Страница 2 из 4
– Любезные, – вставил слово я, – Мы же, наверняка, умные люди. Давайте найдем конструктивный ключ. Мы сможем, мы обязаны что-то придумать. Посмотрите, вот за углом прекрасное место, где очень достойно все это можно разместить. Я с удовольствием перевешу.
– Как это за углом, – ощетинилась женщина, – Что вы такое себе вообразили? Вы не видите, что тут напротив дверь женского туалета?
Я потупил взор, как всегда это делаю, когда пытаюсь понять суть до конца.
– Ну, хорошо, – продолжала свой монолог умудренная опытом дама, – Давайте спросим у ваших соседей, что они посоветуют.
Женщина пошла по коридору, продолжая беседу уже с какими-то невидимыми врагами.
– Она что, весь университет сейчас здесь соберет? – обратился я к своему декану.
– Не будем обострять, – с мольбой под стеклами окуляров вымолвил шепотом коллега, – Пусть посоветуется.
Из соседнего кабинета на призыв вынырнула крашеная блондинка, которая быстро вникла в суть полемики и замахала руками:
– Наша кафедра здесь причем, вешайте, как хотите!
– Вот, – забрюзжала женская половина, накатывая очередную волну на нас, – Придумывайте сами себе стену.
В этот момент секретарь привела на этаж трех студентов, которых явно сняла с лекций в помощь для установки стенда. Толпа стала больше.
– Ребята, – обратился я к молодым соратникам, – Пока тут решают, как и где что повесить, давайте питание в коридор подведем. Надо раздобыть несколько удлинителей под дрель. Сможете разыскать?
Ребята разошлись в разные стороны, пытаясь придумать, где можно взять требуемые провода.
– Напротив туалета, – продолжала митинг глава недовольной группы, – Как это вы могли себе вообразить?
– Хорошо, – кивал наш декан, успокаивая коллег жестом открытых ладоней, – Мы сейчас вынесем сюда наш стенд и посмотрим по месту. Может быть, будет нагляднее.
Мы вытащили из деканата панель и поставили ее у плинтуса в коридоре.
– Видите, – будто открывая глаза присутствующим, сообщил декан, – У нас большой плакат получился. Здесь – не умещается. Здесь – дверь на лестницу. Здесь – даже если эти агитки по борьбе с ВИЧ снимем, наш тоже не влезет.
– Это ничего не меняет, – бросила какая-то особа из-за спин, – Что теперь, нас к туалету?
Недовольным хором в этом же русле имели суждения и другие преподаватели мятежной кафедры, озабоченные имиджем места для своих информационных табличек.
– Девушки, – вздохнул тяжело я, тщательно побеждая потребность бросить эту пустую затею и убраться к себе на рабочее место, забрав инструменты, – Я полтора часа своей жизни извел на пустое. Давайте уже решим что-то окончательно!
– А вы, кстати, кто? – в лоб набросилась на меня главная оппонентка, принципиально не готовая ни к каким сделкам.
– Я? – потупив взор, как всегда это делаю, когда испытываю неловкость, – Не так давно работаю помощником ректора нашего университета.
Эта реплика, сказанная мною почти вполголоса, произвела эффект разорвавшегося снаряда, будто после трагического дорожно-транспортного происшествия толпа зевак молниеносно исчезла, как только полицейскому потребовалось найти понятых.
– Вешайте нас сюда, – махнула рукой бабка, согласившись на соседство с туалетом, – Вижу, нет других вариантов.
Я посмотрел на нашего изрядно вспотевшего декана и, наконец, приступил к своему долгожданному монтажу.
Проверено на практике
– О, свечку в машине зажег, – мальчишка аккуратно забрался на переднее пассажирское сиденье и прежде чем закрыть дверь, несколько раз стукнул сапогами, чтобы не нести в салон снег.
– Да, эксперимент провожу, – ответил я, задувая огонь в плоской жестянке, где уже весь парафин превратился в жидкость.
– Над степными духами? Пошаманить решил? – Юноша достал из кармана телефон, чтобы занять себя чем-то в дороге.
– Нет, – усмехнулся я, – Года два назад на перевале была трагедия. Помнишь?
– Это про снежную бурю?
– Про нее, – мы тронулись в путь, пропуская гражданку на малолитражке, которая забавно петляла среди парковки.
Сын переписывался с кем-то в месенджере, потеряв к диалогу с отцом всякий интерес. Теперь у подростка были другие друзья. И это справедливо. И даже почти не грустно. Ведь моя шея уже не могла удержать его сверху. Канули в прошлое годы, когда мальчишка крутил папиной головой, держась за уши и весело сообщая всей округе, что он едет за молоком.
Я ухватил баранку руля покрепче, ощущая, как тяжело ловят ледяной накат уже поизношенные шипы. Ходовая скрипела, словно обшивка старого пиратского корабля. Полутора часов ожидания под окном репетитора хватило, чтобы машина задубела, будто провела на морозе несколько суток. Греть ее не было желания, потому что датчик бензина стремился к нулю. Так и коротал время, стараясь не дрожать в холодном салоне.
– Пацанчик, ты бы хоть рассказал, что с репетитором проходили? – спросил я, выворачивая на главную дорогу, – Можем об этом поговорить?
– А зачем? – изумился ребенок, – Проходили оптику. Тебе это к чему?
Сын углубился в переписку. А я вспоминал его маленького.
– Папа, а купи мне машинку, – звенел его голосок над моей макушкой, – Маленькую такую машинку.
– Какую, сынок?
– «Оку».
Мы дружно смеялись, преодолевая расстояние до торгового комплекса. Закупив продуктов, тащили поклажу домой. Крупы, молоко, сахар. И в руке у сына, сидящего на шее, был тоже непременно какой-нибудь пакет. Как же – мужское дело, нести домой всякие вкуснятины.
Теперь мы проезжали Вечный огонь и уткнулись в пробку. Мальчишка оторвался от телефона.
– Стоим, – поинтересовался он, потягиваясь, – Так чего ты там про бурю говорил?
– Люди застряли в снежных заносах. И почти сутки просидели под снегом. Некоторые замерзли до смерти. Другие – попали потом в больницы с простудами и воспалениями. А в одной из машин водитель догадался салон свечкой греть.
– И что, – поинтересовался подросток, – Это действительно помогает?
– Нет, – признался я, – Теперь-то я это на практике проверил. И со свечкой – дубяк.
Кракозябры
Какое-то странное время было. Люди в одни сутки делали состояния. Другие – уходили в леса и никогда не возвращались. Сказочные годы. Казалось, что не пройдут они никогда. Эти времена. И не угаснут наши надежды на чудеса.
Именно в ту эпоху посчастливилось мне попасть на юбилей одной дивизии. Лучшим вентокрылым бортом с отставными генералами вылетели в ближайший городок. Там пересели на две вертушки «МИ-8». Торжественно пришвартовались на поляне у воинской части. Расселились в люксы. Побывали на экскурсиях в казармах и квартирах офицеров. Вечер. Часа четыре до бани. Клуб.
У входа скульптура орла, которую сажали на камень только в великие праздники. Столы, надо сказать, сейчас такие даже и не снятся. Ломятся от закусок. Омары, шпроты, элитные спирты в бутылках. Публика на колбасу икру красную намазывает. Хочешь есть. И не можешь. Потому что деликатес пробкой в полости застрял. И некуда ему провалиться.
Очень скоро среди толпы ветеранов и генералов возникает такая степень единения, что не во всякой родне возможна. Только один пухлый полковник сидит в углу, брудершафты не распивает. Кисло жует что-то, да тень свою чокает. Я у замполита и спрашиваю, мол, а этот-то чего не с нами. «Э! – отвечает, – Он из приемной комиссии военной академии шишка. Всегда особняком держится, чтобы за детей не просили».
Теперь многое понимаю. Годы на выводы настраивают. Чаще – к великому сожалению. В приятели ни к кому не набиваюсь. Ибо пустое это все. На фоне принципиальной позиции НАТО. Но до сих пор не уясню – как таких кракозябров земля носит?
Вот и в этот раз. Среди людей – маленький такой живчик. С каких-то аулов спустился. Говорит с акцентом. Хамоват. Он – гусар на сутки, я в том же чине шабашник. Сдельщину исполним, разбежимся. И имени друг друга не вспомним. Подходит, показывает жестом на диван, на котором я работаю, и говорит: