Страница 21 из 27
Владимир Святославич родился в Киеве в 948 году и после разделения отцовских владений получил Новгородское княжество по просьбе местных жителей (его мать Малуша, одна из прислужниц Ольги, происходила из Новгорода). По одной из русских летописей, завладев всей империей благодаря убийству брата, он принял титул царя[91], хотя, по всей видимости, его преемники не звались царями вплоть до XV века, и, усыновив малолетнего сына Ярополка, родившегося уже после смерти отца, он взял в жены вдову брата. Она принадлежала к знатному греческому роду Восточной империи и равно славилась и своей красотой, и достоинствами, но ушла в монастырь и была истовой монахиней; однако войско Святослава осквернило и разграбило ее монастырь, она попала в плен к князю и была отправлена в Киев, где потом стала женой его старшего сына, которого теперь сменила на свирепого и жестокого Владимира. Вскоре после этого по его приказу умертвили воеводу Блуда, который так подло предал Ярополка, но вначале князь продержал его у себя в тереме три дня, осыпая величайшими почестями в награду за службу; однако заявил, что, как судья, должен был наказать человека, предавшего и обманувшего своего князя.
Хотя до обращения русских в христианство среди них нередко встречалось многоженство, все же второй брак Владимира вызвал ревность и возмущение полоцкой княжны Рогнеды, даже более чем убийство ее отца и двоих братьев; и она столь сильно вознегодовала, что Владимир выгнал ее из дворца и велел жить в уединении возле столицы, где он время от времени ее навещал.
Там Рогнеда размышляла о своих несчастьях, пока не решилась отомстить за них при первой же благоприятной возможности и отнять жизнь супруга. Войдя в его спальню однажды ночью, пока он спал, она схватила лежавший подле него кинжал и хотела уже вонзить оружие ему в сердце, как вдруг, проснувшись, князь схватил ее за руку и чуть было не убил на месте, если бы их сын не вбежал между ними и не умолил Владимира пощадить его мать. Его мольбы не прошли даром, потому что князь, обняв ребенка, оставил терем Рогнеды и после того пожаловал ей княжество, которым прежде правил ее отец.
Варяги, помогавшие Владимиру вернуть престол и прогнать брата, которые теперь составляли его гвардию и личную дружину, стали громко требовать награды за оказанные ценные услуги. Он настаивали, чтобы между ними разделили всю Киевскую область; и Владимир, обнаружив, что его богатств совершенно недостаточно, чтобы удовлетворить их алчные притязания и заставить их умолкнуть, и желая поскорее избавиться от таких буйных и назойливых союзников, посоветовал им поискать другого хозяина, не более благодарного, но более зажиточного, и пойти на службу к императору Константинополя, где вместо мехов и шкур наградой за верность им будут шелка и золото. «Вместе с тем, – говорит Гиббон, – русский государь убеждал своего византийского союзника распределять этих буйных детей севера по различным местам, употреблять их на службу, награждать их и сдерживать. Современные писатели упоминают о прибытии варангов, об их названии и об их характере; доверие и уважение к ним увеличивались с каждым днем, все они были собраны в Константинополе, чтобы нести службу телохранителей, а их ряды пополнились благодаря прибытию с острова Фулы (Великобритании) многочисленного отряда их соотечественников… Эти изгнанники были приняты византийским двором и сохраняли до последних времен империи наследственную безупречную честность и употребление датского или английского языка. Со своими широкими обоюдоострыми боевыми секирами на плечах, они сопровождали греческого императора и в церковь, и в сенат, и в ипподром, он и спал, и пировал под их надежной охраной, и в руках этих мужественных и преданных варангов находились ключи от дворца, от казнохранилища и от столицы».
В начале правления Владимира король Норвегии Эрик, сын Харальда, снарядил флот и войско и, проплыв по Балтийскому морю и Финскому заливу, высадился в том месте, где сейчас располагается Санкт-Петербург, и, выступив на город Альдейгьюборг[92], что на Ладожском озере, опустошил всю страну на своем пути, грабя и убивая жителей и сжигая их дома. Он осадил и захватил город и сжег его вместе с замком. За пять лет похода он опустошил все окружающие земли.
В 982 году волжские болгары вторглись в Россию, но были разгромлены и вынуждены отступить; и на следующий год великий князь, победив ятвягов (финское племя, которое до того времени оставалось незавоеванным и независимым от Руси), великий князь по возвращении в Киев провозгласил праздник в честь богов, чтобы возблагодарить их за многочисленные победы, и по распространенному обычаю среди народа бросили жребий о том, кого принесут в жертву богу грома Перуну на священном огне, который постоянно поддерживали перед его разукрашенным святилищем[93]. Народ встретил известие с энтузиазмом, но жребий пал на молодого христианина по имени Иван, чей отец Федор когда-то приехал из Константинополя и поселился в Киеве и отказался отдавать сына в жертву их нечестивому фанатизму. Тогда толпа собралась перед их домом и разрушила его, причем под обломками погибли и двое варягов. Однако, если верить русским историкам, это были единственные христиане, пострадавшие за свою веру в правление Владимира, хотя в тот период он ревностно строил статуи и алтари языческим божествам своей родины и истощал свои княжеские богатства и добычу, привезенную из походов в чужие земли, на умножение и украшение идолов и капищ. Слухи о его сокровищах и щедрости, о силе его войска, о многочисленной дружине и военных подвигах распространились среди других народов за пределами Руси; и некоторые европейские и азиатские государи отправили послов к его двору для заключения союза, чтобы заручиться его дружбой и помощью. Однако примерно в то же время Владимир начал сомневаться в истинности языческого культа своей родины и стал расспрашивать иноземных послов о различных религиях, которые они исповедовали, и окружающие государства честолюбиво возжаждали чести обратить столь прославленного и могущественного язычника; вследствие этого, спеша распространить свою веру, считая ее истинной, в обширной империи царя, они прислали к нему своих ученейших докторов, которые бы убедили Владимира в превосходстве их религии. Первые послы прибыли из Великой Болгарии на Волге, народ которой незадолго до того обратился в мусульманство, но их доводы не имели успеха; также Владимир отверг и Латинскую церковь, которую представляла депутация из Германии, поскольку не хотел признавать над собой владычества римского понтифика. Выслушав доводы хазарских иудеев, он спросил у них: «А где земля ваша?» – и глава посольства ответил: «В Иерусалиме. Однако разгневался Бог на отцов наших и рассеял нас по различным странам за грехи наши». – «Как же вы, – сказал Владимир, – иных учите, а сами отвергнуты Богом и рассеяны? Если бы Бог любил вас и закон ваш, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?» В конце концов греческий философ предстал перед царем и разъяснил ему Ветхий и Новый Заветы, рассказав о главных событиях, о коих они повествуют, и нарисовав убедительную картину Страшного суда, в которой постарался в самых ярких красках и выражениях изобразить блаженство спасенных и кару и страшные муки грешников. Впечатленный таким описанием, князь воскликнул: «Блаженство праведным и мучение грешным!» – «Крестись, – ответил грек, – и унаследуешь райское блаженство». Владимир отпустил его с богатыми дарами, но все же не сделал окончательный выбор и решил сначала отправить послов в Болгарию, Германию и Византию, чтобы посмотреть на все веры в тех местах, где их исповедуют. Жалкие мечети Болгарии и грубые церкви Германии из неотделанной древесины вместе с невежественным и необразованным народом резко контрастировали с великолепием и пышностью греков, где высокие, изукрашенные храмы и торжественные богослужения, которые проводили священники в богатом облачении под аккомпанемент прекрасного хорового пения, поразили и очаровали посланцев с севера; и по своем возвращении на родину они отчитались обо всем перед собранием киевских бояр и дружинников. Владимир обратился за помощью к этому совету, колеблясь принять столь важный выбор, и бояре так сказали царю: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была она мудрейшей из всех людей».
91
Как говорит Карамзин, титул царя употреблялся в России уже в правление Изяслава и Дмитрия Донского (1363–1389). «Сие имя не есть сокращение Латинского Caesar, как многие неосновательно думали, но древнее Восточное, которое сделалось у нас известно по Славянскому переводу Библии и давалось Императорам Византийским, а в новейшие времена Ханам Могольским, имея на языке Персидском смысл трона, или верховной власти; оно заметно также в окончании собственных имен Монархов Ассирийских и Вавилонских: Фаллаа [Фалассар], Набонаш [Набонассар] и проч. Исчисляя в титуле своем все особенные владения Государства Московского, Иоанн наименовал оное Белою Россиею, то есть великою или древнею, по смыслу сего слова в языках Восточных (Карамзин. История государства Российского).
Фон Хаммер в одном из примечаний говорит: «Царь – это древнее именование азиатских государей. Мы находим примеры его употребления в титуле «шара» Гурджистана или скифской «царицы». Некоторые авторы полагают, что это то же, что каган или хан, из чего они также выводят слово «князь», и что древние скифские цари и первые великие князья Руси были известны под этим титулом».
92
Этот город, как полагают, тождествен Нотебургу, современному Шлиссельбургу, который стоит на острове, образованном Невой и озером.
93
Тело Перуна было из дерева, голова – из серебра, усы и уши – из золота, ноги – из железа, а в руке он держал молнию, украшенную яшмой.