Страница 6 из 13
– Знала бы ты, какое усилие мне приходится делать над собой, чтобы отвести от него взгляд! – воскликнула королева в сердечном порыве, с которым не смогла совладать.
Желая смягчить впечатление, которое это признание могло произвести на служанку, она поспешила добавить строгим тоном:
– Я запрещаю упоминать о нем в моем присутствии, а если он посмеет жаловаться, я прикажу передать ему от моего имени, что в тот день, когда мне откроется причина его печали, я прогоню его с глаз моих навечно!
– Что ж, госпожа, тогда уж и верную свою Канцию прогоните, ибо у нее не станет сил исполнить столь жестокий приказ! И если этот несчастный не смог пробудить в вашем сердце сострадания, вы можете сами выместить на нем свой гнев, ведь он здесь, он пришел, чтобы услышать ваш приговор и умереть у ваших ног!
При этих словах, произнесенных донной Канцией достаточно громко, чтобы быть услышанными в соседней комнате, Бертран дʼАртуа вбежал в опочивальню и упал на колени перед королевой. Молодая камеристка давно заметила, что Роберт Кабанский по собственной вине лишился благосклонности Иоанны и что его тирания стала для нее столь же невыносима, как и тирания супруга. Не укрылось от Канции и то, что госпожа часто останавливает взгляд, исполненный нежной грусти, на Бертране, меланхоличном и мечтательном юноше; и если она и решилась говорить от его имени, то лишь потому, что была уверена – королева уже его любит. Как бы то ни было, кровь прилила к лицу королевы, и ее гнев уже готов был обрушиться на обе повинные головы, когда в смежной комнате послышались шаги и голос вдовы великого сенешаля, разговаривавшей с сыном, поразил их, как удар молнии. Камеристка покачнулась и побелела как смерть; Бертран в отчаянии думал о том, что своим пребыванием в спальне королевы погубил не только себя, но и ее; и только Иоанна с этим восхитительным хладнокровием, не покидавшим ее в самые трудные моменты жизни, подтолкнула юношу к резному изголовью своего ложа и прикрыла сборчатой занавесью балдахина, после чего сделала донне Канции знак выйти к своей воспитательнице и ее сыну.
Но, прежде чем мы введем в опочивальню королевы этих двух персонажей, которых наш читатель уже встречал в свите Иоанны, у кровати умирающего, сто́ит рассказать, благодаря какому необычайному стечению обстоятельств и с какой невероятной быстротой семья Катанийки вознеслась из народных низов к самым высоким чинам в королевстве.
Когда донна Виоланта Арагонская, первая супруга Роберта Анжуйского, произвела на свет Карла, которому предстояло умереть герцогом Калабрийским, кормилицу ему решили подыскать среди самых красивых представительниц простонародья. Из всех претенденток, не уступающих друг другу в красоте, молодости и телесной крепости, принцесса выбрала молодую катанийку по имени Филиппа, жену рыбака из Трапани и прачку по ремеслу. Полоща в ручье белье, эта молодая особа часто предавалась несбыточным мечтаниям: она видела себя при королевском дворе всеми почитаемой знатной дамой и супругой какого-нибудь вельможи. Когда же ее призвали в Кастель-Нуово, радость ее была безграничной – грезы, казалось, уже начали сбываться. Филиппа обосновалась при дворе и стала кормить королевское дитя. Спустя малое количество месяцев она овдовела. В это же время Раймонд Кабанский, мажордом короля Карла II, купил у корсаров негра, крестил его, дал ему свое имя и вольную, а потом, убедившись, что Господь не обидел юношу ни проворством, ни рассудительностью, поставил его распоряжаться королевской кухней, после чего отбыл на войну. В отсутствие своего покровителя негр оставался при дворе и так славно обделывал свои дела, что за короткое время купил земельные наделы, дома, усадьбы, серебряную посуду и лошадей, так что мог соперничать в роскоши с самыми богатыми баронами королевства. Благосклонность правящей семьи к нему возрастала, и вскоре из кухни он переместился в гардеробную короля. Кормилица тоже сумела заслужить любовь своих господ, и, желая вознаградить ее за заботы о наследнике, принцесса выдала ее за негра замуж, а в качестве свадебного подарка молодожена посвятили в рыцари. С этого дня Раймонд Кабанский и прачка Филиппа взлетели так стремительно и высоко, что никто и не пытался бороться с ними за влияние при дворе. После кончины донны Виоланты Катанийка стала наперсницей донны Санчи, второй жены Роберта, которая предстала перед читателем в самом начале этой истории. Выкормленный ею принц Карл любил Филиппу, как родную мать, и она по очереди становилась доверенным лицом обеих его жен. Особенно ее жаловала вторая, Мария де Валуа. И поскольку за многие годы бывшая прачка поднаторела в придворных обычаях и манерах, когда родились принцессы Иоанна и Мария, ее назначили их воспитательницей и наставницей. Раймонда по этому случаю произвели в мажордомы. Будучи на смертном одре, Мария де Валуа поручила донне Филиппе своих дочерей, умоляя любить их, как родных. Вскоре Катанийка, которую отныне окружили почтением, достойным матери наследницы неаполитанской короны, добилась для мужа должности великого сенешаля – одной из семи высших придворных должностей в королевстве, а для своих трех сыновей – рыцарского звания. Раймонда Кабанского похоронили по-королевски в мраморной усыпальнице церкви Святого Причастия, и двое сыновей его через малое время к нему присоединились. Третий, Роберт, юноша исключительной силы и красоты, сбросил монашескую сутану и в свою очередь стал королевским мажордомом, а двух дочерей его старшего брата выдали замуж: одну за графа Терлицци, вторую – за графа Морконе. Многие уверовали в то, что могущество вдовы великого сенешаля отныне непоколебимо, но случилось нечто непредвиденное, разом ослабившее ее влияние при дворе и едва не разрушившее будущность, которую она выстраивала годами ценой огромных усилий, кирпичик за кирпичиком: подорванная у самого основания, она едва не рассыпалась в один день. Неожиданное прибытие брата Роберта, последовавшего из Рима в Неаполь за своим воспитанником, которого с детства готовили в мужья Иоанне, нарушило все планы Катанийки и составило серьезную угрозу ее будущему. Монах очень быстро уразумел: пока вдова великого сенешаля остается при дворе, Андрей будет рабом, а может, и жертвой своей супруги. Отныне все помыслы брата Роберта были подчинены одной цели – удалить Катанийку или хотя бы ослабить ее позиции. Наставник принца и воспитательница наследницы трона обменялись одним лишь взглядом – холодным, прозорливым, беспристрастным, и взгляды эти скрестились подобно зигзагам молнии, исполненным ненависти и жажды мести. Поняв, что ее разгадали, и не смея выступить против этого человека в открытую, Катанийка задумала укрепить свое ослабевшее было влияние посредством разврата и чувственных излишеств. Мало-помалу она отравила душу своей подопечной ядом порока, населила ее юношеское воображение преждевременными желаниями, посеяла в ее сердце семена необоримого отвращения к мужу, окружила бедняжку падшими женщинами, из которых особую приязнь Иоанна питала к красивой и соблазнительной донне Канции, современными авторами заклейменной званием куртизанки, и, дабы одним махом подвести черту под этими уроками бесчестья, определила к ней в любовники собственного сына. И бедная девочка, ничего не знающая о жизни, но уже осквернившая себя преступлением, бросилась в пучину своей первой страсти со всем жаром юности. Ее чувства к Роберту Кабанскому были так необузданны и жарки, что хитрая Филиппа, мысленно аплодируя своим гнусным трудам, решила, что свою жертву она держит крепко и та никогда не попытается вырваться.
Прошел год, и Иоанна, опьяненная любовью, ни на минуту не заподозрила своего любовника в неискренности. Роберт Кабанский, по своей натуре скорее тщеславный, чем нежный, ловко прятал свою холодность за братской заботой, слепой покорностью и преданностью, готовой на любые жертвы. И, может статься, ему удавалось бы еще долго держать любовницу в неведении, если бы молодой граф дʼАртуа в свою очередь безумно в нее не влюбился. У принцессы словно пелена спала с глаз. Она стала сравнивать чувства двух своих воздыхателей, и чутье, которое никогда не обманывает женщину, если она любима, подсказало Иоанне, что Роберт Кабанский любит ее ради своей выгоды, в то время как Бертран дʼАртуа отдаст жизнь, лишь бы видеть ее счастливой. Луч света осветил ее прошлое, она перебрала в памяти обстоятельства, предшествовавшие и сопровождавшие ее первое увлечение, и холод разлился по жилам Иоанны при мысли, что ее отдали на растерзание низкому соблазнителю, и кто? – женщина, которую она любила больше всех на свете и называла своей матерью!