Последний сеанс

Но это потом. А пока они еще стоят в дверях. И Артем спрашивает Илью:

– Э-э-э, брат, тебе про меня, ну.. это… про меня и мою старуху, с которой я… это… ну в общем, кто тебе про меня рассказал? Таня?

– А тебе – про меня? Таня?

Оба замолчали. Покачивались на мягких бескостных ногах. Вспоминали, о чем они сейчас говорили. И что отвечали. Или не отвечали?

– Точно Таня, – подумал Артем, валясь на кровать. – Гадина, – зевнул как следует и, не успев закрыть рот, отрубился.

– Точно, она. Коза, – подумал Илья, валясь на сиденье такси.

И еще подумал, потому что сказать уже не мог:

– Э-ээ… господин водитель… полегче газуй.

Артем. Знакомство

«Я, участник психотерапевтической группы Артем Азикян, обязуюсь выполнять следующие правила, установленные ООО «Психотерапевтический театр Лисич и Воронович»: 1) относиться ко всем участником группы с уважением и доброжелательностью; 2) соблюдать во время сеансов дисциплину; 3) выплескивать агрессию с помощью подручных средств, выданных мне руководителем психотерапевтических сеансов Воронович Н.Б. только! в специально отведенном для этого месте (сцена психотерапевтического сеанса) и только! с разрешения руководителя; 4) поддерживать в классе психотерапии чистоту.

Обязуюсь также на все время прохождения мною психотерапевтической практики не вступать с другими участниками группы в дружеские, любовные, сексуальные и любые другие отношения. Я предупрежден, что нарушение даже одного из этих правил влияет на эффективность Метода по отношению ко всем участникам психотерапевтической группы. В этом случае данный Договор может быть расторгнут в одностороннем порядке без возращения мне оплаты курса психотерапии».

Эти трое, Таня, Илья и Артем, вылупились из психотерапевтической группы театра не сразу. Сначала паровались Таня и Артем. Общение вне сеанса они скрывали, но вся группа знала – эти двое, простившись друг с другом у дверей театра, уже через пять минут за углом говорят вновь «Привет!». Это бесило тех, кто придерживался правил.

Таня и Артем были не первыми, кого сводили сеансы. Хитрый Лисич, как черт хитрый! Нарушение правил было также предусмотрено Методом.

– Одним нужны правила, чтобы следовать им, – каркал Лисич. – Другим – нарушать. Одни хотят нарушить, но боятся и поэтому ненавидят тех, кто не боится. Другие нарушают, и ненавидят за это себя. Мы не можем отказывать людям в их привычных удовольствиях. Ха-ха-ха! Пусть видят – для ненависти у каждого тысяча поводов! Ненависть – всюду! У нас нестерильно. Как в жизни. Только быстрее, ха-ха-ха!

До появления Артема Таня занималась в группе около месяца. Она была единственной клиенткой театра за все время его существования, которая посещала сеансы бесплатно.

Танина мама и Воронович были подругами. Давно, в школьные годы, когда для дружбы вполне достаточно жить в соседних подъездах, ходить вместе в школу и сидеть несколько лет за одной партой. Потом их раскидало по разным университетам, обе закружились в студенческой жизни, в первых влюбленностях, первых работах. Они созванивались – на Новый год, 8 марта и дни рождения. Без особого интереса расспрашивали-рассказывали, кто чем живет.

То, что муж Таниной мамы работает с Воронович в одном институте трам-па-пам таких-сяких наук, выяснилось случайно. Воронович и не знала, что Сашка – хороший веселый парень, первоклассно поющий под гитару собственные песни – муж школьной подруги. В один трамвай по маршруту с работы-домой они угодили случайно. Разболтались, перемыли косточки институтскому начальству, вышли, смеясь, на одной остановке. Воронович спрыгнула и поскользнулась, а Сашка поддержал-приобнял. Воронович расхохоталась над своей неуклюжестью и девичьей глупостью – обуть сапоги, в которых околевают на морозе ноги. Но ведь красивые, заразы, дорогие, на каблуке. Сашка тоже расхохотался над красивыми сапогами, дорогими, на каблуке, Воронович. Именно в этот момент, когда они дружно хохотали, а Сашкина рука возвращалась с талии Воронович назад карман, у остановки появилась Танина мама…. Все. Больше Танина мама Воронович не звонила. И с Сашкой они в трамвае ни разу уже не встречались. Воронович сама замуж вскоре вышла и переехала жить к мужу в другой район.

Танина мама, отличница и школьный лидер, видимо, сильно пообломав за жизнь рога, стала школьной учительницей. Воронович, вертлявая рыжая троечница и неряха, – известным психотерапевтом, успешной, деловой идеальной во всем женщиной.

Под патронажем Лисичем ее годы и десятилетия шли бесконечным парадным маршем. Воронович совсем отвыкла удивляться. И даже язык обожгла горячим чаем, когда услышала в телефонной трубке голос былой подруги. Удивительные события в своей жизни она принимала подозрительно. Напряженно внюхивалась вплоть до момента, когда они идеально не подстраивались нога в ногу в привычную жизнь. К просьбе Таниной мамы о помощи… в знак былой дружбы… разумеется безвозмездной… школьная учительница, без мужа… сама понимаешь… а ты так успешна… девочка погибает… вышла из-под контроля… К просьбе Таниной мамы Воронович приглядывалась и так и сяк… В первые дни глаз с Тани не спускала. Но! Ничего не учуяла. Таня оказалась обычной зажатой закомплексованной матерью студенткой с первым неудачным сексуальным опытом, который оставил глубокую рану в ее и без того замордованной душе. Словом, Таня оказалась самой обыкновенной сотой клиенткой Воронович. Разве что – денег не платила.

На сеансах Таня молчала или всем поддакивала даже если ей в лицо, под видом коллегиальной помощи, говорили неприятные вещи. Ненавидела тихо и скромно. Тихонечко выкрикивала смешные ругательства, типа «дурак» или «отстань от меня, идиот». Реквизитом не бросалась – чаще оглядывалась на других. Раскрепощение давалась ей с трудом. Но Воронович знала, скоро и в этой закукленной душе рванет.

Когда Артем впервые вошел в класс психотерапии, он был слишком занят собой, чтобы обратить внимание на Таню. Артем любил производить первое впечатление. Безупречная подача себя была самой сильной его стороной. Он учился этому долго и с интересом. Ревниво отслеживал новые техники, щедро платил тренерам и коучам за новые скилсы. Регулярно делал апгрейд устаревшим навыкам. Появление Артема в любом месте перед любым человеком или группой было отточено с легкой и невидимой виртуозностью актера, который с десяток лет играет одну и ту же любимую зрителями роль. Он мог бы зайти в вагон метро так, что все головы с интересом – актер? Телеведущий? Где-то я его видел (видела) – повернутся в его сторону. Если бы он ездил в метро, конечно.

Артем предвкушал великолепные кассовые сборы от своего шоу, рассчитанное изначально на куда более взыскательную публику, чем эту.

– Сборище неудачников и закомплексованных чморил, – представил Артем свою новую аудиторию, выкурив две сигареты только для того, чтобы слегка, но точно – пусть все зрители будут в сборе – опоздать.

Он вошел в класс. Да какое там вошел! Нет, прямо вышел под софиты семи пар женских глаз – свободно и мягко, во всем великолепии мускулинного обаяния.

Именно так – пружинисто и легко, на несколько минут позже коллег, неся на прямой шее голову, будто у него солнце сияет в волосах, слегка приподняв подбородок – он сотни раз по утрам входил в большой кабинет для совещаний, легко кивая замам, едва заметно замам замов и, больше не глядя ни на кого, садился по правую руку от генерального, вернее, генеральной.

Артем приоткрыл дверь и – именно что осведомился, по другому не скажешь – здесь ли… не ошибся ли… простят ли его за опоздание… Артем знал, конечно, простят! Хотя бы вот за эти чудесные этикетные модуляции, восхитительный выговор, точеные согласные. Такие согласные поколениями чеканятся по столичным мостовым – в спокойной уверенности в своем сегодняшнем, завтрашнем и век от века. Хм… ну, или как в этом, довольно сложном, кстати, случае зубодробительными тренировками с заклинанием чумазых чертей и воспеванием оды резиновой Зине под руководством специалиста-речевика. Да что там черти! Чтобы перестроить на эталонное столичное звучание речевой аппарат, намертво сбитый в ереванской десятилетке, понадобился целый мешок инструментов. Ежедневно в течение года Артем с животным упорством рычал, мычал, кукарекал, дышал, корчил рожи перед зеркалом, со скоростью автоматной очереди выпаливал скороговорки, сбрасывал «зажимы»…. и далее по интенсив-программе первых двух курсов театрального факультета.