Страница 3 из 30
Выдохнув, он залпом осушил стакан.
Послышался шум приземляющейся «вертушки», где-то недалеко ударил автомат…
– Привет, ребята, – прошептал вернувшийся в юность Аркадий и огляделся…
Часть первая
Глава 1. Афган
О, война – бесов пир!
Мы туда колесили с потехами,
Песни пели, снимали кино,
А когда мы обратно ехали,
Только молча смотрели в окно…
М. Андреев
Июль 1988 года, Афганистан
1
Близился вечер, но жара не спадала. Солнце словно боялось не выполнить план – жарило вовсю, чтоб с гарантией на премию.
Наташа попробовала макароны по-флотски. «Черт, пересолила!» – выругалась она про себя.
Все у нее не слава Богу. Вчера завтрак наоборот не досолила. Сегодня в обед каша пригорела, ребята острили и плохо ели. Все из-за этого чертового сержанта Краснова, которого на высоте звали Пастухом – скромненько так и со вкусом. Вон он опять солдат бьет и называется это почему-то «работа с личным составом». А тут еще этот парень пропал.
«Как его там, Чумкин? Нет, Чуманов, его еще Чума прозвали. Ох и дернул ее черт эту косметику попросить… Господи, какая жара. Ладно хоть брезент натянули, какая-никакая тень».
На девушке было легкое светлое платье и почти белый фартук, который, казалось, пропитался пылью настолько, что уже не отстирывался несмотря на все старания. На голове была косынка, спрятавшая каштановые, коротко постриженные волосы. Подол платья был ощутимо выше колен. Муж запретил его надевать: «И так солдаты на тебя голодными волками смотрят, не стоит их дразнить лишнего». Но сегодня она его надела всем назло: и мужу, и сержанту, и солдатам – пусть смотрят!
А все-таки он красив, этот чертов сержант. Черные, густые, слегка вьющиеся волосы, темно-зеленые глаза. Накачан как античная скульптура, но не как Аполлон – помощней будет, правда и не Геракл – где-то посередине. Золотая середина. Кличка «Пастух» по должности ему, конечно, подходит, но если бы это зависело от нее, она прозвала бы его за какую-то плавность и скупость движений Котом или Львом. Хотя, нет – Лев, наверное, не очень подходит: тяжеловат. Скорее Барс. Да, именно Барс!
Наташа смотрела на раздетого по пояс, загорелого Пастуха и невольно залюбовалась. Правда, античный вид портили два небольших шрама от пулевых ранений, один справа – чуть ниже груди, второй слева – по самому краю живота.
А Львом он потом станет – лет через десять, когда заматереет, погрузнеет… Если, конечно, вернется домой. Дай ему Бог вернуться. Дай Бог все этим ребятам домой вернуться!
Дура! Хватит уже пялиться на этого сержанта. И так третий день глаз с него не сводишь!
М-да… А макароны-то придется промыть еще раз.
А то, что глаза у него темно-зеленые, она только четыре дня назад и разглядела, когда он ее насиловал и они были совсем близко-близко. Да-да, именно изнасиловал в нескольких метрах от родного мужа, а тот и ухом не повел! Да!!
Наталья была женой старшего лейтенанта Малахова, командира расположившегося на высоте и стоящего тут второй месяц взвода десантников. «Хотя, какая жена, в таком случае теперь и сержанта можно называть мужем», – раздраженно подумала она.
А этот даже не посмотрит на нее. А тогда…
Наташа вновь вспомнила их короткую встречу, и краска залила ей лицо.
Сложенная из камней печка с двумя котлами и натянутым сверху брезентом стояла рядом с вагончиком, а между вагончиком и дувалом были сложены дрова. Она собиралась готовить обед. Муж, после того как они поругались с Красновым из-за снайпера, вдруг вспомнил обязанности и занимался с молодым стрелком на БТРе – пристреливали что-то там, что ли? Время от времени раздавались короткие пулеметные очереди.
Она зашла за вагончик и стала набирать дрова. Вдруг кто-то по-хозяйски положил ей руку на ягодицу, и рука тут же скользнула вперед, между ног, вторая рука уверенно легла на грудь.
– Тебе ночи мало, сумасшедший? Увидят же!! – она была уверена, что это ее муж, ну ладно-ладно – жених, лейтенант Малахов.
Он был первым и пока единственным мужчиной в ее жизни, и никто никогда не хватал ее за такие места, разве только за попу нахал какой-нибудь украдкой щипнет, но не так по хозяйски.
Ее развернули и она увидела, что это не лейтенант, а Краснов. Ее попытку закричать он прервал, закрыв рот поцелуем и продолжая нагло лапать ее. Да уже не просто лапать: задрав подол и прижав к вагончику, он решительно подхватил ее под колени. От необычайности и дикости ситуации у Наташи закружилась голова, а кровь, казалось, уже вся прилила к паху.
– Что вы делаете? Так нельзя! – прошептала она.
Прошептала, а не прокричала, как должна была. В двадцати или в тридцати метрах от нее был ее муж, а ее по сути дела насиловали. И что, что она уже не сопротивлялась и не кричала, а уже обнимала сержанта? Не бревно же она в конце концов! Да и сержант, если честно, нравился ей и похоже знал об этом.
Несмотря на жару, он был приятно прохладен.
– Трусики сдвинь, – жарко и нетерпеливо шепнул он ей, и рука сама предательски послушно выполнила его просьбу.
Впрочем, Наташа все же нашла силы и вновь прошептала:
– Что вы делаете, сержант? Ах… – на этом и закончилось все ее сопротивление.
Он не вошел, а ворвался в нее, а она только крепче обняла его ногами, помогая ему. Никогда за год совместной жизни она не принимала с таким восторгом когда-то курсанта, а потом лейтенанта. Это обстоятельство почему-то еще сильней портило ей сегодня настроение.
От необычности ситуации она кончила очень быстро и бурно; чтобы не закричать, она вцепилась в плечо сержанта зубами. Он тоже не заставил себя ждать долго. Он уже поправлял штаны, а она, прислонившись к вагончику, все не могла прийти в себя, когда загрохотала какая-то жестянка.
– Твой идет! Ты в порядке?
Она слабо кивнула.
Он поправил ей трусики, одернул и отряхнул платье.
– Не забудь дрова взять. И лицо не такое ошарашенное, а то он нас раскусит, – сказал он и, взяв автомат, что стоял прислоненный к вагончику, перепрыгнул за дувал.
«Господи, я даже не слышала, как он автомат поставил», – подумала она, как будто это имело хоть какое-то значение. Он сказал «нас», будто она была с ним заодно и заранее договорилась с ним. А попробуй теперь докажи, что не так. Не поверят ведь.
Она быстро набрала дров и вышла из-за вагончика. Малахов не подошел к кухне, а сразу нырнул в палатку лейтенанта Смирнова, и слава Богу! Наташа до вечера так и не смогла прийти в себя, и Малахов заметил несколько странное поведение жены. Она сослалась на жару и вопрос на этом закрыли.
И вот Наташа уже третий день пребывала в смятении. Она спорила сама с собой и не спускала глаз с «насильника».
«Конечно же он меня изнасиловал. Подошел сзади, схватил и воспользовался моей ошибкой!» – доказывала одна, более скромная половина. Другая ей возражала: «А когда целовала и обнимала его, тоже ошибалась?» – «А что я должна была делать? Кричать? Чтобы все сбежались и все увидели?»
Изнасиловал и точка! Да! Да! Да! И вообще он мерзкий и гадкий! Нарассказывал уже, небось, всем. Вон как солдаты на нее теперь смотрят, будто все знают. Определенно всем все уже известно. Разболтал, болтун, хвастун! И как теперь быть прикажете? И так на нее смотрят здесь как на куклу, красивую и бестолковую. И так у всех одна мысль – как бы с ней уединиться, и вот нате вам еще…
Главное, ведь она не давала никакого повода. Разве только посмотрела пару раз, может быть. Да, и в тот день, когда Пастух дрался один против двенадцати «дедов», он перехватил ее взгляд.
Наташа, как и многие женщины, любила сильных мужчин. И наверное поэтому до беспамятства влюбилась в Малахова – стройного и сильного будущего офицера-десантника. А сержант в тот день как красиво дрался, был так разгорячен и вообще… Кажется, он что-то понял тогда, перехватив ее взгляд на себе.