Страница 2 из 11
– Хорошо, – неожиданно услышал он шепот епископа. – Я сделаю так, чтобы ни одна казнь больше не коснулась этого места. В свою очередь, я возьму с вас письменный договор о молчании, иначе… – епископ выдержал паузу, – …мы сделаем так, что и вы, и ваши дети, и правнуки, и все ваши поколения жили в нищете и бедности, вечно гонимые, мучимые неизлечимыми болезнями тела и души!
– Вы не оставили мне выбора! – улыбнулся губернатор. – Я подпишу договор, и ваша тайна умрет со мной, но вы должны поклясться!
– На чем?
– На распятии… – губернатор скорее спросил. – Нет, у меня есть то, за чем вы охотитесь с древних времен!
С этими словами губернатор хлопнул в ладоши и в камеру внесли саркофаг. Епископ подскочил и вскрикнул:
– Откуда они у вас?!
– Вижу, вы его узнали. И знаете что там.
Епископ судорожно глотнул воздух. Дрожащими руками он прикоснулся к саркофагу, его пальцы гладили каждый символ, вырезанный на его крышке. Большой камень тихо и ровно излучал свет.
– По преданию здесь хранится три гримуара, которые считаются утерянными…
– Не утерянными, а сожженными Езекией. Те, что есть у вас – подделка. Они не работают. Не так ли?
– Нет, – епископ стеклянными глазами посмотрел на губернатора. – Я сам пробовал. Не работают. Откуда они у Вас?
– Это семейная реликвия,– сказал губернатор. – И мы знаем, что они для вас значат, но вам их никогда не получить! И знаете почему?
Епископ, с трудом оторвав взгляд от ларца, спросил:
– Почему?
– Потому что вы поклянётесь, что никому не расскажите. Наша семья – хранители книг и после этого часа мы спрячем гримуары вновь. Ваша церковь никогда их не найдет. Итак, я жду!
Будущий епископ Парижа склонился над саркофагом и произнес клятвы. После каждой он ударял пальцем об острие у камня, подкрепляя клятву кровью. И каждый раз, этот таинственный камень Асмодея светился странным синим светом, принимая клятву…
…Война между новыми магами и старым светом окончилась изгнанием последних и поражением первых. Вторые – ушли, потеряв немало своих соплеменников, но они унесли с собой самое важное, то, к чему стремились первые – истинные знания. Конечно, в спешке были оставлены некоторые артефакты, за которыми первые, получив в распоряжение всю оставшуюся территорию, направляли многочисленные экспедиции… Но это было очень давно и является совсем другой историей.
Теперь же я, потомок Древних хранителей Семаргла, хочу поведать о вещах замечательных, происходивших сравнительно недавно. И суть истории не во времени, в котором она происходила, но в том, чтобы увидеть истинную связь и суть происходящих с человечеством перемен. Даю вам бесценные главы из нашей летописи…
ЧАСТЬ I
ГЛАВА 1
Взгляд покрыла дымка воспоминаний. День с последними лучами солнца стремился за горизонт. Вместе с ним уходили тревоги и радости, разочарования и проблески надежды. Забывались приступы усталой надменности и надменной вежливости, которая всегда была столь умело напущена этим человеком, что всегда вызывала зависть и восхищение, обожание и ненависть к нему врагов и знакомых, приятелей и коллег… Он пытался успокоить разбежавшиеся мысли и увлечься легкой фантазией, имеющей хорошо наблюдаемою мной основу для складывающейся иллюзии.
Так вот, он хорошо умел строить и воплощать иллюзии. Казалось, что он знает гораздо больше, чем показывает, чтобы никто не питал к нему возвышенных надежд и не ждал обещаний.
Мысли были застигнуты врасплох неожиданно пришедшей, словно бесшумно ступающей по пятам волчицы, тьмой, окутавшей все кругом и поглотившей комнату целиком. Ничто не сопротивлялось такой настойчивости. Организм благополучно спал, успокоенный волей своего хозяина, который был увлечен роем своих мыслей, унесших его далеко за пределы разума и грозящих еще большей дремотой и усталостью утром. Он был поглощен темнотой и это нисколько не волновало его.
Ночь была тихой. Тишина была настолько плотной, что было бы кощунством разрывать ее сладкий, нежный и таинственный покров, сулящий новую еще чистую жизненную энергию.
Казалось, он спал, обузданный этой тишиной. Где-то в глубине комнаты мигал огонек мобильного телефона. Именно он был потворщиком аккумулированной в нем силы, заставлявшей вслушиваться в тишину, чтобы при необходимости принять нужное хозяину сообщение или голос человека, вдруг желавшего поговорить. Постоянно неся свою службу и чувствуя одобрение хозяина, когда являлся единственным, кто мог освежить его память приятным текстом или открыткой, – он жил своей жизнью полной преданности и учтивости к человеку.
Как и всегда, в такие ночи человек анализировал прошедший день. Он помнил каждую деталь и сопоставлял ее с другими, связывая их в особенный узор своей мирской жизни.
Он опять думал о человеке… Сердце в эти часы было охвачено болью, сжималось от волнения, и сознание, казалось, теряло всякую ясность. Он тяжело болел этими отношениями, так как сам их разрушил в одночасье, стараясь снова пережить предательство и сомнения, которые его одолевали на протяжении стольких лет поисков. Однако именно эти отношения впервые позволили ему усомниться в собственной правоте. Прошло полгода, а боль не покидала его, и прошло бы еще столько же, и больше – до конца жизни, отравляемой гордостью (одним из самых тяжких пороков, по его мнению), если бы не странный, резкий и навсегда разрушивший плотную тишину ночи и мысли звук. Он странно разлетелся в сознании и прервал череду мыслей и разбудил слух.
– Что это?
Звук повторился, эхом разлетевшись по пустому дому.
ГЛАВА 2
Звук, обрушивший лавину, не произвел бы такого эффекта на этого человека, чем звук раздавшегося дверного звонка. Мысли пронеслись в его голове. Он повторил с твердостью:
– Я прощаю его, – так сказал он, натягивая светлую льняную рубаху и такие же широкие брюки, поправляя изящными от природы его предков руками легкие послушные густые русые волосы и массивную серебряную цепь с кулоном.
Он включил свет в прихожей, вздохнул и без вопросов повернул замок.
Сердце замерло. Его серые, глубокие с голубым отливом глаза, несколько секунд назад сверкавшие льдом, на миг начали излучать нежность и тепло, доброту и преданность, благодарность и покорность встретившим их черным как смоль глазам.
Воля вернулась к нему, он улыбнулся и ничего уже не выражающим взглядом пригласил пришедшего в дом, отступив назад. Серж вошел. Видно было, что он шел пешком. Обувь была в снегу. Теплая куртка была повязана широким шерстяным шарфом, вязаная черная шапочка скрывала кудрявые черные волосы, окаймляя румяное от морозца, худое и несколько вытянутое лицо.
– Ты один, Серж? Что-то случилось с Катриной? – холодно спросил хозяин дома.
Серж, улыбнулся.
– Она в порядке, – и улыбнувшись еще раз для пущей убедительности, добавил, – ставь чай.
Пока один раздевался, другой же, наполнив из хрустального графина родниковой водой на четверть электрический чайник, достал из стола нераспечатанную пачку мягкого полусладкого печенья и, выложив его в вазочку, заварил, успевшей вскипеть водой, чай.
Дом наполнился сладким ароматом бергамота и лимонницы.
Устроившись друг напротив друга, они молча пили вкусный и ароматный чай.
– Ты не забыл, что я люблю с бергамотом, – сказал после долгого молчания Серж.
– Конечно, нет.
Улыбка, с которой была сказана эта короткая фраза, успокоила Сержа и дала ему надежду на продолжение разговора.
Он внимательно посмотрел на своего друга. Казалось, само время берегло его – ничто не изменилось: все тот же теплый голос и проницательный взгляд, по которому никогда нельзя определить, что творится в душе. Его простое лицо как всегда вселяло уверенность и надежду. Но, несмотря на это Серж знал вопрос, который висел в воздухе и вздохнул, ему предстояла нелегкая беседа. Он снова начал первым: