Страница 26 из 37
Алик, надо отметить, любил хорошо покушать и никогда не отказывался от случая «ударить по пирогам противника» – эту фразу он подцепил в американской комедии, которая называлась «Горячие головы», и при удачном случае всегда применял.
Штампованные фразы слышны дома, на улице, в троллейбусах и трамваях… Без них каждый живущий изобретал бы украшения к своей речи самостоятельно. У литераторов отношение к ним неприязненное, но в то же время штампы понятны и остроумны, вызывают у собеседника быстрое понимание и даже взлет настроения. Вся жизнь состоит из штампов. Они как кирпичики или железо-бетонные блоки, из которых строится дом, но заметьте, кирпичики или блоки могут быть одинаковыми, знакомыми и примитивными, а дома могут быть разными. Поэтому Алик никогда не пренебрегал штампами, если ничего лучшего придумать не мог. В конце концов, если доводить борьбу со штампами до абсурда, то надо и буквы менять каждый раз, их звуковую гамму. Буква – общепринятый изначальный штамп. Итак, напомню читателю, что это отступление от темы было посвящено любимой фразе Алика: «Ударить по пирогам противника».
Она, фраза, как масло легла на хлеб тещиного наставления: «На хлеб, зятек, не обижаются». Поэтому Алик прошел на кухню, а там его взор обрадовали и свежеиспеченный кексик, и зимний, его любимый, салатик, и отбивные с картофельным пюре. «Ее мужик видно ничего не может или не ценит. Вот она и старается, чтобы меня не упустить. Любовь. А как жрать-то хочется. Главное не торопиться. Надо дать ей понять, что ценю ее больше, чем еду», – подумал Алик и сказал:
– Я без ума от тебя. Но зачем ты столько наготовила? Устала, наверное?
– Ты ж с работы. Садись, покушай. Сегодня спешить некуда, – ответила Марина, думая: «Везде одно и то же, что в семейной жизни, что в любовной. Вот только муж поест и быстрее завалится спать, а любовнику ужин отработать придется, да так, чтобы я довольна была».
– Давай быстренько перекусим, а то мне скоро домой бежать. Я сейчас вроде как на конференции, но если она закончится заполночь, то подозрений не избежать, – сообщил Алик между жевками, быстро хватая вилкой с тарелок.
Он не любил засиживаться на территории самца, неосознанно враждебного ему: боялся нечаянной встречи. Такие встречи, судя по опыту друзей, не приносили ничего хорошего. Один его знакомый, самбист и бандит в одном лице, в такой момент выпрыгнул из окна, избегая удара топором, а Марина жила высоковато…
– Не тороп…, – начала было Марина, но обеспокоено взлетела с табуретки, словно голубь с усеянной семечками поляны при появлении кошки, и устремилась к входной двери.
Мягко ступая, Алик побежал за ней.
– Что случилось? – еле внятно спросил он и принялся проворно дожевывать.
– В подъезде дверь хлопнула, – ответила Марина. – Молчи. Я его по шагам различаю.
Предсказатели будущего рождаются в критических ситуациях: в кого-то попадает молния, кто-то попадает в автокатастрофу… Прогнозировавший возможную встречу с Марининым мужем, Алик знал, что она будет связана с хлопком двери, и этот мысленно режиссированный фрагмент включил мозговую долю, отвечающую за панический страх. Это было как удар молнией или машиной, но происходило исключительно в голове. Влияние психических сил оказалось настолько сильно, что Алик подсознательно постиг, что Марина спустя мгновенье скажет: «Он!!! Быстрее хватай одежду и беги по лестнице наверх!»…
– Он!!! – шепотом взвизгнула Марина. – Быстрее хватай одежду и беги по лестнице наверх.
Алик сорвал с крючка куртку, словно лист с дерева, схватил ботинки, в носках выскочил в тихо распахнутую Мариной дверь и на цыпочках запрыгал по лестнице наверх. За его спиной в глубокой подъездной тишине предательски щелкнул механизм автоматического замка, с сухим треском сломавшейся под ногой разведчика ветки. Пробежав два лестничных пролета, Алик начал быстро одеваться, представляя себе, как глупо он будет выглядеть, если тот, кто идет по подъезду, не муж, а жилец последнего этажа… Звонок раздался ниже и послышался радостный Маринин голос:
– Ой, милый! Ты уже из командировки?
– Привет. Пораньше закончи…
Дверь захлопнулась. Алик бесшумно помчался вниз, чувствуя, как сердце бешено барабанит по внутренней части макушки и предупреждает: «Еще одно такое приключение, я разорвусь на две части, а может и больше». Дверь подъезда распахнулась, и душевная мука почти исчезла, как если одну порцию соли, растворенную в стакане, вылили в кастрюлю и добавили воды. Необъятный объем пространства под открытым небом за дверью подъезда был несопоставим с масштабами Марининой комнаты и даже подъезда. Горечь растворилась в мире. Алик почувствовал себя очищенным и спасенным. Легкий морозец бодрил, и, перебирая в голове нюансы происшедшего, Алик вдруг сочинил стишок:
Через года, а может, сразу
(Ведь срок зависит от причин,
Над коими совсем не властны
Сердца обеих половин)
Своих любимых начинаем
Мы узнавать и по шагам.
По интонациям гадаем,
Когда их ждем по вечерам
С работы или от знакомых
В беззвучной, скучной пустоте
Жилья без жизни и без новых
Известий, а что есть – не те.
Чужие ходят мимо двери,
Не так печатая шаги.
И нет тому разумной меры:
Желанью видеть дорогих,
Своих людей навек, до смерти…
Вот вновь заговорил подъезд.
Я до последнего не верю,
Что не она. Как надоест
Это засилье посторонних,
В которых лишь издалека
Как будто узнаешь…Но звонят
В квартиру ниже. Не легка
Судьба у тех, кто ожидает
Свою отъемлемую часть.
Покоя нет, хоть понимаем:
Она приедет, ей не пропасть.
Алик проговаривал последнюю фразу, когда, словно жирная точка в конце предложения, в дверном проеме появилось такое же черное от гнева лицо его супруги:
– Где шляешься?
– Все нормально, Розочка. Сама знаешь, работа дурная.
– Хочешь есть – вчерашний рассольник в холодильнике. Разогревай сам. Я сплю.
Сравнив предложенный распроклятый суп с тем, что он недоел у Марины, Алик уклонился от домашнего ужина:
– Милая, у меня от усталости никакого аппетита. Пожалуй, тоже лягу спать.
Алик разделся, бревнышком упал на диван, отвертелся от рыскавших по его телу рук жены, отбрехался от ее привычных упреков и заснул сном ищущего забвения семейного пленника…
***
Обворожительная и соблазнительная татарочка Роза, на которой Алик женился десять лет назад, казавшихся теперь вечностью, утеряла все прелестные качества. Изящная, словно кошка, желанная и соблазнительная – как давно это было. Алик вспоминал прогулки с нею по темным улицам, освещенным радостно волшебно редкими фонарями. Собственно все в тех встречах было чарующе и пронизано любовью, даже машины, злобно сигналившие им, когда они почти незряче от взаимных чувств и притяжения взоров переходили дорогу. Алик вспоминал, как они бросались друг к другу в лифте, целовались и целовались, пытаясь удовлетворить жажду обладания, жажду, становившуюся только сильнее от продолжительных прогулок, ну совсем как аппетит. Правая рука Алика ползла под Розину кофточку, находила мягкую возбуждающую грудь…
***
Теперь руки Алика любили совсем другую грудь. Следующим вечером Марина с Аликом между пьянящими поцелуями на мягком диванчике в опустевшей после рабочего дня редакции газеты маленького нефтяного города обсуждали внезапное возвращение рогатого мужа.
– Ты бы видел его глаза, когда он зашел на кухню! Они вздулись до размеров бильярдных шаров, и чуть не повылазили из луз, – говорила Марина. – За таким прекрасным столом, какой я тебе приготовила, он давно не сиживал. Хорошо, что ты не из тарелки ел, а то б сразу ревновать начал. Он и так меня пытал: «Кого это ты ждала?»…
– Я тоже буду тебя пытать, – сказал Алик и ласково потеребил свою подружку за волосы.
– Подожди, сейчас доскажу. Я – ему: «Никого не ждала, решила себе устроить небольшой праздник. Ты не представляешь, как грустно без тебя. Я так рада, что ты приехал раньше». А у самой внутри – прямо извержение вулкана. В общем, докушали мы твой салатик, отбивные, кексик и легли спать. И мне, милый, пришлось проявить в постели чудеса изобретательности, чтобы муж остался доволен.