На острие иглы

Естественно, я заглянул и в трактир, надеясь поболтать с кем-нибудь из завсегдатаев. По обыкновению своему уселся за стол в углу, чтобы насладиться видом самых разных посетителей, проникнуться мерным течением чужой для меня жизни. Кроме того, в углу – сидеть предпочтительнее, потому что никто не всадит тебе в спину нож и, в случае чего, легче драться.

Едва я пригубил стакан, как ко мне подсел статный, богато одетый черноусый испанец, пальцы его были усеяны перстнями. Я без труда определил, что он из купеческого сословия. Вскоре оказалось, что, не в пример многим другим представителям этого цеха, он учтив и образован. Испанец был слегка пьян и поэтому разговорчив. Он поздоровался и осведомился, не разделю ли я с ним кувшин, на что я согласился.

– Хозяин, принеси-ка нам настоящего крепкого вина из самого дальнего угла твоего погреба! – крикнул он. – Это красное пойло – сироп для детей!

Тут же на нашем столе появилась пыльная бутылка.

– Вижу, вы чужестранец.

– Да, немец.

– Это на другом конце света, но мне доводилось бывать в ваших холодных краях… Хочется побеседовать с человеком издалека. Надоели скучные и ленивые горожане. Эти бедные идальго, мечтающие об одном – поживиться, не затратив сколь-нибудь значимого труда. Эти купцы, думающие только о наживе. Эти ростовщики, ремесленники, крестьяне, их объединяет общая забота – набить брюхо и заработать побольше реалов. И даже представители святой церкви думают о том же самом.

– Вы неосторожны, – укоризненно произнес я.

– Да? Но нас никто не слышит. В этом я усомнился: купец дон Санчес говорил достаточно громко, а инквизиция в Испании создала чрезвычайно развитую систему наушничества и шпионажа. Причем слуг Господа всегда интересовали богатые горожане. Впрочем, в последние десятилетия нравы святых отцов сильно смягчились, и подвиги великого инквизитора Торквемады, при котором двести лет назад сожгли почти десять тысяч еретиков, ушли в прошлое. Хотя до сих пор продолжают умирать на кострах люди, уличенные непонятно в каких грехах. До сих пор опасно распускать в Испании язык сверх меры. Молчание – залог долгой и спокойной жизни. Но подобная жизнь скучна и уныла, поэтому нигде в мире даже при страшных тиранах, никакие языки не спрятаны за зубами достаточно надежно.

– Вы первый раз в Сарагосе?

– Был одиннадцать лет назад.

– Одиннадцать лет назад? Так давно? Наверное, вы были еще ребенком?

– Ну что вы Я просто молодо выгляжу. На самом деле мне уже за сорок.

– Сорок – это очень много. Вы опытный, похоже, много повидавший человек, – кивнул дон Санчес. – Эх, Сарагоса – великий город! Ему Бог знает сколько лет, и он всегда был великим городим. Еще при римлянах он был великим городом.

«Вряд ли, – подумал я. – Насколько я читал в книгах, город действительно основан римлянами еще при жизни Иисуса Христа. Но в те времена это была обычная дыра».

– Испания катится вниз, – вздохнул купец. – А всему виной то, что столицей избрана эта проклятая крысиная свалка, именуемая Мадридом. Почему он должен быть столицей?

– Так уж получилось.

– Это несправедливо! Сарагоса всегда была главным городом Арагоны, а значит, и всей Испании. Кто бы что ни говорил, но именно отсюда началось изгнание мавров, завоевавших наши земли и люто ненавидевших христианский люд!

– Реконкиста, – кивнул я.

– Точно!… Именно здесь было королевство Арагон, устоявшее в самых страшных битвах с этими смуглыми врагами. Наши воины завоевателями вступали в Сицилию и Сардинию, Неаполь и Валенсию и присоединяли эти земли к королевству. Наши предки были героями. А наши современники проиграли англичанам битвы при Гохштедте. Каково, а?

– Это весьма прискорбно.

– И все из-за того, что столица находится в эчом проклятом Мадриде. Вспомните, дружище, откуда пошла Испания. Та проклятая династическая уния Арагона и Кастилии. Именно из этого союза родилось государство Испания.

– И было это в одна тысяча четыреста семьдесят девятом году от Рождества Христова, – поддакнул я.

– Я сразу рассмотрел в вас знающего человека.

Мы просидели с ним еще час, одолевая новые и новые порции прекрасного испанского вина. Дон Санчес оказался интересным собеседником, отлично знающим историю и географию. Но мне время от времени приходилось утихомиривать его, когда речи испанца становились смелыми настолько, что явно начинали угрожать нашему благополучию. Ведь я уже говорил, что в этой стране не особо церемонятся с теми, кто без должного почтения упоминает короля и святую церковь.

– Ну что же, пожалуй, мне пора, – сказал я, поднимаясь и чувствуя, что мир утратил изрядную долю своей устойчивости, которой еще недавно обладал в полной мере.

– Если захотите еще побеседовать с неглупым человеком, которых, к сожалению, так немного осталось в Сарагосе, в любой таверне, в любом конце города спросите дона Санчеса, и вам подскажут, как меня найти.

– Обязательно воспользуюсь вашим предложением…

Покачиваясь, я вышел из таверны и решил немного пройтись, чтобы выветрить хмельные пары из головы. Дело близилось к вечеру, жара спала, подул свежий ветер…

Мне по большому счету было все равно куда идти. Я шел, покачиваясь, и будто со стороны наблюдал, как текут куда-то назад улицы. Позади остались людные кварталы, и меня занесло в окрестности порта. На глаза начали попадаться личности, о которых можно сказать только, что их прошлое черно как смоль, настоящее преступно, а в будущем их ждут неласковые руки палача. Я ощущал на себе косые взгляды и понимал, что многие из этих типов не прочь на зуб попробовать золото из моих карманов и особо ней будут колебаться перед тем, как пустить в ход нож. Они везде одинаковые, и в Лиссабоне, и в Берлине, и в Париже. Но я их никогда не боялся, немало отправив этих животных на тот свет быстрым ударом кинжала.

Наконец, предметы обрели ясность. Я немного протрезвел от свежего речного воздуха и решил пробираться к гостинице… Вот тут-то все и началось.

Войдя в узкую немощеную улочку, заканчивающуюся глухим тупиком, я столкнулся с компанией оборванцев, позорящих своим нравом и обликом звание человека разумного.

Сперва мне показалось, что эти подгулявшие приятели стоят в уголке и думают, в какую еще гавань держать курс, но затем меня что-то насторожило в их поведении. Одетый в лохмотья громила, чем-то похожий на свирепую африканскую обезьяну, сжимал горло низенького, тощего и жалкого на вид человечка, одетого, р зеленую рубаху и черные шаровары. Похоже, "громила решил приложить все усилия, чтобы ближе познакомить беднягу с тем светом, о котором многие наслышаны, но никто не может похвастаться путешествием туда и возращением обратно. Двое других мужчин – высокий, в белой, тонкого сукна, рубахе, красных штанах и шпагой на боку, и бесформенный, дышащий с одышкой толстяк в куртке с оборванными рукавами – любовались происходящим. Они с интересом ждали неизбежного конца жертвы.

Это действо происходило в полном безмолвии, совершенно несвойственном подобным дракам. Нетрудно было догадаться, что троица затащила сюда бедолагу, чтобы хладнокровно и бесстрастно его прикончить. Все выдавало в них людей, привыкших к подобным делам и не считающих их чем-то зазорным.

– Эй! – крикнул я. – Что это вы там затеяли?

– Пшел вон отсюда! Я – Роберто Рапозо! – небрежно бросил в ответ мужчина со шпагой и повернулся досматривать интересное зрелище, будучи уверенным, что его имя скажет само за себя.

У низкорослого не было никаких шансов вырваться из громадных лап убийцы. Было непонятно, как он жив до сих пор. И тут произошло то, что просто не могло произойти. Жертва разжала руки, сжимавшие горло, оттолкнула своего противника, а потом с размаху ударила его сухоньким кулачком в челюсть. Раздался треск, будто столкнулись две телеги, и на землю глухо ухнул многопудовый мешок. Громила потерял сознание.

Под грязные ругательства в руках убийц мелькнули клинки. Я видел, что при всем проворстве и непонятной силе бедняга вряд ли смог бы с ними справиться. Христианский долг требовал вмешаться.