Страница 10 из 42
От делянки до края леса оказалось несколько вёрст. В полверсте примерно от леса тянулась насыпь и выглядела она пустынной. Эта дорога вела к поселению, первые постройки которого виднелись в лёгком тумане. Я нашёл приметное дерево, закопал под его корнями завёрнутый в тряпки самострел и обоймыы. Теперь можно идти. Был я побрит, хоть и не очень чисто. Это даже хорошо, потому что пришедший издалека свежевыбритый человек вызовет неподдельный интерес захватчиков и их пособников. Штаны были выпущены поверх сапог и подвязаны бечёвками, так что узнать в этих гамашах маньчжурские сапоги можно было только в случае пристального изучения. Вместо самострела я нёс большую вязанку хвороста. Может продам. Неплохая маскировка - лесник пришёл продать хворосту и узнать новости. Ближе к селению меня обогнал открытый вездеход с насовцами в кузове. На меня они внимания не обратили - мало ли доходяг тут трётся? Я проводил их хмурым взглядом. Нафиг бы они тут нужны. Но не поворачивать же назад? Я и не повернул.
Первое, что мне бросилось в глаза в селении - слоняющиеся по улицам люди в невзрачных одеждах. Ну а что им ещё делать? Рабочие места уничтожены войной, тем более сейчас осень. Но бродящие по улицам люди не напоминали праздных бездельников. Они избегали смотреть в глаза, а если и удавалось зацепиться за кого взглядом, то в глазах читались только безнадёга и безразличие. Очень показателен был отклик на проезжающий насовский дозор. При их приближении люди втягивали голову в плечи, будто ожидали удара кнутом и опускали глаза. А когда дозор проезжал, все смотрели вслед с тоскливым облегчением, словно хотели сказать: "На этот раз пронесло...". Все, да не все. Я уловил, как один невзрачный мужичок в потрёпанной одежде посмотрел на насовцев с такой ненавистью, что стало за него страшно - вдруг заметят? Тогда расстреляют на месте. Но вот насовцы проехали и взгляд человека в обносках потух. Он расслабился и продолжил свой путь.
Я пошёл за ним, стараясь не спешить. Мужичок со спины не выглядел богатырём. Походка у него была как и у всех вокруг - шаркающая. Я исподлобья оглядывался по сторонам. Серые, мокрые дома. Мокрые, склизкие заборы. Люди в тусклых одеждах, с тусклыми лицами. Даже дети не улыбались. На всём и всех лежала печать безнадёжности и покорности судьбе. Ёшки-матрёшки... Везде это. По всей стране. Несколько месяцев назад жизнь в поселениях била ключом. По улицам бегали весёлые дети, взрослые с удовольствием ходили на работу, которой было много. Тут и там что-то строилось, перестраивалось. Засевались поля, подымливали заводы. И вдруг - бац! Война, разруха, голод, болезни. Мир большинства людей рухнул во мгновение ока. Даже я, служилый урядник, был потрясён и, что уж скрывать, не готов к ТАКОМУ. А ведь меня не один год готовили к войне. Разгром - так это называется. Мы надеялись на помощь Словенского Союза, но он ограничился приёмом беженцев и оказанием скрытой помощи снабжением. КНР предупредил Союз о том, что в случае его вмешательства в схватку последует ответ всего НАТО , а это полномасштабная мировая война. Если бы ранее амурское княжество хотя бы подписало договор о совместной обороне с Союзом.. Но амурское боярство думало, что и дальше сможет качатся на разнице интересов СССР и КНР. Поэтому примыкать к Союзу не захотел. И вот она - расплата.
Мужичок тем временем свернул на какую-то глухую улицу, я повернул следом. Заборы тут были выше, а дорога - уже. Некоторые ворота ещё блестели свежей яркой краской, но большинство темнело мокрыми подтёками. Ещё это пасмурное небо... Мужичок остановился возле одних ничем не выделяющихся ворот, постучал. Я подходил всё ближе. Дверь открылась, мужик оглянулся на меня, уже наполовину скрывшись за ней:
-Чего тебе?
-Дрова нужны?
-Дрова. М.. Нужны. Заходи.
Я спустил с плеч вязанку, спиной вперёд протиснулся в дверь, таща хворост за собой. Вязанка с треском пролезала в узкий проём. Когда я наконец протащил её и с облегчённым вздохом повернулся, то вздох остановился сам собой - в лицо мне смотрел чёрный зрачок ружейного ствола. Избитое выражение, но по другому и не скажешь, когда этот самый зрачок смотрит прямо тебе в морду. С трудом перевёл взгляд на владельца ружья. Им оказался парень лет четырнадцати-шестнадцати, смотревший на меня весьма подозрительно и недобро. В чистой, даже ухоженной одежде он выглядел как-то не по-местному. Я скосил глаза на мужичка. Ого! Вместо придавленного жизнью доходяги на меня смотрел человек с твёрдым взглядом слегка прищуренных глаз. Спина распрямилась, плечи расправились. Орёл, ёшки-матрёшки.
-Ну, мил-человек. Кто ты?
Вопрос был снисходителен и даже ласков, но ствол в аршине от головы недвусмысленно намекал - шутковать не надо.
-Та.. Так.. Это.. Лесник я.
-С какого участка?
-Это.. С десятого.
-В Роговском районе всего восемь участков. Да и молод ты для лесника... Ручки-то подыми, подыми.
Пришлось повиноваться. Мужик сноровисто обшарил меня, при этом грамотно не перекрывая линию огня парню. Отступил в сторону.
-Так кто ж ты? На "голубого" не похож вроде.
-Я из лагеря для пленных.
В глазах мужика мелькнуло любопытство:
-Это из какого-же?
Рассказал я ему обстоятельства побега. Ну а что делать оставалось? Помощь нужна хоть какая, и тут уж лучше быть честным. А мужик вроде обычный, не должен сдать. Кстати, во время рассказа парень так и не опустил ружьё. Во взгляде его читалось: "Ага. Ври, ври - да не завирайся". Когда я закончил свою повесть, мужик вдруг сказал:
-Опусти ружьё, Ждан. Это не враг.
Ждан опустил ствол и заметно расслабился. И то - столько времени держать у плеча охотничье длинноствольное ружьё тяжко. Мужик выглянул в дверь, запер её, мотнул головой в сторону дома:
-Заходи.
Я пошёл, гремя сапогами по крыльцу. Ждан шёл следом. Хоть он и расслабился, но смотрел скептично. Дом был добротный, из серого кирпича, с железной крышей. Было в нём чисто и ухоженно, словно в противовес окружающему миру. В прихожей я замешкался, разуваясь. Не мог заставить себя мазать грязными сапожищами нарядные половики в коридоре. Мужик одобрительно хмыкнул, тоже разувшись. Ждан за нами не последовал: -Пойду на чердак, покараулю. - сказал он хмуро и удалился, а мы вошли в светлицу. Светлые обои, чистый пол, миленькие занавески. Много домашних растений. Белёная печь в углу. Я остановился в дверях, боясь шагнуть вперёд - отвык уже от чистоты. Стыдно было вторгаться в эту сказку со своей лагерной грязью. Мужик протиснулся мимо меня в поварню, повесил поношеный армяк на вешалку и сел за стол. Он разглядывал меня как редкого зверя, от которого неизвестно чего ожидать. Пару минут продолжалась наша молчанка. Вдруг в стороне послышался шорох. Я нервно обернулся, готовый к чему угодно, но можно было расслабиться. В дверях, что вели в другую светлицу, стояла молодая темноволосая девушка, примерно ровесница Ждана. Кутаясь в надетую поверх синего гимназического платья шерстяную безрукавку, она глядела на меня с опаской и удивлением. Ну да, выглядел я вовсе не представительно. Девушка перевела взгляд на мужика, сидящего за столом и наблюдающего за её поведением:
-Дядь Яр, кто это?
-Свой он, Мила, не бойся.
Мила недоверчиво поджала губки, но гостеприимно показала мне на место за столом:
-Присаживайтесь. Сейчас обедать будем. Дядь Яр, Ждан где?
-На чердаке.
Мила кивнула, словно это было в порядке вещей и отошла к печке. Я осторожно сел за стол, положив руки на колени. Мне было неловко. Казалось, что от меня пахнет лагерной грязью, нечистотами, кровью убитых мною охранников. Я даже мельком глянул, чтобы убедиться в том, что с рук на чисто вымытый пол не капает кровь. Ёшки-матрёшки, бред какой. Как есть на такой чистой скатерти? Чистые тарелки, ложки. Тёмный хлеб в плетёнке. Дымящаяся тарелка с восхитительным овощным супом словно спустилась ко мне с Небес. Боги! Последний раз я ел вот так, по-человечески, полгода назад! А девушка ещё извиняется: