Погружение в Солнце

– Сводка новостей, – с оксфордским акцентом сообщил голос. – Коротко о главном: сегодня 12 января 2246 года, сейчас девять часов сорок одна минута, желаем вам доброго утра. Тридцать семь человек устроили легальный митинг неподалеку от муниципалитета Тихуаны. Официальной причиной их недовольства стало, если вычленить самую суть, расширение резерваций для представителей внеземных цивилизаций. Пожалуйста, приостановите трансляцию, если хотите ознакомиться с распечаткой или устным изложением их манифеста.

Компьютер сделал паузу. Джейкоб ничего не сказал, засомневавшись, стоит ли слушать продолжение сводки. Он и без того неплохо представлял себе доводы «шкур», протестовавших против скрытого в самом факте существования резерваций намека: дескать, не все люди пригодны для контактов с инопланетянами.

– Двадцать шесть из тридцати семи участников акции протеста являются поднадзорными носителями испытательных передатчиков, – говорилось дальше в обзоре. – Остальные, разумеется, обладают статусом граждан. Для сравнения: в целом по городу Тихуана соотношение таково: на одного поднадзорного приходится сто двадцать четыре гражданина. Исходя из манеры поведения и нарядов митингующих, можно предположительно причислить их к поборникам так называемой неолитической этики, обиходное название – «шкуры». Поскольку никто из граждан не пожелал воспользоваться правом на тайну личной информации, мы можем с уверенностью заявить, что тридцать из тридцати семи участников постоянно проживают в Тихуане, остальные – приезжие…

Джейкоб ударил по выключателю, и голос оборвался на середине фразы. Сцена перед зданием муниципалитета давно уже скрылась из виду, что теперь толку об этом думать.

Впрочем, бурные дискуссии по поводу расширения резерваций для ПВЦ напомнили ему, что он уже почти два месяца не навещал дядю Джеймса, обитавшего в Санта-Барбаре. Старый хвастун наверняка сейчас до кончиков своих оттопыренных ушей погружен в судебные разбирательства, представляя интересы доброй половины поднадзорных Тихуаны. И тем не менее вряд ли от него укрылось бы, если бы Джейкоб отбыл в длительную поездку, не попрощавшись ни с ним, ни с остальными дядьями, тетушками и кузенами, из которых состоял рассеявшийся по стране непокорный клан Альваресов.

«В длительную поездку? В какую еще поездку? – спохватился Джейкоб. – Я ведь никуда не уезжаю!»

Но специально заточенный под подобные дела уголок сознания уже учуял что-то манящее во встрече, на которую его пригласил Фэйгин. Джейкоб поймал себя на том, что уже предвкушает этот день и одновременно стремится подавить это предвкушение в зародыше. Ощущение было бы интригующим, если бы не было так хорошо ему знакомо.

Какое-то время он ехал в тишине. Вскоре город уступил место сельским просторам, а мощный поток машин сократился до тонкой струйки. Следующие двадцать километров Джейкоб преодолел пригреваемый солнцем и одолеваемый сомнениями, затеявшими игру в салочки в его мозгу.

Несмотря на беспокойство, не покидавшее его в последние дни, он не был готов признать, что Центр Возвышения пора покинуть. Работа с дельфинами и шимпанзе была увлекательной и куда более размеренной (за исключением первых недель, пришедшихся на эпизод с водяным сфинксом), чем его прежние обязанности следователя, раскрывающего преступления в научной сфере. Персонал Центра был предан своему делу и, в отличие от большинства других земных научных учреждений, придерживался законов этики. Все они выполняли бесспорно значимую работу, и даже введение в строй филиала Библиотеки в Ла-Пасе вряд ли повлияло бы на их труд и в одночасье лишило бы его смысла.

Но что еще важнее, в Центре он обзавелся друзьями, и те оказывали ему неоценимую поддержку в последний год, когда он принялся мало-помалу собирать в единое целое разрозненные осколки своего сознания.

«Особенно Глория. Если я останусь, с ней надо что-то делать, – подумал Джейкоб. – Что-то помимо дружеского флирта. Ее чувства слишком бросаются в глаза».

До той катастрофы в Эквадоре, которая привела его в Центр, где он надеялся заполучить работу и душевное спокойствие, он знал бы, как поступить, и обладал достаточной для этого храбростью. Теперь же он пребывал в раздрае и не был уверен, что когда-нибудь сможет отважиться на что-то большее, чем ни к чему не обязывающая интрижка.

После Таниной смерти минули два долгих года. И временами ему все еще становилось одиноко, несмотря на работу, друзей и все более увлекательные фокусы, которые он проделывал со своим мозгом.

Пейзаж постепенно становился более холмистым и бурым. Провожая взглядом проплывавшие за окном кактусы, Джейкоб поудобнее откинулся на спинку сиденья, наслаждаясь неторопливым ритмом езды. Даже теперь ему продолжала мерещиться легкая качка, словно он все еще был в море.

За холмами поблескивала океанская синева. Чем ближе извилистая дорога подходила к месту встречи, тем больше ему хотелось снова оказаться на борту судна и стать свидетелем ежегодной миграции китов: различить в воде первые горбатые спины и всплески хвостовых плавников, услышать голос вожака стаи.

Обогнув холм, он обнаружил парковку по обе стороны дороги, до отказа забитую небольшими электромобилями вроде его собственного. Впереди, на гребнях холмов, толпились люди. Перестроившись в крайний правый ряд, где движение регулировалось автоматически, он сбросил скорость и оторвал взгляд от шоссе. Что же там происходит? Из машины, припаркованной у левой обочины, выгрузились двое взрослых и несколько детишек с корзинами для пикника и биноклями. Все они пребывали в заметном возбуждении и выглядели бы как типичное семейство на воскресной прогулке, если бы не серебристые одеяния и золотые амулеты. Большинство людей, собравшихся на вершине холма, были облачены точно так же. У многих оказались при себе телескопы, нацеленные вдаль. Разглядеть, куда именно, мешал возвышавшийся справа холм.

Публика, топтавшаяся на его вершине, нарядилась в выпендрежные одежды пещерных людей. Этакие обогнавшие свою эпоху кроманьонцы: не доверяя топорам и копьям с кремневыми наконечниками, они вооружились телескопами, наручными часами, рациями и мегафонами.

Ничего удивительного, что эти две группы расположились на разных холмах. Единственное, что было у «рубах» и «шкур» общего, так это карантин, ограничивавший доступ к ПВЦ.

Над шоссе между двумя холмами красовался гигантский указатель.

РЕЗЕРВАЦИЯ ДЛЯ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ВНЕЗЕМНЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ, БАХА, КАЛИФОРНИЯ

Поднадзорным, не имеющим особого разрешения, въезд запрещен.

Посетителям, прибывшим впервые, просьба обратиться в информационный центр.

С амулетами и в первобытных одеяниях не входить.

«Шкурам» необходимо пройти регистрацию в информационном центре.

Джейкоб невольно улыбнулся. СМИ в свое время вдоволь порезвились по поводу последнего из распоряжений. По всем каналам крутили мультики, в которых с посетителей резерваций при входе сдирали кожу, а парочка похожих на змей пришельцев придирчиво ее разглядывали.

Припаркованные машины теснились вдоль дороги до самой вершины холма. Когда Джейкоб достиг верхней точки, его взору наконец открылся тот самый барьер.

На обширной пустоши, протянувшейся с востока на запад, высилась череда все тех же полосатых столбов. Краска успела потускнеть от времени. Круглые фонари, венчавшие вершины столбов, покрылись слоем пыли.

Раскиданные повсюду детекторы поднадзорных работали как сито, беспрепятственно пропуская зарегистрированных граждан на территорию резервации и обратно и при этом удерживая людей с испытательным сроком снаружи, а пришельцев внутри. Это было грубое напоминание об обстоятельстве, которое многие старательно игнорировали: существенная часть человечества носила вживленные передатчики, поскольку другая, еще большая, часть им не доверяла. Большинство не желало контактов между инопланетянами и теми, кого психологические тесты объявили «склонными к насилию».