Игра в аду

Сейчас, к четвертой игровой ночи, я впадаю в бездонное отчаяние. Из головы не выходит образ Анжелики. И хоть ее лицо было скрыто маской, мое больное воображение рисует перед глазами ужасные картины, от которых я никак не могу избавиться.

То ли у меня наступает апатия, то ли я уже настолько привыкла к своей кровавой роли в этой игре, но на очередное убийство я иду без дрожащих рук.

Осунувшаяся, согнувшись как старуха, я стою перед кабинкой парня по имени Гарик. Он выглядит таким сломленным и разбитым, будто это его подругу сейчас поджарили на электрическом стуле, а не мою.

Хочется по-звериному зареветь: Это не тебе здесь плохо! Это мне, мне здесь плохо!

Парень сидит на полу и качается, словно маятник. Его губы то сжимаются, то искривляются в истерической улыбке. Руки обхватывают прижатые к груди колени.

Заметив меня, он, словно в бреду, протягивает ко мне руки и называет мамой. От неожиданности я отшатываюсь. Кажется, теперь, я знаю, как выглядят люди на грани сумасшествия.

- Сколько тебе лет, Гарик? – спрашиваю я, подползая к нему на четвереньках.

Парень смотрит на меня сверкающими от слез ореховыми глазами. Его мальчишеский невинный взгляд заставляют меня проникнуться к нему всем сердцем. Я сажусь рядом с ним и обнимаю правой рукой.

Сначала я хотела остановить его покачивания, но вместо этого начала качаться вместе с ним: вправо-влево, вправо-влево. Гарик склоняет на мое плечо голову. Я взъерошиваю его лаково-черные волосы, после чего он неожиданно останавливается.

Гарик поднимает голову и подносит губы к моему уху.

- Мама никогда не простит меня.

Я поворачиваюсь к нему, не прекращая поглаживать по голове.

- Почему? – спрашиваю я.

- Она такая набожная… Она… - его голос начинает дрожать – Как ей жить, зная, что сын – убийца?

Я начинаю быстро кивать, желая его успокоить. Гарик разворачивается всем телом и впивается пальцами в мои плечи.

- Если выберешься, обещай, что она не узнает, - он давит с такой силой, что на его руках проступают вены.

Если убийца забирает грехи убиенного, то Гарику будет все прощено?

Но какая разница, куда мы попадем после смерти, если прямо сейчас мы уже на игре в аду?

Я хватаю его за волосы на затылке и тяну к себе. Теперь, когда его лоб соприкасается с моим, я могу наконец-то ему ответить.

- Обещаю, – совершенно безумным голосом шепчу я, хватаясь рукой за нож.

Впервые за игру я зажмуриваюсь, когда убиваю. Причем так сильно, будто хочу выдавить глаза.

Когда наступает очередной день, я удивляюсь тому, как тихо. Первое, что я делаю, смотрю на Марка. Облегчение от того, что он жив, не сравнится ни с чем на свете.

Эта игра отличается скоротечностью. Мы не успеваем осознать смерть одних, когда к ним добавляется еще пара трупов.

Натали играет за граждан. Ночью были убиты: Натали – гражданин, Гарик – мафиози.

Я присоединяюсь к вышедшей из кабины Анне. Вместе мы подходим к Натали. Мои глаза скользят по кровавым пятнам на ее безупречно-белой блузке.

Анну начинает тошнить. Опустившись на корточки, я поглаживаю ее скрюченное тело по спине.

- Что нам делать? – спрашивает подруга, пытаясь подняться на ноги.

Я пожимаю плечами, помогая ей встать. Потеря еще одного близкого человека – это слишком для моего разума. У меня не получается следить за происходящим, в котором один за другим из жизни уходят мои друзья.

- Нам нужно вернуться в кабины, – говорю я подруге тоном прилежной школьницы.

Когда мы проходим около Софии, она одобрительно кивает мне, одаривая при этом ехидной улыбкой.

Нас остается четверо. Помимо меня, Анны и Марка, остался парень по имени Константин. Он пришел на игру вместе с Марией, и мне кажется правильным отправить его следом за ней.

В детстве мы часто с семьей бывали в деревне. И в одну из таких поездок, выйдя утром во двор, я увидела подвешенное мощное тело быка. Подходя к животному, я не догадывалась, что увижу слезы в его выпученных глазах. Проводя кончиком указательного пальца по мокрой шерсти у глаз, я думала, что никогда не причиню кому-то боль, и что ни одно живое существо не будет плакать по моей вине.

Крепко-сложенный Константин напоминает мне того самого быка. Из-за тяжелого дыхания у него раздуваются ноздри и живот, а в маленьких круглых глазах-бусинках блестят слезы.

Всего несколько шагов, и я уже оказываюсь рядом с ним. Каждый раз убиваю, словно впервые. В самый ответственный момент руки, как обычно, начинают дрожать. Когда же это закончится? Почему только я прекращаю чьи-то страдания, а моим нет конца?

22 глава

На игре

Вернувшись к себе в кабину, я закрываю руками глаза. Нас осталось трое, и раз я до сих пор жива, Анна или Марк мертвы. Когда панель исторгает из себя очередной визг, нет ни малейшего желания открывать глаза. Может быть, будь я хоть немного сильнее, покончила бы с собой прямо сейчас. Лишь бы не видеть очередного трупа кого-то из близких людей.

- Ада… - раздается знакомый голос.

И он не просто знакомый, он такой родной и любимый, что на радостях я подскакиваю и бегу на этот звук.

Марк прижимает меня к себе.

- Ты жив, жив… - причитаю я, обхватывая руками его лицо, словно не верю собственным глазам.

- Да, но Анна… - он смотрит на меня с сожалением.

- Что с Анной? – спрашиваю я, хотя итак знаю ответ.

Пульсирующая кровь пропитывает светло-голубой топ подруги. Слезы струятся из ее светло-голубых глаз. Я беру ее за руку, и она замечает на мне кровь. На лице Анны появляется странное выражение озабоченности и тревоги, а затем оно становится печальным и таким сочувствующим, что я вдруг вспоминаю каждого, кого убила.

В голове один за другим всплывают мертвенно-бледные лица незнакомых до этого дня мне людей: Владимира, Тимофея, Марии, Гарика и Константина.

Анна умирает на моих руках. Я сворачиваюсь калачиком и кладу голову ей на ноги. Просто лежу и смотрю в ее мертвые глаза.

Марк касается моего плеча.

- Ада, ее больше нет.

Я поворачиваюсь к нему и обхватываю его ноги.

- Почему он убил ее, а не меня? Почему все так, Марк?

Он делает шаг назад, и я, оставшись без опоры, падаю на пол.

Слишком поздно осознаю, что пол кабины грязный. Теперь, вся одежда пропитана кровью, рвотой, потом и слезами. А внутри я заполнена отвращением и ненавистью к самой себе.

Марк опускается на колени и пытается меня обнять, но его руки для меня теперь невидимы. Я оказываюсь в коконе, выстраиваю вокруг себя стены, лишь бы только оградиться от этой жизни.

- Ты же знаешь, что должна убить еще одного человека?

Я поднимаю голову и смотрю в глаза парня, появившегося в моей жизни тринадцать лет назад. Первое свидание, робкое касание руки, его пальцы, запущенные в мои волосы, нежный поцелуй и ласковое объятие. Я думаю о его чувствах юмора, пунктуальности и такта, о том, как вежливо он всегда общался с моими родителями, и как по-отцовски заботился о Лизе.

Мы собирались сделать это вместе: прожить данные нам жизни как нельзя лучше. И вот что мы получаем вместо этого: Марк трясет меня и умоляет убить его, просит жить, а я лишь отрицательно мотаю головой.

О какой жизни он говорит? Неужели он думает, что у меня еще остались на это силы?

Он сдается и, не оборачиваясь, уходит в свою кабинку. Я ложусь на спину, и слезы начинают скатываться прямо в уши. Мне становится щекотно, но я продолжаю плакать.

Прижав колени к груди, я катаюсь из стороны в сторону, издавая душераздирающие крики. Мне так больно, словно каждый орган завязался в тугой узел, в венах закипает кровь, в голове лопаются сосуды, а сердце готово вот-вот разорваться.

Ко мне подходит охранник, чтобы рывком поднять меня, но я не поддаюсь. Меня не держат обмякшие ноги. Мне кажется, что я становлюсь овощем, полностью лишившемся здравого рассудка. София кричит мне что-то о Лизе, но даже это не помогает.