел воскликнуть что-то, но на плечо легла рука. Я обернулся - позади стоял Никонов и заговорщицки держал палец на губах. Сестра вытурила нас, мужиков, из палаты чтобы переодеть Милану. Я развёл руками:
-Ну ты даёшь! Но как?!
-Да неважно. Поможешь?
-Конечно!
Этот день был самым весёлым из всей седьмицы. Мы с Никоновым выезли волнующуюся Милану на крыльцо, а там пересадили на особое кресло, приспособленное для передвижения по снегу. На улице нас ждали Дёмин со Жданом и встретили традиционными праздничными присказками. Милана просто светилась от счастья и еле сдерживала слёзы радости. Дарина не сдерживалась, утирая глаза цветной варежкой. У меня застрял ком в горле и я отвернулся как бы случайно. Стоящая возле уличной двери милосердная сестра прижала ладонь ко рту, глаза её блестели. Она ободряюще мне кивнула и скрылась в здании, выпустив на прощанье клуб пара из больницы. Через улицу от больницы шли гуляния и мы всей счастливой кучкой поспешили туда. Кресло катил Вторак, Дёмин и Ждан помогали. Дарина обняла мою руку и пробормотала:
-Она такая счастливая... Я ей завидую.
Я промолчал. Не надо портить хороший денёк бессмысленными спорами. Не знаю как Дарина и остальные, но я наслаждался окружающими нас смеющимися, добрыми людьми. Весёлые озорные парни и румяные смешливые девушки; благостные мамаши и папаши со своими чадами; снисходительные и заботливые бабушки и дедушки - всех хватало на улицах. Может быть после кровавостей войны, потери родины и безнадёги беженца я воспринимал всё в розовом цвете, но именно такими счастливыми и беззаботными мне казались окружающие. Я страшно завидовал им всем: вот живут же люди! Ничего не знают об уличных боях, о бронеходных атаках и воздушных налётах. Им не обьяснить боль от потери родных и друзей в топке несправедливой войны. Иногда я злился на них за то что они так беспечны и довольны жизнью, когда в соседней стране погибли и продолжают гибнуть женщины, дети и старики. Но тут же я понимал, что в той войне виноваты вовсе не они. А уж в том, что война вообще состоялась виновны мы сами, амурцы. Наша хренова знать и купцы, искавшие только выгоды от виляния между сильными странами, виновны в том в первую очередь. Когда я это понимал, то вместо злости на словенских людей приходил стыд перед ними. Хорошо что такие приступы обиды происходили редко.
Когда мы нагулялись и вернулись к больничному крыльцу, на верхней ступени Вторак встал рядом с креслом, взял Милану за руку. Она, разрумянившаяся от мороза, глядела на него снизу вверх такими влюблёнными глазами..
-Друзья! В этот праздничный день я.. Мы.. Мы хотим известить вас о том, что после лечения Миланы, когда ей исполнится семнадцать, мы поженимся!
.. Ждан и Светиславыч не особо и удивились. Я тоже. Только Дарина удивлённо присвистнула. Вторак отпустил руку возлюбленной и опустился на колено перед Дёминым:
-Ярополк Светиславыч, прошу позволить Милане выйти за меня замуж.
-Позволяю. Хоть и странно говорить заранее, но совет вам да любовь.
Ждан не нашёл ничего лучше, чем ляпнуть:
-Горько, блин!
Милана отчаянно смутилась, Вторак тоже покраснел, но обычай есть обычай: пришлось им поцеловаться. Я услышал вздох Дарины и было непонятно - зависть, сожаление или радость были в том вздохе...
С середине седьмицы я взял Дарину за руку и повёз в Малахит. Она желанием не горела, но и не особо сопротивлялась. Скорее всего ей как всегда было начхать на всё, и на мои усилия в том числе. По случаю праздников народа на вокзале было не так уж и много, но Дарина шла насупившись, глядя себе под ноги. Иногда смотрела по сторонам, натыкалась на мужские взгляды и снова опускала голову. Ей было страшно. Я купил два проездных до Малахита, мы дожидались нужного поезда в углу зала ожидания. Дарина даже есть не стала - так ей не нравилось тут. Протолкались в полутёмный вагон. Нашли нашу скамью, уселись...
-Дарина, точно есть не хочешь? Ехать долго.
-Не-а. Потерплю.
Угрюмо пробурчала девчонка в ответ и повозилась, притираясь поудобнее спиной. Я сидел с краю у прохода, а она у окна. Но вместо того чтобы сидеть как обычные люди, сестра прислонилась ко мне спиной, упершись ногами в расшитых валенках в стенку под окном. То, что при этом она прижала меня к разделителю, её нисколько не волновало. Дарина расстегнула рыжую шубку, сняла шапку, тряхнула головой. Светлые волосы рассыпались по меховому воротнику. Она достала из-за пазухи какую-то книжку и погрузилась в чтение. Я только вздохнул. Девонка при каждом удобном случае так садится. Потом была сцена с досужим мужиком, а потом как на грех напротив нас заняла скамью молодая пара. Девушка и парень лет восемнадцати, сяньюни. Я всё понимаю: молодость, чувства. Но несколько часов обниматься, целоваться и ворковать по-своему - мне кажется, что это перебор. А уж с каким отвращением смотрела Дарина на их обнимашки! Хотя не долго смотрела. Чтобы не видеть, она всю дорогу не отрывалась от своей книжки.