Отдел

Места оказалось еще меньше, потому что посреди кухни лежал вниз лицом какой-то мужчина в тельняшке, и как-то сразу было видно, что он мертв. Еще один, удерживаемый за шиворот Филом, сидел на табурете возле окна и наблюдал, как Игорь Васильевич роняет пилюлю из стеклянного пузырька в кружку с пивом и размешивает ее ручкой столовой ложки. Это был худенький мужичонка неопределенного возраста, в одних семейных трусах с этакой алкоголической щетиной на лице, которая всегда удивляла Игоря тем, что Игорь за всю свою жизнь не видел запойных алкоголиков с бородой — они были или чисто выбриты (как отец Игоря), или носили такую клочковатую щетину (как бывший сосед Игоря по подъезду или сосед по даче).

Лицо у мужичонки было задумчивое, он смотрел в пол, как будто что-то соображая, он дышал носом, с таким особым присвистом, казалось, что его вот-вот стошнит.

— Вас Верка, что ли, послала? — спросил, наконец, мужичонка линолеум у себя под ногами. Игорь увидел синие от грязи ногти на пальцах венозных, растрескавшихся ступней мужичонки, и его замутило сильнее, чем от вида трупа.

Игорь Васильевич на секунду перестал помешивать ложкой:

— Можно и так сказать, — отвечал он. — Все беды ведь из-за баб. Наверно, и твоя тоже.

Мужичонка опять обратился к линолеуму:

— Да она брешет все.

— А вот мы сейчас проверим, брешет или не брешет, — сказал Игорь Васильевич, кладя ложку на кухонный столик между синей, грязной пепельницей и хлебницей, черной от времени. — Вот, пей давай.

Он двинулся к мужичку, тот протянул было руку к кружке, но Игорь Васильевич отпихнул его кисть в сторону и пояснил:

— Рот открой, дубина.

Мужичок послушался и, запрокинув голову, открыл рот. Игорь увидел его ясные, голубые, как у младенца, глаза, окруженные почти черными складками век и сухих морщин. Горло мужичка задергалось, как у котенка или цыпленка, когда он стал глотать то, что вливал в него Игорь Васильевич. Не глядя на Игоря, Игорь Васильевич вытянул пластмассовый табурет ногой из-под стола и сказал через плечо.

— Садись давай, — Игорь послушно подтянул табурет себе и сел.

— И долго? — спросил Игорь.

— Когда как, — ответил Игорь Васильевич. — Ну тут, вроде, если с алкоголем, да масса. Пара минут.

Все они замерли в ожидании, даже мужичок, вместо того чтобы вырываться и сигать в окно, опять опустил голову и поставил руки на колени. На левом предплечье у него была размытая татуировка, от которой разобрать можно было только буквы «ДМБ», но нельзя было разглядеть год, в который он дембельнулся. На плече этой же левой руки была вытатуирована чайка, вроде МХАТовской.

Чтобы хоть как-то занять себя, Игорь принялся давить еще дымившийся в пепельнице окурок, оставленный, видимо, спешившим открыть дверь гостем мужичка. В наступившей тишине было слышно, как в хлебнице что-то шуршит. Из пивной лужицы на дальнем от Игоря конце стола, шевеля длинными усами, лакомился здоровенный таракан. Только теперь, когда стихла суматоха, Игорь заметил, что Игорь Васильевич и Фил когда-то успели надеть перчатки телесного цвета, а сам он был без перчаток, ему их даже не выдали.

— У тебя проводка, что ли, слабая? — встряхнул мужичка Фил.

— Чего? — спросил тот.

— Горит что-то, — сказал Фил.

Тут Игорь, заглядевшийся за неимением того, на что можно заглядываться, на раковину, с крана которой свисала тяжелая капля, но все никак не могла упасть, почувствовал запах паленого пластика. Игорь зачем-то посмотрел на газовую плиту, убеждаясь, все ли конфорки закрыты.

— Может, я чего не так выдернул из розетки, — предположил Фил и дернул подбородком на розетку рядом с плечом Игоря. Игорь понюхал розетку, но запах гари шел не оттуда, а откуда-то из-под стола. Передав Игорю Васильевичу свою ведровидную ношу, Игорь, невольно косясь на жуткие ноги мужичка, полез под стол. Там он, изрядно изваляв ладони в пепле, пыли, кухонном жире, наконец обнаружил окурок, закатившийся за край линолеума возле плинтуса и тихонько тлевший среди пыли. Игорь затушил его об батарею, шипя, затоптал тление руками и вылез наружу.

— Ох, че это такое вы мне налили, ребята, — сказал мужичок вяло и посмотрел своими ясными глазами на Игоря Васильевича. — Меня так прет, так прет.

Игорь Васильевич, словно и не обратив на слова мужичка никакого внимания, сказал Игорю:

— Ну и руки у тебя.

Игорь, переступив через туловище трупа, сунулся к кухонной раковине, но она была забита посудой почти под самый кран, ни моющего средства, ни мыла на раковине не было.

— В ванную не советую ходить, — угадал мысль Игоря Игорь Васильевич. — Проблюешься еще с непривычки, там открытая ЧМТ лежит.

Игорь замер, беспомощно нюхая свои ладони, пахшие теперь, как носки.

— Просто сполосни, да об штаны вытри или вон об штору, — посоветовал Фил, он уже увидел, как Игорь с сомнением косится на серое полотенце, висевшее на вбитом в стену гвоздике, рядом с блестящей от чистоты теркой, висевшей на таком же гвоздике. Игорь осторожно приоткрыл кран и несколько раз сполоснул руки и вытер их об штанины с задней стороны бедер. Он не успокоился, пока руки не стали пахнуть пыльной тканью.

— Чистота — залог здоровья, — сказал на это мужичок.

— Порядок — прежде всего, — продолжил его мысль Игорь Васильевич. — Ты, главное, потом их с хлоркой вымой, прежде чем до еды добраться. Да что до еды, я бы с такими руками по-маленькому бы боялся сходить.

— Вы бы не умничали, — заметил Фил. — После нашего-то туалета здесь просто Версаль.

— Кстати, да, — согласился Игорь Васильевич, — уже несколько месяцев собираюсь как-то оживить там обстановочку, но все руки не доходят.

— Считай, неделю балду пропинали, — сказал Фил.

— Ну так ты там живешь, кому как не тебе удобства обеспечивать, — сказал Игорь Васильевич.

— Нормально, — саркастически высказался Фил. — Я душ, между прочим, на свои деньги отгрохал, эту кабинку, плитка тоже, пол этот, по которому вы ходили, когда еще клей не просох, а теперь еще и туалет, имейте совесть, ребята.

— Димон, кстати, вот такой сантехник, и по плитке, — встрял в разговор мужичок и показал на труп возле их ног. — Он все по-божески, за нормальные деньги.

Игорь Васильевич встряхнулся, будто избавляясь от наваждения, и протянул Игорю прибор, похожий на ведро.

— Давай сам, включается вот здесь.

Игорь принял ведро, щелкнул переключателем, где ему показали (прибор опасно загудел, как трансформаторная будка, но больше ничего, что указывало бы на то, что прибор работает, не произошло). Затем Игорь наискось перешагнул труп, задев плечом Игоря Васильевича, и надел прибор на голову мужичка.

— Темно, — гулко сказал мужичок изнутри.

— Сейчас тебе вопросы будут задавать, ты на них будешь отвечать, — постучал по ведру Игорь Васильевич. — Ты все понял?

Ведро утвердительно покивало.

— Я понял, — гулко сказал мужичок, эта гулкость ему, видимо, так понравилась, что он добавил, пытаясь сделать свой голос более низким и гулким: — Цветочек аленькой.

— Еще бывает, про тайну золотого ключика втирают, — поделился с Игорем Игорь Васильевич.

— Мне уже приступать? — спросил Игорь и, получив от Игоря Васильевича утвердительный кивок, снова сел на табурет, достал конверт, который стал влажным с одной стороны от его собственного пота.

— Вы хоть форточку откройте — жарко же, — попросил Игорь.

Фил, отпустивший загривок мужичка и стоявший со скрещенными на груди руками, развернулся к форточке, уронив с подоконника пустую, частично ржавую жестянку с надписью «Сахар» и крупными красными горошинами на боках, а когда нагнулся, чтобы поднять ее, Игорь Васильевич сказал:

— Не надо, это тебе жарко. Ты на мандраже. А Фил застудит шею, будет потом улыбаться, как собака, будет шею потирать. Тебя же самого совесть замучает.

— Я немного открою, — все-таки сказал Фил. — Тут, правда, слегка тяжко.

Сухая сторона конверта была почти пуста. В верхнем левом углу стоял мелко пропечатанный номер «146», а в правом нижнем углу стоял штрих-код. Игорь прощупал конверт, пытаясь определить, где лежит запечатанная в него бумага, чтобы не порвать ее при открытии, затем слегка надорвал конверт за уголок и оторвал от конверта полоску сбоку. Судя по спокойным лицам Игоря Васильевича и Фила — Игорь сделал все правильно. Нашарив двумя пальцами — указательным и средним — содержимое конверта, Игорь вытянул его наружу — на обычном листке формата А4 был с одной стороны напечатан какой-то текст, набранный мелкими буквами, а другая его сторона была пуста.